Тодороки сделал несколько шагов к нему. Он должен был что-то сказать? Прямо сейчас? Бакуго, заметивший чужое присутствие, резко обернулся, доставая кинжал из-за пояса, и застыл, так и не поднявшись на ноги.
— Что тебе надо?
Тодороки невольно вспомнил, как он, поддавшись любопытству, направился к поляне под горой. Гамма эмоций на лице Бакуго была точно такой же: от удивления до злости, от которой у Тодороки все перевернулось внутри и взорвалось искристым водопадом.
— Я спрашиваю, что тебе надо?!
— Ты мне так и не дал возможности объясниться, — начал Тодороки, стоя от него на расстоянии вытянутой руки и не стремясь его сократить, хотя очень, очень хотел — до трясущихся пальцев.
— И тебя это не навело на мысль? — Бакуго не убирал кинжал, только чуть опустил руку с ним. — Что, например, если ты попадешься мне на глаза, мой кинжал все-таки встретится с твоим горлом?
Тодороки захотелось вздохнуть и объяснить, что никакие угрозы Бакуго на него не действовали, как бы он ни изгалялся. Он достаточно хорошо узнал его для того, чтобы понять, что тот разбрасывался громкими фразами о расправе в том случае, когда чувствовал себя уязвимым.
Но даже если кинжал Бакуго все-таки встретится с его горлом, Тодороки все равно не станет ни о чем жалеть.
— Я не мог тебе сказать при первой встрече, кто я на самом деле. Я понятия не имел, чего от тебя ждать. — Тодороки постарался говорить со всей искренностью, на которую только был способен. — Я был растерян и напуган. Ты… угрожал мне ножом, Бакуго.
— О, охрененно, так теперь я виноват в том, что ты вешал мне лапшу на уши! — Бакуго крепче сжал рукоять кинжала.
— Я пытаюсь объяснить тебе, как все это выглядело с моей сторо…
— Заткнись, — прервал его Бакуго, от гнева раздувая ноздри. — Я не идиот, ясно тебе? Ты соврал, потому что в твоей ситуации соврал бы любой, лишь бы отделаться от левого парня в лесу на драконе.
Тодороки кивнул, стараясь оставаться спокойным и уверенным, хотя все нервы дрожали от волнения, представляя из себя расстроенное подобие виолончели.
— Мне казалось, что это лучший вариант. Но я не думал, что…
Что мы станем кем-то больше, чем временные соседи?
Что в твоей компании я буду чувствовать себя уютно?
Что я влюблюсь в тебя и буду разрываться между королевством и тобой?
— Я рассказал тебе про то, что те ублюдки в Миофаре забрали нашу территорию, но ты ни слова не сказал про ваш союз, — Бакуго выплевывал слова, смотря на Тодороки снизу вверх, однако это не мешало морально давить его и опускать на колени.
— Ты обмолвился, что убил бы меня, если бы я оказался хоть как-то связан с ними.
Тодороки вздохнул, вспоминая слова, от которых кровь ударила по вискам, вымещая другие звуки.
— Но чем больше я проводил время с тобой и чем больше узнавал тебя, то понимал, что не могу продолжать врать. Но и рассказать тебе об этом не мог, потому что все зашло слишком далеко.
Тодороки хмурился, отчего на его лбу появлялись полоски сожаления и горечи.
Он оправдывал себя тем, что упустил подходящий момент (моменты?) для признания, но подсознательно, глубоко-глубоко, за десятью замками своей потаенной души холодело понимание: он, боящийся последствий, боящийся реакции Бакуго и боящийся самого себя, был рад тому, что рассказывать ничего не приходилось.
Осознание и принятие собственной низости прошлось по сердцу каленой сталью.
Бакуго, излучая гнев, от которого плавились ледники, прожигал его нечитаемым взглядом.
— Я… идиот. — Тодороки опустил глаза, не в силах смотреть на него и опасаясь вновь увидеть то раздражение, продолжающее третировать со вчерашнего вечера. — И ты вправе на меня злиться.
…и ненавидеть.
Тодороки вот немного начинал.
— Ты думаешь, я злюсь только на тебя?! — Бакуго поднялся с земли и убрал кинжал за пояс.
— А разве нет? — исподлобья глянул на него Тодороки.
— Я злюсь на себя, идиот!
— Но… — его взгляд беспокойно заметался, — при чем здесь ты?
— Потому что я был тем, кто заставил тебя лгать! Черт! — Бакуго пнул попавший под ногу камень, покатившийся к краю скалы и упавший с нее в море. — Слушай, придурок, — разжимал и сжимал кулаки, кусая губы, — ты все еще виноват в том, что здесь происходит. Вся вина лежит на тебе, потому что нехрен было мне врать с самого начала! Но возможно, возможно, я немного виноват в том, что ты мне так и не признался. Меня бесит это, понятно?!
— Я хотел признаться после разговора со старей…
— Ты посчитал, что я прикажу Виорайту тебя сожрать? — горько ухмыльнулся, отчего его лицо вздрогнуло в пробежавшей судороге. — Значит, таким ты меня видишь, да?
— Что за глупости ты говоришь? — Он не понимал, как разговор свернул в сторону его возможной смерти от рук наездника. Бакуго, наверно, пару раз ударил бы его (или нет), наверняка бы накричал, и у Тодороки заложило бы уши, но…
Поднявшийся ветер ударил его в лицо, откидывая назад челку; от сильного порыва начинали слезиться глаза.
Тодороки осенила догадка, и он, чуть раскрыв рот, резко замотал головой. Он не предполагал, что несчастный случай, связанный со смертью того человека, мог быть причиной (да, пусть его мать говорила об этом, буквально полчаса назад объясняла суть поведения Бакуго, но…) тому, что Бакуго торчал на скале и потерянно смотрел на море под его ногами.
— Нет. Бакуго, нет. Я уверен, что ты бы не сделал этого.
— О, тебе следовало бы поразмышлять над этим на досуге. — Он кривил губы, щурил глаза и, переполненный эмоциями, ходил из стороны в сторону, чтобы хоть как-то справиться с нарастающим напряжением.
Тодороки готов был на пальцах объяснять причины своей лжи до тех пор, пока Бакуго не спихнет его со скалы следом за камнем, но принимать тот факт, что наездник предполагал, будто Тодороки испугался его, Бакуго, не желал совершенно.
У него было не так много времени, чтобы узнать Бакуго лучше, так, как знали его друзья и родители, но он очень хотел, чтобы оно было. И если сейчас, пока опускалось солнце, а на пляж стекался драконий народ, они не решат проблемы, этого времени так никогда и не появится.
— Не, серьезно, только…
— Хватит! — рявкнул Тодороки, сам удивляясь тому, что вышел из себя; Бакуго остановился. — Почему тебе пришло это в голову? Мое отношение не изменилось к тебе после того, как ты рассказал о смерти того человека.
— Тогда почему ты мне не сказал о себе?! — Бакуго подошел к нему, хватая за ворот рубашки, отчего жесткая ткань впилась в шею, оставляя следы.
— Я испугался. Я думал, что ты меня возненавидишь. — Тодороки смотрел в его глаза, в которых полыхали кометы, и чувствовал, как его собственные превращались в бездонные кратеры.
— А старейшина тебя по голове погладит за то, что ты заявился сюда и всех обманул?!
Бакуго обобщал: в его словах отчетливо читалось так и не произнесенное «меня», от которого у Тодороки замерло сердце.
— Ты злишься потому, что я сказал старейшине, а не тебе? — Он, чуть приподняв бровь, ощутил, как дрогнула хватка на его рубашке.
— Ты совсем идиот? — Бакуго в удивлении вытянул лицо. — Кто тебя обучал в этом твоем королевстве?
Тодороки так и не успел ответить, что в королевстве ему дали хорошее образование, потому что наездник его перебил:
— Каким нужно быть идиотом, чтобы отправиться на враждебную территорию и пытаться договориться о мире, при этом являясь наследником враждебно настроенного королевства?! — закричал Бакуго и, не справившись с эмоциями, отшвырнул принца от себя. Тот, сделав несколько мелких шагов назад и едва удержав равновесие, выпрямился и поправил задравшийся ворот рубашки.
— О, — только и произнес Тодороки, сносимый осознанием того, что Бакуго волновался о его безопасности. Его руки, поправляющие узел на вороте, замерли в воздухе.
Если логически подумать, то его действия выглядели как осознанное, хитро спланированное самоубийство.
— Я подумал об этом тогда, когда уже оказался на острове.
