Пожалуй, он не сумел бы, подобно Ванцзи, из года в год странствовать по Поднебесной, посвящая всего себя охоте. Лань Сичэнь не любил, когда обстановка вокруг него менялась слишком часто, а изменяющиеся условия действовали на него угнетающе. За последние пятнадцать лет его быт изрядно устаканился, что полностью удовлетворяло Лань Сичэня. Жизнь в Облачных Глубинах текла размеренно, даже главу располагая к созерцательности. Все возникающие вопросы укладывались в более-менее стандартную классификацию, и Лань Сичэнь обладал достаточными умом и опытом, чтобы справляться с ними. А-Яо, с его шумным и весьма вольнодумным орденом, да еще и с грузом ответственности Верховного Заклинателя, приходилось гораздо сложнее, и Лань Сичэнь не уставал поражаться трудолюбию и гибкости ума своего побратима. Они рождали в нем чувство глубочайшего уважения, однако Лань Сичэнь знал твердо, что себе бы он подобной нервотрепки не пожелал ни за что.

И вот теперь оно все рухнуло скопом.

Сперва казалось, что не на него самого, но Лань Сичэнь не мог остаться в стороне, не попытавшись помочь А-Яо. Однако теперь по всему выходило, что и их семья каким-то краем была втянута в чью-то грязную игру.

Лань Сичэнь шагнул за порог — и едва не налетел на А-Яо. Тот даже не попытался сделать вид, что не подслушивал под дверью. Его бледное лицо тоже выглядело усталым, а еще — каким-то обреченным. Не став ничего говорить — Ванцзи обладал тонким слухом, — Лань Сичэнь придержал А-Яо за плечо и направил его обратно в комнату, сам последовав за ним.

Войдя, он старательно закрыл за собой дверь, краем глаза наблюдая, как А-Яо неловко останавливается у кровати. Наконец тот все-таки решился и сел, и тогда Лань Сичэнь подошел к нему и опустился рядом.

Было так тихо, что Лань Сичэнь без труда мог расслышать участившееся дыхание А-Яо. Названый брат вскинул на него взгляд, но быстро потупился и отвел глаза. Лань Сичэнь провел руками по лицу вымученным жестом.

— А-Яо… — начал было он, но тот уже выпалил почти одновременно с ним:

— Эргэ, вот здесь я точно не при чем!

— Что? — растерянно сморгнул Лань Сичэнь. Голова была чугунной, ее так и хотелось преклонить на подушку.

— Сюэ Ян, — покаянно произнес А-Яо. — Эргэ, это правда не я!

Лань Сичэнь вновь спрятал лицо в ладонях и усилием воли подавил стон. Точно! Еще и Сюэ Ян… Ванцзи со своими знаками и секретным путем сбил его с толку, а ведь совершенное Сюэ Яном в городе И — это настолько кошмарное преступление, что оно никак не могло уложиться в разуме Лань Сичэня.

— … я не знал, что с ним делать, понимаешь? — оказалось, в своих страданиях Лань Сичэнь умудрился пропустить начало сбивчивого рассказа А-Яо. — Сюэ Яна защищал отец. После… после смерти дагэ отец и вовсе выпустил Сюэ Яна из темницы и официально принял в орден Цзинь. Я, признаться, даже какое-то время подозревал, что он — очередной мой братец, но вроде как по всему выходило, что нет…

— А-Яо… — устало пробормотал Лань Сичэнь. В его висках тяжело стучало, и он очень хотел попросить названого брата прекратить свой рассказ, но, посмотрев в отчаянное лицо А-Яо, лишь шепнул: — Продолжай…

— Отец… умер, — А-Яо все равно предпочел обтекаемую формулировку. — А Сюэ Ян остался. Клан Чан отозвал свои обвинения, и я не мог отдать его под суд на законном основании. Если бы был жив дагэ, я бы нашел способ передать Сюэ Яна ему — хотя бы ради восстановления наших добрых отношений! Но дагэ тоже уже не было, а официально — понимаешь, официально! — Сюэ Яну предъявить было нечего. Да, он занимался темным заклинательством. Но — с санкции отца. Да, он использовал записи Старейшины Илина. Но — выдавал их ему орден Цзинь, опять-таки по воле отца. К тому же Темный путь, хоть грязь и дрянь, но все же не преступление само по себе. Преступлением он становится, когда уничтожает жизни и души, а тут все доказать достаточно сложно. Да и в любом случае, самостоятельно инициировать процесс против Сюэ Яна — это все равно что инициировать процесс против собственного ордена.

А-Яо тяжело вздохнул и помолчал немного.

— Я его отселил в отдельное поместье, — признался он наконец. — Не хотел, чтобы он мелькал в Башне Золотого Карпа. Он был по-своему обаятельным, а Темный путь всегда хоть в ком-нибудь, да возбуждал интерес. Я решил, что будет лучше, если он перестанет мозолить всем нам глаза и будет жить на отшибе.

— Продолжая свои эксперименты? — обреченно поинтересовался Лань Сичэнь.

— Я не знаю, — отвел глаза А-Яо, а потом, покачав головой, добавил: — Не знаю точно. Я могу предположить, что он действительно продолжал, но, эргэ, даю тебе честное слово: не с моей санкции. И не для меня. Мне… правда не нужен был Темный путь. Ты знаешь, я всегда мечтал о высоком положении, всегда хотел власти и почета… Но, эргэ, я получил их! Как раз после смерти отца я все и получил! Я построил свою политику на управлении, дипломатии и экономике. Мне не нужны были армии мертвецов, чтобы управлять миром заклинателей!

Лань Сичэнь вздрогнул. Все это действительно было именно так. А-Яо был куда более деятельным человеком, нежели он сам, но все же и он немало ценил размеренную жизнь. Они оба навоевались в юности, оба достаточно хлебнули грязи и боли. И пусть «размеренность» А-Яо приобретала более обширный размах, нежели у Лань Сичэня, он тоже прикладывал множество усилий, чтобы закрепить имеющийся результат. А-Яо и правда оказался на вершине этой жизни, обогнав всех, кто когда-то смотрел на него сверху вниз, и если у него не было тайного желания стать сумасшедшим диктатором и тираном, опирающимся на орды мертвецов, то на этом вполне можно было и успокоиться.

— Так как же Сюэ Ян оказался в городе И? — тяжело, будто продираясь сквозь толщу воды, спросил Лань Сичэнь.

А-Яо тихонько покачал головой.

— Извини, что в который раз уподобляюсь Не Хуайсану, — скривил он губы в горькой усмешке, — но я и этого не знаю. Однажды выяснилось, что поместье сожжено, и на развалинах никого не осталось. Мои люди искали Сюэ Яна, но то ли делали это плохо, то ли в ту пору ему хватило ума залечь на дно. Моя вина в том, что со временем я прекратил поиски. Все было тихо, и я, каюсь, даже позволил себе надеяться, что, быть может, Сюэ Ян и сам сгорел в том пожаре. Или сгинул после. Или нашел себе кого-нибудь и зажил мирной жизнью… хотя последнее — вряд ли. А у меня было полно других дел, и, так или иначе, я поверил, что больше никогда о нем не услышу.

Лань Сичэнь устало вздохнул и помассировал пальцами виски. Острая боль, вроде, поутихла, однако тяжелый гул остался. Сейчас пустить бы ци по меридианам и избавиться от него, но у Лань Сичэня после сегодняшних событий почти совсем не осталось сил. Да и не после сегодняшних тоже: минувшие дни, нанизываясь друг на друга, словно высасывали из него внутреннюю энергию. Доселе Лань Сичэнь, будучи открытым и общительным, плохо понимал людей, желающих спрятаться от мира и посвятить себя уединенным медитациям, однако сейчас, пожалуй, хотел для себя именно этого.

А-Яо под его боком совсем притих. Его лицо, пусть с чужими чертами, но за эти несколько дней тоже ставшее почти совсем родным, вдруг начало выглядеть спокойным и чуточку отрешенным. Взгляд, устремленный куда-то вперед, казался не то чтобы равнодушным, но каким-то отстраненным. И в тот момент, когда Лань Сичэнь осознал, что подсознательно ожидает, что на этих губах вот-вот заиграет вежливая, но ничего не значащая улыбка, его сердце кольнуло болью.

Ему — и только ему! — А-Яо никогда не улыбался так, как остальным. Никогда перед Лань Сичэнем на его лице не появлялось выражения «Я знаю, что вы все меня ненавидите, но я милый и полезный, так давайте же побудем цивилизованными людьми, и вы сделаете вид, что можете меня терпеть?» Лань Сичэнь всегда немного гордился этим: рядом с ним его А-Яо имел возможность не играть никаких ролей и быть самим собой.

И пусть А-Яо, оказывается, никогда не переставал играть роли. Пусть для спокойствия Лань Сичэня, как он утверждал, но все же и от него А-Яо скрывал столь многое в своей жизни. Однако вот это выражение — оно даже не было маской. Оно являлось доспехом, в который А-Яо облачался, выходя навстречу тем, кто мог его ранить. В этой броне застревали и пренебрежение, и презрительные взгляды, и грязные слова, и даже физические удары.