— Я хочу поговорить с ним и объясниться, — увереннее произнес Тодороки, сжимая пальцы в кулаки и оставляя на ладонях жгущие полуовалы. — Он меня не простит. Но я все равно хочу его найти.
Мать Бакуго положила ладонь на его плечо, привлекая внимание и замечая, как его лицо дрогнуло в неловком удивлении. Она понимающе улыбнулась и произнесла:
— Тогда тебе стоит поговорить с ним, а не стоять здесь и пугать рыб.
Тодороки оглянулся, всматриваясь в воду, и не заметил ни одной рыбы, словно те опасались показываться ему на глаза.
— Я даже не знаю, где он.
— О, тогда… — Женщина подняла корзину с красками и, потрепав его по макушке свободной рукой, отчего его волосы встопорщились, перемешиваясь белыми и красными прядями, а глаза расширились, улыбнулась широко и немного пугающе. — Желаю удачи в поисках.
Она спустилась с моста и, ступив на тропу, направилась к пляжу, оставляя Тодороки, совершенно растерянного, пытаться привести волосы в порядок. Привести в порядок ему стоило не только волосы, но и свою жизнь, которая за последние двадцать четыре часа опустилась на дно глубокого ущелья и спряталась среди глыб.
Он, нахмурившись и озадачившись, пристально оглядел остров, вспоминая все места, в которых побывал за последние дни. Тодороки почесал затылок и медленно заходил по мосту, едва не столкнувшись с жителем острова, торопящимся на праздник. Он повернулся в сторону деревни, предполагая, что дома его явно не будет. Но все же стоило проверить? В конце концов, сколько он уже торчит на этом мосту? Пару часов?
Тодороки пустился к дому Бакуго, в котором никого не оказалось. Он, запыхавшийся, сел за стол, за которым еще вчера завтракал с наездником, и почувствовал, как по его телу расползлось колющее разочарование.
Бакуго мог находиться на пляже? Тодороки отмел эту идею — шумная толпа только раздражала и без того озлобленного наездника; Бакуго не был тем, кто мог бы долго находиться обществе в недобром расположении духа.
Тодороки сложил руки на столе и уткнулся в них вспотевшим от бега лбом. Когда он в детстве злился на брата или отца, то забирался в дальний коридор в северной части замка — там практически никогда никого не было, и даже прислуга обходила его стороной.
Тодороки резко подскочил, отчего стул, на котором он сидел, повалился на пол с громким грохотом, едва не лишаясь спинки.
— Скалы. Конечно.
Тодороки выбежал из дома в следующую же секунду. Он прокручивал в воспоминаниях давний разговор с Бакуго о том, что ему нравилось сидеть на скалах, расположенных на группе островов. Тодороки помнил, что их было пять и что они через всех них были протянуты канатные мосты, по которым забраться было… сложно.
Тодороки пересек опустевшую деревню. В куполе из-под ткани, который служил местом сбора продуктов и вещей для праздника, не осталось ничего, кроме пустых лавок. Несколько жителей, торопливо доделывающих домашние дела, изредка мелькали в окнах, в которых отражалось заходящее солнце.
О том, что на скалах обитали драконы, Тодороки вспомнил только тогда, когда ступил на канатный мост, но почти сразу позволил себе расслабиться — скорее всего, те уже были на пляже вместе со своими наездниками. Он замер, едва его руки коснулись крепких, тугих веревок, которые совершенно не внушали доверия. Мост, соединяющий остров и первую, самую близкую скалу, был крутым; криво выбитые доски, служащие ступенями, пугающе скрипели под порывами ветра, а морской залив, пролегающий под мостом, был червивой вишенкой на его посмертном торте.
Тодороки напоминал себе, что какое-то время назад по этому мосту ходили жители острова. Да он сам недавно думал о том, чтобы пройтись по нему! Тодороки глубоко вздохнул и шагнул на следующую ступень.
Холодный ветер, завывающий под ним, над ним, везде, гудел в ушах и вызывал на коже мурашки. Легкая льняная рубашка и кожаная жилетка не спасали от пронизывающих порывов, а доски с каждым сделанным шагом становились все более побитыми и ненадежными. Тодороки крепко держался за канатные веревки, быстро поднимаясь и не позволяя страху одержать над ним победу (ему это почти удалось, а потом его нога соскользнула с доски и пришлось начинать с начала).
Тодороки, поднявшийся на первую скалу, с облегчением почувствовал под ногами землю. Он, уперевшись ладонями в колени, восстанавливал дыхание, опасливо поглядывая по сторонам и с облегчением не замечая на скале никого (лучше бы, конечно, здесь оказался Бакуго). Он позволил себе передохнуть, потому что гудевшие от напряжения и долгого подъема ноги отказывались слушаться его.
Наконец собравшись с силами, Тодороки направился к центру каменистого островка, мелкие участки которого были покрыты клочками земли. Ветер здесь был еще сильнее, чем на мосту, а воздух — слишком чистым для того, чтобы им дышать. И все же, если бы он не торопился найти Бакуго и был бы уверен в том, что смог бы спуститься отсюда, не сломав себе шею и не разбившись о воду, то вид закатного солнца, отражающимся оранжевым полотном на глади воды, наверняка бы остался в его памяти.
Так и не найдя Бакуго на первой, самой высокой скале, принц направился к следующей, готовясь ступить на канатный мост уже без той опаски, с которой он начинал восхождение. Однако его все равно потряхивало, отчего приходилось бесконечно повторять себе, что это не страшнее, чем полет на драконе.
Он замер — канатный мост, соединяющий острова, был сломан. Тодороки видел очертания каната, который болтался на противоположной стороне, подхватываемый порывами ветра, и бился о скалу. Тодороки почти почувствовал скребущее горло отчаяние, но все же сумел себя взять в руки прежде, чем начал захлебываться собственной беспомощностью. Он обошел всю скалу, но так и не смог найти другого способа перебраться, словно его перерубила сама матушка жизнь, при этом гадко насмехаясь над ним. Тодороки подошел к обрыву, смотря на глубокое море, удар о которое кончился бы его смертью, и потерянно уставился вперед, понятия не имея, что делать дальше.
Отступившее отчаяние вновь начало подкрадываться к нему, неся за собой кувалды и разочарований и несбывшихся ожиданий.
Господи, Тодороки такой беспомощный, такой бесполезный…
Позади него раздался громкий рев. Он едва не подскочил на месте (и едва не упал прямо в разверзнувшуюся водную бездну), а, обернувшись, увидел Виорайта.
Тодороки, смотря на приближающуюся драконью морду, по которой ничего нельзя было сказать, подумал о том, что тот хотел либо скинуть его со скалы, либо сожрать, либо спалить — и, Тодороки считал, это было бы совершенно заслуженно.
Виорайт шумно выдохнул ему в лицо, опаляя жарким дыханием; Тодороки поморщился. Дракон повернулся к нему боком и тяжело опустился, складывая крылья.
— Ты поможешь мне добраться до Бакуго? — спросил принц, не веря своим словам, глазам и вообще не веря тому, что происходит, словно он в безуспешных поисках иного способа перебраться шагнул в другое измерение, в котором все было слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Виорайт глухо прорычал что-то в ответ. Тодороки рассчитывал на то, что это было «да» или «да, идиот» (потому что это было бы как раз в духе Бакуго). В любом случае терять ему было нечего. Принц подошел к дракону и, схватившись за его рог на шее, забрался на существо, вцепляясь крепко-крепко.
Виорайт взмахнул крыльями и воспарил над землей.
Тодороки спрыгнул с Виорайта. Тот, не удостоив его вниманием, хлопнул крыльями и, оттолкнувшись от земли, улетел, исчезая в расщелине между скал темно-красной точкой. Принц, развернувшись, направился на поиски Бакуго.
Бакуго нашелся на западной стороне скалы.
Он сидел к нему спиной, скрестив ноги, смотрел на заходящее солнце, опираясь подбородком о согнутую руку, пока в другой перебирал зеленые бусы. Его непослушные волосы развивались на слабом ветру.
Тодороки только сейчас осознал, как сильно соскучился по нему. Это было какое-то болезненно-тянущее ощущение, от которого пульс ускорялся, превращаясь в монотонный гул, похожий на завывание ветра во время ливня.
