Тодороки, по привычке крутя кольцо во время волнения, замер, а затем поднес ладонь к лицу, смотря на серебряное украшение.

Он снял кольцо с пальца и положил на камень, прося об исполнении желания. Все это печально походило на последнюю инстанцию, возведенную в степень недоверия из-за возможного отсутствия благосклонности отца, редко способного идти на уступки. Как бы он ни хотел верить в разумность его решений, последние годы показывали обратное.

Бакуго молча наблюдал за ним.

— И что ты пожелал?

— Не скажу. — Тодороки выпрямился, отряхнув от пыли колени. — Ты тоже може…

— Издеваешься? Я не верю во все это, — произнес Бакуго и напрягся, бросив быстрый взгляд ко входу. — Черт. Пошли. Виорайт скоро будет здесь.

Тодороки последний раз не без сковавшей сердце грусти посмотрел на оставленное кольцо, блеснувшее очертаниями оранжевого, и направился вслед за Бакуго. Когда они вышли из пещеры и оказались на поляне, вечерний сумрак уже окутал лес.

Тодороки направился в сторону шалаша для того, чтобы Бакуго мог увидеться с драконом (сколько бы раз Бакуго ни говорил о том, что держит все под контролем и совершенно не волнуется о Виорайте, все же толику беспокойства принц сумел разглядеть, пока они разбирались с последствиями ливня). Он, уже совершенно спокойно ориентировавшийся в лесу (в какой-то момент ему показалось, что в замке у него возникало больше трудностей с перемещениями, чем здесь), шел по протоптанной тропинке, размышляя о событиях, произошедших в пещере. Ничего из ряда вон, просто он немного был на грани, но это мелочи.

Золотистое и фиолетовое сияние, показавшееся из-за деревьев, привлекло его внимание, заставляя застыть на месте и дождаться, пока вернувшаяся бабочка вместе со своей компаньонкой появится перед ним во всей красе. На вытянутую руку Тодороки (нет-нет, она совсем не вспотела от напряжения, это он задел хранящую влагу листву) село магическое существо, и строки отцовского ответа, едва видимого в вечерней темноте, забегали по ней. Тодороки пришлось вглядеться, чтобы разобрать текст, от которого сердце забилось часто-часто.

Отец сообщал, что готов изменить свои планы о сотрудничестве с Миофаром и выслушать идеи сына о налаживании отношений с наездниками драконов, если те будут основываться на фактах, «а не на россказнях дикаря, прячущегося в лесу». Также Энджи Тодороки просил описать местоположение, чтобы он мог не волноваться из-за блуждающего непонятно где сына, и оставить себе фиолетовую бабочку на случай, если ему нужно будет передать срочную информацию в Вэйлмар на большом расстоянии.

Тодороки перечитал сообщение, а потом прикрыл глаза и медленно выдохнул, потому что этот ответ — лучшее, на что он мог рассчитывать (да он даже не представлял — очень-очень хотел, но, — что получит нечто подобное). То, что отец хотел доказательств, звучало совершенно разумно, поэтому все, что требовалось от принца, это… побывать на острове наездников драконов и поделиться своими намерениями со старейшиной (если его раньше времени не сожг… стоп-стоп, такого быть не может — Бакуго разбил многие из его стереотипов).

Тодороки сжал бабочку в ладони, отчего надпись пропала с руки. Маленькая татуировка была практически не заметной. То же самое он проделал и с фиолетовой.

Он обязательно ответит отцу, но уже тогда, когда будет уверен в том, что окажется на острове.

***

На следующий день Тодороки проснулся от того, как Бакуго, слишком бодрый для раннего утра, тряс его за плечо.

— Да вставай уже!

Тодороки, сев на шкуры, протер слипающиеся глаза, пытаясь прогнать сон. Он планировал поспать подольше, потому что не мог заснуть почти всю ночь, раздумывая о дальнейших событиях — вдруг отец все-таки откажется разрывать соглашение с Миофаром? или Тодороки не сможет убедить его, отправившись на родину Бакуго? или он вообще не сможет туда попасть, потому что Бакуго не удастся приручить дракона? нет-нет, такого ведь точно не может быть: Тодороки если и был в чем-то уверен, так это в Бакуго.

— В чем дело? — спросил он, надевая стоящие у входа сапоги.

Бакуго широко усмехнулся, сверху вниз глядя на него так, будто совершил полет к звездам, и показал большим пальцем в сторону горы.

— Покажу тебе кое-что, так уж быть.

И прежде, чем Тодороки успел ответить, тот уже покинул шалаш, ожидая его снаружи. Принц, подозрительно глядя на его виднеющийся силуэт, терялся в догадках: обычно наездник, и без того довольно импульсивный и злящийся, утром становился невыносимым. Но сейчас он был преисполнен энтузиазма? Тодороки, решив, что строить теории бессмысленно, надел сапоги и покинул шалаш.

— Ты мне расскажешь, что случилось? — спросил он, когда они шли по тропинке. Он беспокойно посмотрел на вытатуированную бабочку на руке, вспоминая вчерашние события, и сжал запястье.

Бакуго продолжал молчать, но жар от бурлящей в его крови энергии едва ли не заставлял расступаться перед ним деревья (конечно же, Тодороки, у которого все мысли были только о послании и Бакуго, преувеличивал).

Они оказались на поляне, на которой, массивно восседая, находился дракон.

Тодороки замер, не решаясь покинуть зеленое укрытие; прошлая (да и позапрошлая) встреча хоть и не смогли раскрошить его интерес к мифическим существам, но подпортить их восприятие — запросто.

— Ты все-таки решил от меня избавиться?

Бакуго пихнул его локтем, качая головой.

— Смотри, придурок.

— Куда? — Тодороки, несмотря на быструю утреннюю прогулку, все еще был достаточным сонным; ему всегда было тяжело просыпаться по утрам.

Бакуго резво повернулся к нему, крепко обхватил за плечи, отчего весь сон слетел с принца, и произнес, уверенно глядя в его глаза:

— На меня смотри.

Тодороки очень хотелось сказать, что он и так на него всегда смотрит, но способность говорить (и дышать) покинула его, снесенная пронзительным блеском чужих глаз. Теплота крепких рук ощущалась на его плечах и выжигала легкую ткань рубашки даже тогда, когда Бакуго отошел от него, направляясь к дракону.

Тодороки завороженно смотрел, как перед Бакуго склоняло голову мифическое существо. Только сейчас, в золотистом свете солнца, он заметил, что татуировки на его груди, на которой висели зеленые бусы, приобрели более темный оттенок, чуть светлее чернил. Принц не удержался и сделал шаг, ступая на поляну, когда наездник провел рукой по грубой чешуе.

— Ты… приручил его.

— Ага. — Кривая улыбка на лице Бакуго была едва заметной. — Не думай, что ты мне в этом помог. — Мгновенно развернулся. — Он мою руку чуть не сожрал, когда я попытался ткнуть его в нос.

Тодороки стоило возмутиться (потому что он действительно ничего не говорил о тыкании в нос), но вид радостного Бакуго, всеми силами скрывающего свои эмоции, которые все же мелькали на его лице в виде приподнятых уголков губ и резкости в движениях, не позволил ему испортить момент.

— Я не сомневался в тебе.

— Ты вчера говорил что-то там про десятилетия ожидания. — Бакуго скрестил на груди руки, нахально вскидывая бровь и приподнимая подбородок.

— Уверен, тебе послышалось.

— Кретин.

Тодороки улыбнулся. Радость за Бакуго устраивала в его душе маленький коллапс, от которого мир начинал видеться в ярких желтых тонах. Что-то наподобие солнечного света, умноженного на тысячу солнц.

— Можешь подойти, если хочешь. — Бакуго почесал взлохмаченный затылок. — Он не сожрет тебя. Но это зависит от меня, так что веди себя нормально.

— Мне поклониться?

— Заткнуться.

Тодороки осторожно приблизился к шумно дышащему дракону, неотрывно следящему за ним; Тодороки ощущал себя так, будто являлся образцом для опытов, находящимся под лупой. Встал рядом с Бакуго, не решаясь подойти ближе.

Он протянул к дракону руку, но, так и не коснувшись, замер, не решаясь дотронуться.

— И? — произнес Бакуго, неотрывно следящий за ним.

— Не думаю, что это хоро…

Бакуго, не дав договорить, схватил его за руку и прислонил его ладонь к жесткой, толстой чешуе, сравнимой с камнем.