У Цзян Ваньиня свободного времени было больше. В его ордене не осталось жадных до власти стариков, не было в нем и враждующих фракций, за которыми нужен был глаз да глаз. Цзян Ваньинь не тратил сил на внутреннюю грызню. Цзян Ваньинь мог доверять своему управляющему — Цзинь Гуанъяо пришлось избавиться от четверых за первый же год! — ибо его власть не ставилась под сомнение. У Цзян Ваньиня, в конце концов, не было молодой красивой жены, которая жаждала его внимания, как не было и собственного больного сына, которого требовалось оберегать от посторонних глаз.

И, разумеется, Цзян Ваньинь желал видеть племянника у себя. Была бы его воля — А-Лин получил бы фамилию «Цзян» и переселился в Пристань Лотоса навечно. Возвращал он племянника всегда с огромной неохотой, а забирал с таким видом, словно, реши Цзинь Гуанъяо ему возразить, Цзян Ваньинь не оставит своим Цзыдянем от Башни Золотого Карпа камня на камне.

Вот только, запоздало сообразил Цзинь Гуанъяо, ни один из дядьев самому А-Лину так ничего и не объяснил. Он не мог даже вспомнить, говорил ли вообще племяннику о том, что любит его. Их общение всегда было достаточно мягким, но самой ласковой фразой, пожалуй, была «Мы же одна семья!» Цзинь Гуанъяо умел демонстрировать любые эмоции, но так уж получалось, что самые искренние из них всегда оставались где-то в глубине него. Только матушка понимала его без всяких слов, да Цинь Су когда-то чудом сумела разглядеть его чувства и разделить их.

Цзян Ваньинь, насколько Цзинь Гуанъяо знал, по этой части был еще хуже него. Неудивительно, что А-Лин имеет о привязанности к нему дядьев весьма смутное представление.

Цзинь Лин обнаружился в дальней комнате, тонущей во мраке. Цзинь Гуанъяо не налетел на племянника только потому, что ханьфу того все-таки чуточку золотилось в темноте. Поколебавшись совсем немного, Цзинь Гуанъяо пересек комнату и осторожно присел рядом. Передвигался он почти бесшумно, и А-Лин, явно погруженный в свои невеселые мысли, заметил его присутствие, только когда они оказались совсем рядом.

— Что, тоже поржать пришел? — обернувшись и увидев белеющее среди теней лицо Мо Сюаньюя, огрызнулся он.

На его щеках едва заметно серебрились две тонкие дорожки. Цзинь Гуанъяо вздохнул.

— Я когда-нибудь ржал над тобой? — задал он риторический вопрос.

А-Лин фыркнул и отвернулся. Разумеется, нет. Мо Сюаньюй во время своего пребывания в Башне Золотого Карпа со всеми пытался лишь подружиться. И с братьями, и с адептами, и с А-Лином… даже с маленьким А-Суном. Вот разве что Цинь Су невзлюбил, но и той никогда не высказывал ничего в лицо.

— Они тебя любят, — вздохнул в напряженную спину племянника Цзинь Гуанъяо. — Яо-гэ так точно, ну и глава Цзян тоже. Видел бы ты, как он за тебя беспокоится!

— Он думает, что я его позорю, — шмыгнул носом А-Лин. — И сяошу наверняка тоже так думает… Просто он более вежливый и не говорит это вслух. А так я его тоже позорю.

— Ну, не сильнее меня, — философски заявил Цзинь Гуанъяо. — Наверное, это неплохо, когда в семье есть паршивая овца, ниже которой падать некуда — остальным это должно придавать чувство уверенности в себе.

— Ты просто… псих, — поморщился А-Лин. — Что с тебя взять, раз у тебя в голове чего-то не хватает? А я… Сяошу наверняка хотел бы, чтобы я был таким, как эти зазнайки из Гусу Лань: таким же чистеньким, вежливым и успешным. А цзюцзю хочет, чтобы я походил на маму — но я…

— Но ты похож на него, — тихонько фыркнул Цзинь Гуанъяо . — Нет, серьезно, вы же на одно лицо! И характер у вас схожий. Можно подумать, что мой брат так, пробегал мимо, ибо ты — вылитый Цзян!

— Все равно я ему не нравлюсь, — А-Лин насупился, видимо, уже жалея, что вступил в разговор с Мо Сюаньюем, но уже не способный прерваться.

— С чего ты взял? — округлил глаза Цзинь Гуанъяо. — Он души в тебе не чает. Если бы Цзини тебя отпустили, он бы с радостью забрал тебя к себе. Но ты же наследник ордена, кто тебя отпустит?

— Наследник… — А-Лин скорчился в своем углу еще сильнее, сжимаясь почти в комочек. — Я, наверное, ужасно раздражаю сяошу, пусть он этого и не показывает.

— Ну это-то с какой стати? — теперь совсем искреннее удивился Цзинь Гуанъяо. — По-моему, он очень даже тебя любит.

— Я… — А-Лин сперва осекся, словно не решаясь сказать, а потом вдруг выпалил: — У меня нет родителей, и горевать обо мне, если что, некому. А сяошу и тетя потеряли А-Суна. Как считаешь, неужели они не думали, что лучше бы тогда убили меня, а не его?

— А-Лин! — пораженно выдохнул Цзинь Гуанъяо.

Ему никогда и в голову не приходило, что его племянник мог додуматься до подобного. Цинь Су и правда на некоторое время после потери родного сына отстранилась от племянника — но тогда она отстранилась ото всех, включая мужа. Впоследствии, насколько Цзинь Гуанъяо знал, их отношения вновь вернулись в весьма теплое русло.

— Что, не так, что ли? — огрызнулся А-Лин. — А-Сун был им родным, а я… так — наследник.

— А-Лин, — очень осторожно спросил Цзинь Гуанъяо, на первый взгляд будто бы меняя тему, — ты кого из своих дядьев любишь больше?

— А? — племянник даже не сразу понял, чего от него хотят, сперва недовольно нахмурившись, а потом посмотрев на собеседника с подозрением.

— Ну, — развил свою мысль Цзинь Гуанъяо, — Яо-гэ с тобою ласков, дарит подарки, обращается с тобой как с маленьким принцем. Но ты считаешь, что он неискренен. А глава Цзян вроде как таскает тебя на ночные охоты, вы купаетесь и по ночам, вместо того, чтобы спать, катаетесь на лодке по озеру. Правда, он грозится переломать тебе ноги и бранит по поводу и без. Короче, с одним приятно, но непонятно, а со вторым весело, но страшновато. Кого любишь больше?

А-Лин открыл рот, закрыл его, зыркнул возмущенным взглядом, а потом выпалил:

— Да что ты понимаешь! Почему я должен выбирать? Я их обоих люблю!

— И они оба помещаются в твоем сердце? — старательно изобразив на лице изумление, спросил Цзинь Гуанъяо.

— Ну конечно! — фыркнул А-Лин. — Почему там должен быть кто-то один?

— Тогда почему ты думаешь, что в сердце Яо-гэ нет места для тебя? — Цзинь Гуанъяо деловито почесал переносицу. — Ну, то есть для меня-то, понятно, там места нет… Впрочем, я все-таки верю, что хотя бы как братика он меня любит. Но почему он не может любить тебя?

— Ты придурок, — вздохнул А-Лин, явно не сумев подобрать достойного аргумента.

Цзинь Гуанъяо не стал сдерживать лукавой улыбки.

— Возможно, это у нас семейное, а, племянник? — поинтересовался он и вовремя ловко увернулся он тычка под ребра. Вроде, не очень сильного.

— А еще ты шут, — констатировал А-Лин. — Как тебя только глава Лань рядом с собою терпит? Он ведь казался таким изысканным и утонченным господином, а тут ты со своими глупыми шуточками.

— Глава Лань, — посерьезнев, сказал Цзинь Гуанъяо, — помимо всего прочего еще и очень добрый человек. Он умеет видеть хорошее даже в тех, кто этого не заслуживает. И, знаешь, от этого иногда даже хочется самому стать получше. Как думаешь, у меня получится?

— Зачем? — хмыкнул А-Лин и ехидно добавил: — Ты ведь вроде как ему и так вполне нравишься.

— Хочу ему приятное сделать, — спокойно ответил Цзинь Гуанъяо. — Понимаешь, одно дело — знать, что тебя любят и не разлюбят, несмотря ни на что. И другое — знать, что твои поступки причиняют боль, и не желать эту боль усиливать.

А-Лин промолчал, лишь недовольно посопел носом, а Цзинь Гуанъяо задумчиво продолжил:

— Я не говорю, что своих врагов надо прощать, — произнес он. — Но разве твои дядья тебе враги?

— Н-нет, — покачал головой А-Лин.

— Значит, не стоит так переживать из-за чужих слов, — заключил Цзинь Гуанъяо. — По-настоящему становится обидно, когда языками треплют правду. А когда по незнанию болтают ерунду — это пустяк.

— Тебе легко говорить… — начал было возмущаться А-Лин и осекся.

— Конечно, легко, — с наигранной серьезностью покивал Цзинь Гуанъяо. — Ведь я же идеал.

— Ты — придурок! — взвыл А-Лин и уткнулся носом в свои колени. Оттуда донеслось подозрительное похрюкивание.