— Нет, идиот! Хватит уже! Это единственная пещера на всем горном хребте! — Пламя в его руке распалялось, вторя эмоциональному хозяину.

— Вот как, — расстроенно произнес Тодороки.

Он, изучающий пол пещеры, выпрямился и подошел к севшему на широкий камень Бакуго, недовольно стучащему ногой по грунту. Он встал рядом с ним и оперся спиной о холодную стену, сразу же ощущая пробежавшуюся по ней дрожь. Бакуго нехотя подвинулся, позволяя Тодороки сесть рядом.

— Тогда я был неправ. Либо мы пло…

— Ты был неправ, — перебил Бакуго, сгибая затекшую руку в локте; исполнять роль факела ему еще не доводилось.

Тодороки молча согласился. Свет, исходящий от входа в пещеру, которая сейчас приобрела размер ладони, постепенно угасал, становясь тусклым и призрачным. Тяжелый день подходил к концу. За проведенное время в пещере принц смог ненадолго отвлечься от раздумий; и да, пусть ненароком его мысли крутились вокруг одного человека, ситуация не казалась ему критичной. Просто сердце немного сдавливало, но, в общем и целом, с этим можно было справиться.

— Почему ты позвал меня на гору? — спросил Тодороки, поднесший руки к греющему пламени, не чувствуя, как сбивается от страха дыхание при взгляде на огонь. — Ты хотел мне что-то показать?

— Нет, — не сразу ответил он, упорно не глядя на склонившего к нему голову Тодороки.

— Я признаю, что был очень глуп, когда предположил, что вы живете в пещерах. Здесь… неудобно.

— Здесь мерзко.

В пещере было мерзко, темно, сыро, холодно и… список можно было продолжить массой нелицеприятных слов, однако ни Тодороки, ни Бакуго не поднялись с несчастного камня, сидя на котором соприкасались коленями и бедрами.

— Ты правда готов показать мне свой дом?

Бакуго почесал затылок свободной рукой.

— Я не покину полуостров до тех пор, пока не научусь полностью контролировать Виорайта.

— Сомневаюсь, что у меня будет пара десятилетий в запасе. — Улыбнулся Тодороки и тут же почувствовал несильный тычок локтем в бок.

— Двумордый, я могу спалить тебя сейчас за твои тупые шутки.

Тодороки счастливо покачал головой. Он чувствовал небывалую легкость, от которой становилось так тепло внутри, что впору было его вторым солнцем называть, и хотел, чтобы это ощущение его не покидало.

— Бесишь меня, — хмыкнул Бакуго, отворачиваясь в сторону и опуская руку с огнем, отчего тот яркими бликами отразился на его красных и зеленых бусах.

Тодороки мог поставить все свое королевство на то, что тот нагло врал.

— Я уверен, у тебя получится приручить его, — он вложил в слова всю искренность, которую только мог передать устно; ему совсем чуть-чуть хотелось обнять Бакуго, крепко сжать его плечи и поддержать не только на словах, но он… не мог этого сделать, потому что его влюбленность все еще была обречена закончиться паршиво.

Тодороки, следя за задрожавшем пламенем на его руке, опустил глаза.

— Твоей ладони не больно?

— Не, — хрипло ответил тот, чуть съезжая вниз на камне. — Просто… щекотно, — он пожал плечами и прислонился макушкой к стене, смотря на пещерный свод.

А Тодороки смотрел на Бакуго.

Он и раньше замечал за собой, как подолгу задерживает на нем взгляд, подмечая детали (как тот практически сразу засыпает, стоит его голове коснуться подушки, или как разглаживаются складки на его хмуром лице, стоит ему заняться готовкой), но сейчас, в оранжевом свете огня, из-за Бакуго дыхание заходилось в неровном ритме, и в голове стоял шум, напоминающий непрекращающийся ливневый поток. Черты его лица казались более заостренными, тени, залегшие под глазами, глубокими, тогда как ярко-красные глаза приобретали завораживающий медный оттенок.

Тодороки неловко опустил глаза к камню. Он решил, что справится с этим, да?

Он заметил странный росчерк у подножия камня. Принц чуть согнулся, прослеживая его направление и понимая, что эта трещина не могла иметь природное происхождение. Тодороки поднялся, вынуждая Бакуго выпрямиться, и схватил его за запястье, поднося ладонь ближе.

— Что ты?!..

— Смотри, — Тодороки ткнул пальцем на росчерки, складывающиеся в незамысловатые схематичные рисунки.

Бакуго сел на корточки, чтобы было удобнее освещать алтарь, на котором была изображена женщина с разведенными руками, склонившая голову; ее голова была покрыта платком. К ней была выстроена цепочка людей, несущих подаяния.

— Ну-у-у-у, — протянул Бакуго. — Мы нашли этот твой храм.

Нет, Тодороки не так себе это представлял.

— Было бы чудесно, если бы мы не сидели на алтаре.

Он выпрямился, вынуждая Бакуго, которого он все еще держал за запястье, неохотно сделать то же самое.

— Возможно, под сводом пещеры мы найдем еще какие-нибудь доказательства, — задумчиво протянул он, однако несмотря на то, что пещера была неглубокой, ее свод простилался высоко, так, что его невозможно было разглядеть.

— Могу пнуть тебя, — ухмыльнулся Бакуго. — Посмотришь, что там.

— Спасибо, но я предпочту оставаться на земле. — Тодороки вздохнул и протер уставшие от темноты глаза, только сейчас осознавая, что держал наездника за руку (пальцы отчего-то не подчинялись и не могли отпустить чужую руку даже несмотря на то, что те начинали чувствовать жар от огня).

— Что они ей несут? — спросил Бакуго, показывая носком сапога на камень.

— Дары, — ответил Тодороки. — Жрица Нирлиона жила в лесу в уединении, питаясь травами и ягодами, которые выращивала сама, потому что была изгнана из деревни, расположенной неподалеку от горного хребта.

— Она что, принесла кого-то в жертву, и это не оценили?

Тодороки косо посмотрел на веселящегося Бакуго.

— Ее зрачки были белыми, — объяснил он. — Это пугало ее соплеменников, поэтому поползли слухи о том, что она колдунья. Колдуний и колдунов тогда… не любили. Хотя в наше время ее бы носили на руках. — Невозможно перестать удивляться человечеству, мнение которого менялось на полярное по прошествии какой-то пары десятков веков. — Однажды она услышала, как девушка, убежавшая в лес от горя, просила о спасении умирающего сына. Та по рассеянности обронила шейный платок, который достался ей от покойной матери. Нирлиона прониклась ее горем и помогла ей. Ее сын вылечился. Через некоторое время история повторилась, но на сей раз в лес забрел мужчина, который просил о дожде.

— И наша святая помогла ему?

— Да, — кивнул Тодороки, вспоминая содержание легенды. — Он оставил в лесу топор, который передавался в его семье. В ту же ночь пошел дождь. Но вскоре люди испугались: Нирлиона могла проклясть их. Они нашли ее и убили в собственной хижине.

— Другого конца я не ожидал, — Бакуго хмыкнул, смотря на разгорающееся пламя в его руке.

— Через некоторое время они поняли, какую ошибку совершили, и построили храм в ее честь в этой горе. Они верили, что если пожертвовать дорогим предметом, то можно попросить у жрицы исполнение желания. Некоторые из них исполнялись.

— Ну да, так все и было.

— Я отдам ей что-нибудь.

— Двумордый, — Бакуго скривился и даже сделал маленький шаг в сторону от него, расцепляя руки, — ты хоть понимаешь, какую чушь несешь? Кому ты собираешься отдавать что-то свое? Камню?

— Теоретически, вся эта пещера — храм. А этот камень — алтарь.

— На который мы посадили свои задницы.

— Я попрошу за это прощения у нее, — сконфузился Тодороки, поджимая губы; ему было очень стыдно.

Бакуго закатил глаза так, что Тодороки стало неприятно из-за почти скрывшихся зрачков.

— Ну валяй, придурок. Я в этом участвовать не собираюсь.

Тодороки в задумчивости поднес руку к подбородку, пытаясь придумать, что же он может положить на алтарь. Не бежать же в шалаш за своими уцелевшими вещами? Предмет должен быть не заменяемой пустышкой, а чем-то ценным, потеря чего станет значимой и невосполнимой. Да и чего он, кстати говоря, собирался просить? Все-таки это было довольно глупо. Собственное поведение вводило Тодороки в замешательство — он, обычно рациональный, с недоверием относился к вещам, связанным с мистицизмом. Возможно, события последних дней оказали на него куда большее влияние, чем он предполагал.