Бакуго, недовольно сжав губы, убрал руки в карманы и вскинул подбородок. Тодороки тактично вышел из урасы, не желая мешать разговору, но все же переживая за его результат. Не за выходку ли на открытии праздника старейшина собирался его отчитать?

Бакуго вышел из урасы через несколько минут задумчивый и серьезный. Тодороки не решился спросить о состоявшемся разговоре.

Когда солнце совсем скрылось, на улицы постепенно начали стекаться выспавшиеся поселенцы, отчего остров наконец перестал казаться пустым и брошенным.

Бакуго с Тодороки сидели на поляне внизу острова, среди шелестящих деревьев и шепчущей высокой травы.

— Мы вернемся завтра, — решительно заявил Бакуго.

— Почему? — поинтересовался Тодороки, лежащий на его коленях и смотрящий на плывущие облака.

— Мать спрашивала на празднике, где накидка, — нехотя ответил Бакуго, почесав кончик носа пальцем.

— Она настолько ценна? — Тодороки хотелось улыбаться и растекаться топленым маслом. Он думал о том, что было бы неплохо, если бы он мог навечно остаться в этом моменте, от которого становилось тепло и светло внутри.

— Передалась мне от пра-пра-пра-кого-то. — Бакуго закатил глаза. — Единственный ее плюс — это то, что она теплая.

— И подходит к твоим глазам.

— И это тоже, — усмехнулся Бакуго, запуская пятерню в разноцветную шевелюру захмелевшего Тодороки.

— О чем с тобой говорил старейшина? — не удержался и спросил он и сразу же стушевался: — Извини, это не мое дело.

— Да сказал хрень, как обычно. — Бакуго мягко массировал макушку принца. Тот продолжал дивиться сторонам, которые открывал для него наездник. — Что рад, что я больше не страдаю дичью и вроде как больше не представляю опасность для народа.

Тодороки нахмурился: ему совершенно не нравилось то, что старейшина раньше считал Бакуго опасным, о чем и высказал ему. Потому что подозревал, что Бакуго продолжал винить себя за смерть мужчины (и Тодороки был готов напоминать, что не винил Бакуго ни в чем).

— Нет, он прав. — Бакуго постучал по его плечу, призывая встать. — У меня ноги затекли. — Тодороки поднялся, садясь рядом. — Я вел себя как идиот, когда узнал, что стану следующим. Тот… случай и изгнание заставили меня переосмыслить некоторые вещи. Если бы мы познакомились полгода назад, — Бакуго поднял на него ярко-красные глаза, на дне которых теплились искры влюбленности, — я бы послал тебя с твоим предложением о соглашении.

— Я рад, что ты этого не сделал, — произнес Тодороки и оставил поцелуй в уголке его губ, готовый свернуть горные хребты, лишь бы Бакуго продолжал так на него смотреть.

— Выходит, мы с тобой важные персоны, а? — ухмыльнулся Бакуго, опуская взгляд на его губы.

— В перспективе, — согласился Тодороки. — Может, через пару десятков лет про нас будут слагать легенды.

— Какие легенды, идиот? — Бакуго закатил глаза и покачал головой, отчего его колючие волосы защекотали щеку Тодороки. — О том, как мы трахались?

— Почему ты умудряешься все опошлить? — Тодороки не осуждал, нет, просто он вкладывал несколько иной смысл в слова. — Я имел в виду соглашение.

— Ох, простите, королевское высочество, тупого варвара за нарушение вашей душевной гармонии.

— Величество, Кацуки, — пакостливо улыбнулся Тодороки, замечая расползающийся румянец на щеках уже не ухмыляющегося Бакуго, и запечатал его возмущения поцелуем.

— Вы такие милые! — заверещала вышедшая из леса Ашидо в компании Киришимы и Серо, заставляя Тодороки и Бакуго еле заметно вздрогнуть. — Напоминаете мою любимую парочку из книг!

========== XI. Во время кислотного дождя ==========

Кислотный дождь — дождь с содержанием кислотных оксидов (обычно серы или азота).

На следующий день Виорайт приземлился на поляне, расположенной возле горного хребта и пещеры. Тодороки и Бакуго слезли с него. Принц размял затекшие ноги и плечи, пока Бакуго, не испытывающий дискомфорта, коснулся шеи дракона. Тот, сложив крылья, развернулся, широко взмахнув шипастым хвостом, и направился к пещере, собираясь отдохнуть после долгого полета.

— Кажется, будто прошла вечность, — поделился мыслями Тодороки, рассматривая знакомую местность, которая за две недели стала почти родной.

— Ну ты еще прослезись. — Бакуго хлопнул его по плечу, а затем, засунув руки в карманы, шагнул к тропе. И остановился. Тодороки, заметивший резкую перемену в его настроении, подошел ближе.

— Бакуго?

— Следы. — Кивком головы показал на следы от копыт.

— Может, кто-то из Миофара? — предположил Тодороки, чувствуя нарастающую тревогу,

поднимающуюся из самых глубин.

Стало темно.

Солнце, еще несколько секунд назад освещавшее поляну, скрылось за мрачной непробиваемой стеной. Сезон дождей грозил начаться со дня на день; небо, готовящееся принять в свои объятия черноту облаков, исчезало за ними.

— Никто не пересекает Торус, — ответил Бакуго и пошел по следам. Тодороки отправился за ним.

Здесь не проходила армия, и многочисленные войска не топтали копытами своих коней землю. Один, может, двое заблудившихся крестьян пытались отыскать в лесу ночлег, чтобы спастись от диких, голодных зверей. Тодороки, по крайней мере, склонялся к варианту с заблудшими спутниками. Но предчувствие чего-то непоправимого, что было невозможно объяснить, сдавливало его грудь, отчего казалось, будто тонкая ткань рубашки (предусмотрительно сменившаяся на его собственную; рубашку Бакуго он отдавал нехотя) превращалась в стальную кольчугу, бывшую на несколько размеров меньше.

Они зашли в лес, двигаясь по тропинке, на которой отчетливо виднелись следы копыт. Бакуго был сосредоточен: его подбородок был выпячен, брови опущены, хмурая складка очертила лоб. У Тодороки, внимательно следящего за следами, начинало складываться впечатление, будто те, кто вошли в лес, уже знали, куда направляться. Разбойники? Воры? Или кто-то из рыцарей Миофара прознал, что в лесу на их земле живет наездник драконов? Тодороки коснулся рукояти меча на случай, если заблудшие путники представляли опасность.

— Какая мразь сюда приперлась?

— Может, они потерялись? — Тодороки смотрел по сторонам, не пропуская ни единого дерева, за которым могла притаиться опасность.

— Это насколько нужно быть топографическим кретином и просто идиотом, чтобы оказаться на земле, которая пугает всех?

— Я оказался. И твои слова звучали обидно.

— Прошу прощения, ваше высочество, что задел ваши нежные королевские чувства, — Бакуго злорадствовал и, нет, он совершенно не раскаивался.

— Величество, — в который раз поправил Тодороки. — И за оскорбление моих нежных королевских чувств простыми извинениями на этот раз ты не отделаешься. — Тодороки увидел, как Бакуго замедлил шаг и вполоборота повернулся к нему. Он догнал его и прошептал на ухо, касаясь кончиком носа колючих волос: — Тебе придется долго, очень долго вымаливать прощение.

— Какой же ты мудак, — довольно протянул Бакуго и, дернув его за руку, несильно куснул в губы. Его глаза, под взглядом которых принц терялся, рассеивался и умирал, блестели светящейся насмешкой. — Пошли. И будь нагото…

Тодороки поцеловал его, языком скользя по раскрывшимся искусанным губам и облизывая уголки. Под теплым, сбившимся дыханием слабели ноги. Его руки потянулись к Бакуго, прижимая крепче, сильнее, но одновременно с этим нежно-бережно, будто тот был его маленьким миром. Наездник, криво улыбаясь, перехватил инициативу.

Поцелуй получился ленивым и неспешным. Почти что таким же, как и их первый.

Над лесом пронесся шумный гром, вынуждая их оторваться друг от друга. Несколько холодных капель ударили по их макушкам.

— Это мы вовремя, — произнес Бакуго и продолжил путь к шалашу. — Будет паршиво, если по нам шарахнет молния, пока мы летим на Виорайте.

— Такое возможно? — Тодороки направился следом, облизывая губы.

— Откуда я знаю?

Они вышли к разгромленному шалашу, когда ливень уже вовсю бил по листьям и поливал траву водопадом. Недоделанная крыша была перекошена, стены изрезаны, словно по ним прошлись острым лезвием. Камни, которые ранее огораживали костер, раскиданы по поляне. Тодороки помнил, что убирал валяющуюся перед входом посуду в шалаш, точно помнил, что ставил ее на стоящий у противоположной от входа стены стол, сейчас представляющий из себя покосившуюся деревяшку.