— То, что он сидит в этой своей палатке и курит трубку, не означает, что он не скинет твою тупую двухцветную голову, когда будет пролетать над твоим замком, зная все ходы и выходы, выбив их под пытками, — процедил Бакуго сквозь зубы, не смотря в сторону принца и тяжело, сбито дышал.

— Да, я понимаю.

— Нихрена ты не понимаешь!

— Я пытался рассказать тебе обо всем, когда мы отправлялись на остров.

— Так почему не сказал, а, наследничек? Испугался того, что рядом был Виорайт? — Бакуго нервно дернул искривленным уголком губ и шагнул вперед, сокращая расстояние. — Подумал, что он спалит тебя на месте, только мне стоит ему приказать?! Как я это сделал раньше, да?

— Ты не приказывал Виорайту убить того человека.

Бакуго зачастую вел себя, как неуправляемый и агрессивно настроенный парень, но он за недолгое знакомство с Тодороки не сделал ничего, что бы подтвердило его кровожадность.

Он же отвез его на свой остров.

Пустил в свой дом в прямом и переносном смысле.

Заботился о нем, пока он не смог передвигаться (да и дальше тоже).

Тодороки видел, как относятся к нему поселенцы, стараясь лишний раз не контактировать с ним,

и видел, как дорожили им друзья.

Тодороки было нестерпимо обидно из-за того, что Бакуго после убийства того человека принимал сторону плохо знающих его поселенцев.

(Да, Тодороки осознавал, что рассуждал об убийстве, но, честно, ему было так плевать на это).

— Это я так тебе сказал. Кто знает, что было на самом деле.

— Я достаточно доверяю тебе для того, чтобы знать, что это была случайность. — Тодороки сжал губы в тонкую, острую линию, уверенно глядя в упрямые глаза замершего Бакуго.

— Но недостаточно для того, что рассказать мне правду, — тихо произнес он, отчего его слова почти слились с ветром.

Тодороки разбито улыбнулся.

Как бы он ни пытался не допустить происходящего сейчас, оно все равно его (их) настигло, так еще и едва ли не смыло в открытое море.

Тодороки, прими исход своего бесконечного вранья на хрустальном блюдце и попробуй не отравиться.

— Я думал, что, если признаюсь, ты не захочешь меня видеть. Что ты… улетишь на остров и больше не вернешься. И будешь ненавидеть меня до конца дней. Кто будет счастлив от того, что человек, в которого он влюблен, его ненавидит?

Не так Тодороки представлял свое вырванное из сердца признание, но его путешествие домой, в королевство, пошло не по плану с самого начала, так что какая уже разница?

Бакуго молчал, пока ветер трепал их волосы и пробирался под тонкие ткани рубашек.

— Я не ненавижу тебя, — сказал Бакуго, не глядя на него.

Тодороки показалось, будто он снова начал дышать.

— Ты меня бесишь.

И вновь разучился.

— Вот как.

Тодороки улыбнулся, и сердце в тот же миг развалилось на части, рухнув в бездну.

— Больше ничего не скажешь, придурок? — неловко обратился к нему Бакуго, продолжая смотреть на линию горизонта.

— Ты сам сказал, что нам не о чем разговаривать. А я уже превысил лимит, признавшись в своих чувствах.

— Я… — Бакуго оторопело повернулся к нему, открывая и закрывая рот. — Я не это имел в виду!

— Тогда что? — Тодороки обхватил себя руками, согревая озябшие плечи и избавляясь от пустоты в груди.

Бакуго хмурился, кривился, скрипел зубами в попытке выдавить из себя хоть что-то, пока Тодороки делал медленные вдохи-выдохи, лишь бы голова не закружилась от происходящего.

— Зачем говорить о том, что и так уже понятно?

Тодороки очень хотелось ответить, что это нужно для того, чтобы он не трепал себе нервы, от клубка которых остался буквально один оборот вокруг пальца (мизинца).

— Я не могу читать твои мысли. Пожалуйста, говори со мной.

— Я только что сказал, что не ненавижу тебя!

— И добавил про бешенство.

— Да!

Тодороки едва не закатил глаза.

— Это мало похоже на признание, Бакуго.

— Я пошел от противного, мудак.

Тодороки покачал головой, которая все-таки закружилась. А потом он увидел, каким красным было лицо Бакуго, как взволнованно он перебил ткань рубашки и как нервно покусывал губы.

Тодороки, не выдержав, сделал шаг вперед, обхватил его за плечи, жмуря глаза до боли, от которой замерцали черные круги. И с облегчением, которое накрыло лавиной, почувствовал, как чужие руки неуверенно легли на спину, несильно обнимая.

— Кретин, от тебя столько проблем, — произнес Бакуго ему в ухо. Тодороки кивнул, утыкаясь носом в шею и глубоко вдыхая привычный запах пепла, которым были пропитаны его волосы.

— Извини, — искренне прошептал Тодороки, прикрывая глаза.

— Если ты еще раз солжешь мне, я выбью из тебя все дерьмо, а потом скину с дракона на скалы.

— Хорошо.

— Имей в виду, я не буду обращаться к тебе «ваше высочество».

— «Ваше величество» тогда уж, — усмехнулся, отчего шея Бакуго покрылась мурашками. — И нет, я не прошу этого. Я же не называю тебя… старейшина?

— Не думай даже, — фыркнул Бакуго, крепче обнимая его; Тодороки нравилось ощущать тепло его рук и широких ладоней, согревающих лопатки. — Как только стану следующим, то выберу другое название для своей… э-э-э… должности.

— Например? — Тодороки чуть отстранился, пытаясь заглянуть в его глаза и случайно сталкиваясь с ним носом.

— Владыка или повелитель, — гордо заявил Бакуго.

— Ужасно, — совершенно серьезно ответил Тодороки, вызывая недовольство на его лице.

— Да что не так?!

— Это ужасно.

— Нормально!

Тодороки, улыбаясь, помотал головой, и, чтобы не дать Бакуго и дальше защищать свою не самую удачную идею, поцеловал его (ладно, он бы в любом случае его поцеловал, потому что от близости Бакуго, от его дыхания, от тепла и жара, он горел, превращаясь в пепел;

о, он был готов рассыпаться в пепел на руках Бакуго).

Руки Бакуго дрогнули, а затем пальцы, сжав ткань кожаной жилетки, прижали его ближе, плотнее к его груди, практически вдавливая плавящегося принца в себя. Бакуго перехватил инициативу, проникая языком в рот Тодороки, от удивления тихо охнувшего и открывшего глаза.

Разноцветные, блестящие влечением глаза Тодороки встретились с горящим пламенем глаз Бакуго.

Тодороки шире раскрыл рот, чуть наклонил голову, позволяя языку Бакуго коснуться кромки его зубов и огладить десны, вызывая мурашки на спине и легкую дрожь в коленях. Тодороки не помнил себя от накатившей талой нежности, из-за которой его сердце, что отдавалось ответным, заветным громом в груди Бакуго, суматошно забилось. Он зарылся дрожащей рукой в лохматые светлые волосы, перебирая пряди, жался до сбитого дыхания и скручивающихся ребер, пока Бакуго исступленно жался к нему. Тодороки выдохнул, когда он, покрасневший, чуть отстранился, жадно хватая воздух ртом, но все еще касаясь губами его губ.

От подобной картины Тодороки затопило теплом (да куда уже больше, хватит, ну пожалуйста), пущенным по венам, и сдавило низ живота. Он ткнулся лбом в лоб Бакуго, пряча на губах улыбку и ощущая на них чужое горячее дыхание.

— Я так сильно влюблен в тебя, — еще раз признался Тодороки, не смея отвести взгляда от полуприкрытых искрящихся глаз.

Бакуго отстранился от него, выпустил из объятий и, заведя руку за голову, неловко переминался с ноги на ногу.

— Мы еще можем… — Бакуго прочистил горло, сам испугавшись появившейся в голосе хрипоте. — Мы еще можем успеть на праздник. Кстати. Как ты?..

— Виорайт, — пожал плечами Тодороки; слишком сильно хотелось вновь прижаться к Бакуго, но, наверно, он бы не выдержал и правда превратился в пепел. Ему нужен был воздух, много воздуха и воды и, пока он об этом рассуждал, совершенно не обращал внимания на злящегося на собственного дракона Бакуго, орущего, чтобы тот притащил свою задницу, с которой он будет лично разбираться.

— Можем остаться здесь, если Виорайт решит проигнорировать твою скромную персону, — сказал Тодороки и с небольшой тоской взглянул на виднеющийся пляж на острове. Теперь мысли о празднике вновь захватили его.