Ко всему прочему то, что он очнется в обществе наездника (к счастью, без дракона) посреди глухого Дирфилского леса, считающегося диким и проклятым, лишь придавало трагичной ситуации больше комичности.

— Какого дьявола ты забыл в этих окрестностях? — у светловолосого незнакомца был грубый, резкий голос, разъяренным гулом прорвавшийся через завесу палок и листьев с ветками, которыми был начинен небольших размеров шалаш.

— Я заблудился. — Тодороки почти не соврал ему; он на самом деле понятия не имел, где находился. Не сообщать же наезднику драконов, что он направлялся домой прямиком из замка Торнбери, король которого враждовал с его народом.

Первый разговор прошел… не сказать, что гладко. Тодороки получил пару угроз в свой адрес, прозвище «двумордый» (дополните любым эпитетом; наездник с этим прекрасно справлялся) и узнал имя своего спасителя — Бакуго, живущего в глубине Дирфилского леса на протяжении нескольких месяцев.

Этот Бакуго был… незаурядной личностью. По крайней мере, Тодороки мог с уверенностью заявить, что за двадцать лет своей жизни еще не встречал настолько невыносимого, упрямого и громкого человека. Он, близко знакомый с крестьянским населением и проводившим много времени среди простых людей, понимал, о чем думал. Его мать, Рей Тодороки, с раннего детства воспитала в нем любовь к своему народу, к которому сама относилась с теплотой и была горячо любима им. Король, уделяющий все внимание старшему сыну, который должен был стать его преемником, закрывал глаза на вылазки Шото в близлежащие деревни и на то, что тот находил друзей среди крестьян, предпочитая их компанию компании замка.

Тодороки терялся и не понимал, как ему следовало вести себя с почти что врагом и агрессивно реагирующим на каждое его действие варваром, крутящим в руках кинжал и выжигающим на его лице едва ли не кратер. На взлохмаченном Бакуго были надеты мешковатые темные штаны, заправленные в высокие кожаные сапоги, на которых налипли засохшая грязь и пыль. На его плечи была накинута теплая красная меховая накидка, поддерживающаяся за счет цепочки под горлом; на оголенную грудь, на которой были набиты татуировки с изображением кривых геометрических фигур, свисали ряды насыщенных красных и зеленых бус, тогда как тонкий браслет с клыками диких животных держался на предплечье.

Тодороки не знал, чего от него следовало ожидать (в некоторых библиотечных книгах про наездников писали, что те ели человеческое мясо), поэтому с хорошо скрываемой опаской искал пути отступления, показывая свою нервозность лишь тем, что крутил материнское серебряное кольцо с гравировкой на внутренней стороне, как делал это всегда во время волнения. Он невольно пошевелил ногой и почувствовал, как острая боль прорезала конечность и принесла за собой смирение висельника — фамильный меч с гравировкой саламандры с отрубленной лапой на рукояти, который всегда покоился на поясе, валялся возле противоположной стены шалаша.

— Где моя лошадь? — спросил Тодороки, предчувствуя неладное.

— Переваривается. В желудке моего дракона, — насмешливая ухмылка расползлась на его губах, обнажая острые зубы.

Бакуго позволил ему остаться до тех пор, пока он не сможет самостоятельно передвигаться — рана от падения оказалась тяжелой, поэтому самостоятельный переход через Торус, горный хребет, по другую сторону которого находилось его королевство, провалился бы на попытке Тодороки встать на ноги.

Поздним вечером, когда Тодороки сидел на предоставленных ему шкурах под крышей шалаша, боязливо поглядывая на костер, и держал миску с рыбным супом, не заставившие себя долго ждать вопросы о его происхождении посыпались градом.

— Заблудился, да? — Настороженно поглядывал на него Бакуго, доедая ложкой остатки супа. — Ты явно не один из крестьян. Твоя одежда, манера… дьявол, ты даже миску держишь, как какой-нибудь аристократишка.

— Тебе известно об аристократах? — поинтересовался Тодороки и почти сразу же об этом пожалел: Бакуго вскинулся, крепче сжимая миску.

— Кто я, по-твоему, а?! Тупоголовый осел, который ни в чем не разбирается?! Я следующий правитель своего народа, — произнес он с непомерной гордостью.

Тодороки замер. Удивленно моргнул. И на всякий случай дотронулся до ушибленного затылка; возможно, он получил сотрясение и не заметил.

— Прошу прощения, я не хотел вас… тебя… вас… оскорбить.

— Тебя. — Закатил глаза Бакуго. — Здесь тебе не королевский дворец.

Тодороки чуть кивнул — вот уж чего-чего, а на королевский дворец жилище наездника было мало похоже, а значит, и ему следовало вести себя… соответствующе. Но все же новость о том, что перед ним не просто наездник, а будущий правитель… несколько смутила. Бакуго мало чем был похож на правителя, но кто он такой, чтобы критиковать чужую культуру и право наследия? Но если он на самом деле будущее драконьего народа, то почему он находится здесь, а не на острове?

(Он не отбрасывал вариант того, что Бакуго врал).

— Ты не ответил на вопрос, двумордый.

— Я собираю народные легенды и предания и кочую из деревни в деревню, — соврал принц, не изменившись в лице; он с облегчением принял тот факт, что наездник не спрашивал его имени (все же он не отметал вероятность того, что Бакуго мог знать о королевской семье Тодороки) и ограничивался прозвищем. — Говоря о внешнем виде и манерах… люди становятся разговорчивее, если удается произвести на них хорошее впечатление. Сейчас я бы уже был на пути к своему дому вместе с десятком новых сказаний, которые оказались потеряны вместе со второй сумкой. — Тодороки подозрительно посматривал на рыбный суп — пах тот вроде бы приятно и вкусно, но он все равно не решался проглотить хотя бы ложку.

Если бы не появившийся из ниоткуда дракон, которого встретил Тодороки, собравшийся сократить путь и поднимавшийся на Торус, он бы не навернулся с вот уже как полдня почившей лошади, не оказался бы здесь и не врал бы наезднику в лицо о своем происхождении.

Бакуго громко фыркнул и поставил пустую миску рядом с бревном, возле которого сидел.

— Не сваливай все на меня! Я спас твою поганую жизнь, чтобы ты мог и дальше собирать свои сказки.

— Предания и легенды, — поправил Тодороки и не обратил внимания на громкое недовольство. Он продолжал мешать ложкой суп и пытаться разглядеть, какие ингредиенты были добавлены в него (в Дирфилском лесу росло много ядовитых растений и грибов; в нем также обитали дикие животные, с которыми жители Миофара и Эфена не спешили вступать в близкий контакт, из-за чего лес считался едва ли не запретной территорией).

— Либо ты жрешь суп, либо я выливаю его на твою голову. Что тебя напрягает в этой миске? — Бакуго недовольно свел брови и засунул руки в карманы широких штанов, чуть откинувшись назад, будто воспринимал нежелание принца есть как личное оскорбление.

Тодороки чуть наклонился вперед, зачерпнул ложкой бульон, уже начавший остывать, и проглотил.

Зрачки его глаз чуть расширились.

— Я не предполагал, что вы…

— Не едим сырое мясо и не варим бульон из человеческих внутренностей? — цыкнул Бакуго, рассматривая принца; Тодороки весь день чувствовал на себе любопытный взгляд, который старательно прятался за рисуемым безразличием и агрессией, и платил тем же — наездники драконов волновали его еще с детства, когда он часами сидел в библиотеке за чтением книг, чтобы потом пересказать их содержание друзьям.

— Что-то на подобие, да. — Кивнул Тодороки и выловил кусок рыбы деревянной ложкой.

Тодороки думал, что наездники питались сырым мясом животных, которых убивали голыми руками со жгучей яростью и с сопутствующими нечленораздельными криками. В его воображении они жадно вгрызались в мясо и пачкали кровью не только руки, но и весь рот, пока ошметки плоти пачкали набедренную повязку.

— Ты вкусно готовишь, — сказал Тодороки, чувствуя солоноватый привкус рыбы во рту; в суп были добавлены травы, которые Бакуго часом ранее достал из мешка в глубине шалаша.

— Я твоим мнением не интересовался. — Отвернулся Бакуго, искоса посматривая на то, как названый собиратель преданий и легенд ест приготовленную им еду.