— Это…

— Тупая хрень, да? — усмехнулся Бакуго.

— Нет, Бакуго. — Тодороки неодобрительно покачал головой и, не удержавшись, ткнул его локтем в бок. — Это очень интересная легенда.

— Я готов поверить в то, что драконы появились из метеорита, но не в то, что они остановили апокалипсис. — Бакуго ткнул его в ответ, сильнее, отчего Тодороки стиснул зубы.

— Тебе стоит уважительнее относиться к истории своего народа. — Тодороки вновь пихнул его локтем, на этот раз в живот, вынуждая Бакуго шумно выдохнуть через нос и, схватив Тодороки за руки, повалить на землю.

— О, ну да, побегу вымаливать прощение у чучела. — Бакуго завел его вырывающиеся руки назад, нависая сверху.

— К прообразу солнца, — поправил Тодороки, пытаясь спихнуть его с себя и обхватывая его бедра ногами.

— Чем вы, блин, занимаетесь здесь? — Киришима, кативший тележку с сеном для лошадей, остановился в нескольких метрах от них.

Бакуго и Тодороки, очнувшись и осознав деликатность положения, в котором находились (и тесно переплетались), отскочили друг от друга. Бакуго отполз от дерева, отворачиваясь в сторону моря и кладя на шею руку; Тодороки провел пальцами по вискам, опустив голову и чувствуя, как щеки обжигает жаром вместе с ушами (очень некстати его правая сторона, которая и так контрастировала с его кожей, была видна Киришиме).

— Че встал? Заняться больше нечем?!

— Ладно-ладно-ладно, не кипятись. — Киришима, крепче обхватив рукоять телеги, негромко усмехнулся.

— Сам, мать твою, не кипятись!

— Средь бела дня, Бакуго…

— Иди нахрен! — Бакуго, подскочив, запутался в собственных ногах и упал, поднимая пыль.

Киришима, за долгое общение с Бакуго научившийся быстро бегать, удалился прочь, сверкая пятками.

— Черт, — прошипел он, глядя на песок. — Даже не говори ничего.

— Но нам ведь нужно поговорить, — переборов смущение, сказал Тодороки, изгибая губы в неуверенной полуулыбке; о, он так хотел обсудить происходящее между ними, что едва сдерживался от того, чтобы ненароком не обнять наездника.

Но чуть попозже, да? Когда со старейшиной все решится (и с ним самим).

— Да о чем здесь, черт возьми, говорить. — Бакуго, поднявшись, отряхнул от пыли колени и, больше ничего не сказав, направился к своему дракону.

У Тодороки в ушах загудело.

Он потерянно смотрел на его стремительно удаляющуюся спину. Надумал он тут всякого, а теперь вот сидит и ждет, пока в груди перестанет сжиматься. Они всего лишь поцеловались один раз, поддавшись моменту, с кем не бывает. И то, что между ними искрит так, что кожа горит, ничего не значит.

Тодороки чувствовал… опустошение?

Тодороки, прислонившись спиной к дереву, смотрел на шумные волны, барашки которых убегали на пляжный песок и распадались (он вот тоже немного распадался, избегая возвращаться к событиям вчерашнего вечера — безуспешно). Глубоко вдыхал морской воздух, от которого легкие начинали болеть, будто в них попадали песчинки соли. Он боролся с желанием уйти с пляжа из-за Ашидо, обещавшей показать что-то интересное и не возвращавшейся уже больше получаса.

— Эй, чужеземец. — К Тодороки, бесцельно глядя на море, будто не желая встречаться взглядом с парнем, подошел мужчина с бородой и широкими бровями. — Там старейшина вызывает тебя.

Тодороки поблагодарил его под явное недовольство и, поднявшись, направился по уже знакомому пути, но прежде, чем покинуть пляж, осмотрел его и небо над ним. Но он так и не смог найти ни Виорайта, ни его наездника.

Он не предавался очередному драматизму (именно это он, вообще-то, и делал), но перед тем, как узнать решение, от которого зависела его жизнь (да и не только его), ему хотелось бы увидеть Бакуго.

С которым, конечно же, ему было не о чем разговаривать.

Он не помнил, как добрался до хижины старейшины; он вроде бы пересек реку, пройдя по мосту, поднялся на невысокую гору по петляющей тропе, вокруг которой росли колючие кусты, вышел к деревне, пройдя вдоль пастбища, и пришел.

Отдергивая ткань и проходя внутрь урасы, он ни на что не надеялся. Его план еще на полуострове в лесу казался несбыточной мечтой (а тогда способность трезво мыслить и адекватно оценивать ситуацию еще не покинула его), так что сейчас, после несколько часового осознания своей глупости и поспешности, та и вовсе превратились в труху.

— Вы приняли решение? — едва ли не с порога спросил он.

Старейшина сидел на прежнем месте, крутя между пальцами кисэру* и из-под длинной челки смотря на исходящий из нее дым. В этот раз в помещении помимо него находился светловолосый мужчина, тот самый, который смеялся над планом Бакуго. Он держал на коленях нарс-юх*, музыкальный щипковый инструмент, достигающий метра в длину и имеющий форму лодки. На его корпусе был вырезан крест.

— Ты можешь гарантировать, что твой отец не начнет атаковать мой народ?

Тодороки распахнул глаза. Ему же это не послышалось?

— Да, могу, — не сразу ответил он, пытаясь собраться с чувствами и мыслями (ему бы себя по рассыпавшимся частям собрать, а потом уже с ментальностью разбираться).

— Он готов подписать соглашение.

— Судя по всему, он вполне может его нарушить. Как, собственно, и ты.

— Это другое, — воспротивился Тодороки. — Я уже говорил, что против грядущей войны. И я не хочу, чтобы мое королевство пострадало. Я наследник и должен заботиться о своем народе.

— Надо же, какие сладкие речи, — усмехнулся советник, перебирая пальцами струны, создающие завораживающую мелодию. — Ты не соврал, когда говорил о его горячности.

Старейшина поднес к губам кисэру, медленно вдыхая дым.

— Я тоже забочусь о своем народе, Тодороки Шото. И не хочу, чтобы он ушел под воду или был перебит войсками с полуострова. Я принимаю твое предложение.

Тодороки понятия не имел о том, каково это — умирать и перерождаться, но только что ощутил это. Что-то наподобие глубокого ныряния в жаркую магму, а сразу после — в ледяной водоем.

— Я хочу, чтобы ты сообщил королю, что я готов прибыть на полуостров через три-четыре дня. Для него же лучше не встречать меня со своей армией.

— Я свяжусь с отцом, чтобы озаботиться деталями.

Он покинул палатку старейшины, готовый, кажется, горы свернуть (ну или скалы, сути не меняет). Бакуго мог сколько угодно повторять, что им не о чем было разговаривать (и пусть, он как-нибудь переборет свои неуемные чувства), но наконец признаться в том, кто он такой, он должен был прямо сейчас. А там уже хоть лед, хоть пламя — какая, к черту, разница?

Увидев справа сложившего на груди руки Бакуго, поджавшего губы и смотрящего в никуда, Тодороки застыл на месте.

Комментарий к VIII. Во время грозового дождя

* Кисэру́ — японская традиционная курительная трубка для курения мелко нарезанного табака.

* Нарс-юх — народный струнный музыкальный инструмент обских угров (хантов и манси), оснащенный пятью струнами.

========== IX. Во время спорого дождя ==========

Спорый дождь — быстрый, сильный. Он выбивает в лужах или водоёмах углубления на поверхности, настолько он силён.

На следующий день Тодороки стоял на небольшом мосту, перекинутом через реку, и смотрел в полупрозрачную воду, в которой резвились мелкие рыбешки; они, виляя плавниками и хвостами, проплывали под мостом, создавая незамысловатую рябь. Локти Тодороки опирались о деревянные перила, тогда как его голова была опущена, а пальцы крепко сцеплены в замок.

Тодороки, вчера придя в дом Бакуго после того, как отправил письмо с фиолетовой бабочкой отцу о том, что старейшина драконов принимает предложение и готов прибыть на полуостров через несколько дней, так и не смог уснуть, несмотря на мягкость дивана. Он до раннего утра ждал, пока хозяин дома вернется, а потом его организм, морально и физически истощенный, позволил сопротивляющемуся принцу закрыть глаза.

Бакуго же домой так и не вернулся.

Он хотел отправиться на его поиски, но, во-первых, он понятия не имел, куда Бакуго мог деться, а во-вторых, он крупно, очень крупно сглупил.