— А ты? — спросил он, чуть погодя. — Что ты здесь делаешь?

— Живу. — Мышцы Бакуго на руках напряглись, его глаза сощурились. — Или что, мне запрещено торчать в этом лесу?

— Этот лес принадлежит Миофару. Логично предположить, что тебе запрещено находиться здесь.

— И что же ты сделаешь, а? — голос Бакуго изменился, став угрожающе-спокойным, а желваки заиграли на его щеках.

— Разумеется, ничего, — ответил Тодороки, продолжая есть и игнорировать исходящие от наездника волны злости, способные потопить любого тонко чувствующего человека, приверженного болезням из-за смены погоды. Он предполагал, что Бакуго был одним из тех, кто совершал нападения на Миофар, но не решился поднимать эту тему — воспоминания об остром, холодном кинжале, убранном наездником за пояс, еще не были забыты.

Тодороки обратил внимание на шалаш, представляющий из себя просторное (относительно) круглое помещение, в глубине которого был навален различный хлам, включающий в себя вырезанные из дерева кривые фигурки, привлекшие внимание принца, шкуры и ткани, которыми была завалена земля, оружие, сухие запасы продовольствия, амулеты… Тодороки не мог рассмотреть все безобразие, которым полнился шалаш, но предполагал, что в нем можно найти много занимательных вещей.

Ритуальные кости?..

Черепа животных?..

После недавнего разговора (да и в целом после пережитого дня) он несколько изменил свое мнение относительно наездников драконов, однако эта перемена была настолько незначительной, что даже звук, исходящий от крыльев бабочки, был ощутимее.

Напротив временного ночлега Тодороки, расположенного чуть правее от входа, находилось спальное место Бакуго, представляющее из себя сваленную гору тканей и шкур. В общем и целом шалаш, в котором можно было стоять в полный рост и не чувствовать дискомфорта, был небольшим, однако менее уютным от этого не становился. Возможно, сказывался интерес Тодороки к культуре дикарей, поэтому все далекое от его привычного мировосприятия привлекало его внимание.

В шалаше не стоял запах сырости из-за развешанных по его периметру пряных, сладких благовоний, рядом не летала мошкара и другие насекомые, отпугиваемые запахами трав на входе и внутри. Он располагался посередине небольшой лужайки, которую закрывали собой могучие кроны.

— Хватит на него пялиться, — произнес хмурый Бакуго, тыкая пальцем в шалаш. — Не соответствует твоим ожиданиям?

— Я предполагал, что вы живете в пещерах. Поэтому твое жилище превзошло мои ожидания. — Тодороки был искренен в своих словах, поэтому несколько опешил от бурной, громкой и гневной реакции Бакуго.

***

На следующий день Тодороки проснулся в одиночестве. Он предпринял попытку подняться, и нога, боль в которой притупилась, заболела с новой силой, заставляя его сжать зубы и замереть, приподнявшись на локтях. Он чуть наклонился, проверяя, не открылась ли рана. На повязке, которую Бакуго туго затянул, пока принц был без сознания, не появилось новых кровоподтеков, что позволило ему расслабиться и выдохнуть. Выдох отозвался яркой вспышкой боли в голени, расползшейся безразмерным пятном по всей ноге. Тодороки обреченно лег на шкуры, закрывая глаза и стараясь отвлечься от докучливой боли, заставляющей его сжимать пальцы в кулаки и оставлять полукруги на ладонях.

Тодороки, собравшись с силами, дотянулся до уцелевшего мешка с вещами, упавшего с лошади и дотащенного Бакуго до шалаша. Рядом с ним лежал меч с резной рукоятью, на которой был выгравирован фамильный герб с изображением саламандры, перешедший к нему после смерти брата; тот лежал в деревянных, обтянутых сафьяном ножнах. Тодороки Энджи настаивал на том, чтобы его младший сын изучал искусство военного дела, поэтому Шото, проведший многие годы за тренировками, чтобы овладеть им в совершенстве, ощущал его как продолжение собственной руки. Тодороки, нахмурившись, забеспокоился о том, не понял ли Бакуго, какой семье принадлежит этот меч, но достаточно быстро успокоился, отметая идею; если бы это действительно было так, то он бы уже не лежал на шкурах в шалаше.

Тодороки, зная, что небольшая коробка с магическими бабочками-посланницами, которых его королевство использовало для связи, находилась в другом, потерянном мешке, на всякий случай проверил и убедился, что искомый предмет отсутствовал. Связаться с королевством у него не было возможности.

Тодороки, покопавшись, вытащил из мешка книгу, подаренную королем Миофара после заключения соглашения, и сосредоточился на строчках. Из-за боли приходилось перечитывать их по несколько раз.

Бакуго вернулся ближе к обеду — уставший и злой. Тодороки почувствовал крепкий запах дыма и гари, исходящий от него и сразу же окутавший собою весь шалаш. Словно наездник последние несколько часов провел рядом с костром.

(Бакуго, если честно, сам был похож на пламя).

— Что за чушь ты читаешь? — спросил наездник, садясь на бревно возле потухшего костра и подкладывая в него хворост.

— Книгу про историю и старинную культуру полуострова.

— Жутко интересно, — отозвался Бакуго.

— Да, это так.

Бакуго иронично скривил губы.

— Откуда она у тебя?

— Один из старост деревни передал мне ее в качестве подарка, — Тодороки бессовестно врал, но Бакуго, недоверчиво смотрящий на ее богатый орнамент, поверил ему (Тодороки начинал предполагать, что тот совершенно не смыслил в устройстве жизни на полуострове). Однако он все же поспешил сменить тему. — Ты знал, что несколько тысячелетий назад на месте этого леса был город?

— Мне совершенно плевать на то, что здесь было.

— А в одной из пещер, расположенной на горном хребте, находился храм жрицы Нирлионы, названный в честь нее Нирлионским. Она исполняла просьбы людей, отдающих ей взамен дорогую вещь. Должны были остаться следы храма, — увлеченно произнес Тодороки, переворачивая страницы, украшенные золотистым ленточным узором.

— Чушь собачья.

— Не будь таким скептичным.

— Я говорю тебе то, что видел. То есть, — Бакуго недовольно взлохматил волосы на затылке, — что не видел. Черт, не важно.

— Возможно, ты плохо искал.

— Эй! Не нарывайся, двумордый. — Бакуго направил поднятую с земли палку для распределения хвороста в его сторону. — Я ориентируюсь в этом лесу лучше, чем кто-либо с полуострова.

— Большинство боится приходить сюда. Люди считают, что этот лес был проклят.

— Твоей жрицей? — усмехнулся Бакуго, заходя в шалаш и подходя к столику, чтобы забрать из него маленький мешок, в котором лежали желтые мелкие камни.

— Нет, она здесь не при чем. — Помотал головой Тодороки, просматривая живописные рисунки леса, рожденные фантазией художника. — Несколько сотен лет назад горел лес, и его не могли потушить ни при помощи ведер, ни с помощью магии. За какое-то время до этого были обнаружены залежи драгоценных металлов по другую сторону хребта. Миофарцы поверили, что, добывая камни, они прогневали хранителей леса. Они решили, что, если окажутся здесь, уже не смогут вернуться и будут плутать до конца своих дней в качестве расплаты.

Тодороки помнил, как множество крестьян с опаской отзывалось о местности за Торусом и даже посматривали в сторону хребта с недоверием, будто то передавалось из поколения в поколение вместе с цветом волос. Несмотря на общий страх, добыча драгоценных металлов мало того, что не было прекращена, так еще и успела развиться за минувшие столетия.

— Твой народ какой-то…

— Доверчивый?

— Тупой. — Бакуго кинул в кучу хвороста камень, тихо взорвавшийся, и искры, разлетевшиеся от него, попадали на начинающие потрескивать и разгораться дрова. Тодороки чуть отодвинулся от огня, сразу же сжимая зубы от резкой боли в ноге. Он не раз видел, как магические предметы экономили время и создавали удобства. Разве что таких камней ему не попадалось, поэтому интерес, граничащий с пеленой въевшегося страха огня, отразился в его разноцветных глазах.

— Но ты не можешь так утверждать, — насупился Тодороки, закрывая книгу и откладывая ее в сторону. — Ты ведь практически ничего не знаешь о нас.