Голос Яойорозу в голове Тодороки отчетливо повторял «Действуй!», превращая его в настойчивое пчелиное жужжание. Наверно, думал Тодороки, он выглядит сейчас до безумия глупо, сжимая между пальцев мимозу и самыми кончиками касаясь блондинистых прядей. Наверно, думал он, все эти дурацкие чувства придумали безумцы, потому что только они могли выявить синтез из столь контрастных ощущений полета до небес и стремительного падения в карьер.

Тодороки думал, думал, пока стук сердца звучал монотонным эхом в поплывшем сознании, а потом увидел, как румянец неровными пятнами расползался на щеках Бакуго.

Внутренности скрутило жалящим предвкушением.

Он опустил руку на его затылок, встречаясь опьяненным взглядом с таким же.

Звон колокольчика известил о прибытии покупателя.

Бакуго отлетел от Тодороки и выскочил в главный зал, чтобы нервно объяснить вошедшей женщине, что магазин закрыт, и ткнуть в табличку.

— Ох, извините, пожалуйста, я увидела вас в окне…

Тодороки рухнул в карьер. И может, самую малость, совсем чуть-чуть он крыл вошедшую женщину всем своим нецензурным словарным запасом. И потерянно смотрел на ладонь, на которой лежала мимоза. Его ладонь хранила воспоминание о прикосновении к затылку Бакуго, оказавшееся слишком мимолетным для того, чтобы приглушить томление последних недель. Он не понимал, что чувствовал по поводу упущенного момента. Скребущее разочарование?

Бакуго, выпроводив покупательницу, прошел мимо оранжереи и, даже не посмотрев на одноклассника, зашел на склад. Захлопнул дверь.

Тодороки рухнул в карьер и сам же закопал себя песком.

Он положил цветок в карман джинсов и обреченно сел на мешок с удобрением, не понимая, что ему теперь делать — не бежать же за Бакуго на склад…

или бежать…

на складе наверняка лежали тяжелые предметы…

И с чего он вообще взял, что они с Бакуго думали об одном и том же? Ну замер, ну покраснел, может, это от работы и духоты.

Мешок с удобрением, на котором он сидел, порвался сверху, высыпая на пол землю.

Тодороки не только рухнул в карьер, закопав себя песком, но еще и положил на собственную могилку цветок. Он быстро поднялся, чтобы ликвидировать учиненный беспорядок до возвращения Бакуго, кроя нецензурными выражениями теперь и себя.

Тодороки, заканчивая с уборкой, за время которой смог помочь прийти себе в себя, задержал взгляд на белых каллах.

— Считается, что они помогают справиться со стрессом и помогают наладить отношения, — произнес вошедший в оранжерею Бакуго, глядя на то, как Тодороки осторожно прикасался к цветам. — Благоприятно влияют на здоровье. С греческого «калла» переводится как «красивый».

— Ты знаешь значение любого цветка? — Тодороки обернулся, снизу вверх смотря на продавца, который был значительно спокойнее, чем пару минут назад.

— Я потратил на изучение книги про сорняки почти две недели. Мудак-хозяин на прошлой неделе устроил мне экзамен. Конечно я знаю значение любого цветка, идиот.

Тодороки ткнул пальцем на хризантему и приподнял в немом вызове бровь.

— О, вот как, — ухмыльнулся Бакуго, разминая пальцы (зачем он их разминал, если вызов предполагал устный ответ, черт знает). — Радость, открытость, веселье и отдых, — самодовольно произнес Бакуго. — Происходит от греческих слов «золото» и «цветок». У нас считается, что, если положить лепесток хризантемы на дно бокала с вином, то это поспособствует увеличению жизни.

— Никогда об этом не слышал.

— Ну так ты никогда не работал в цветочном магазине.

Тодороки развел руками, жестом показывая, где он находится и что он делает.

— Это не считается, у тебя благотворительность.

Тодороки улыбнулся краем губ и опустил взгляд, все же радуясь тому, что напряжение между ними ушло и продавец больше не предпринимает попыток скрыться на складе. Однако в груди все равно разрасталась пустота. Бакуго тихо вздохнул, цыкнул и отвернулся.

— Ну и? Это все?

Тодороки поднялся на ноги и прочитал название цветка:

— Гардения?

— А, фигня. — Бакуго махнул рукой. — Тайная любовь. Искреннее восхищение, несмелость и считание себя недостойным сделать э-э-э первый шаг. Что, даже не стащишь книгу про сорняки, чтобы меня проверить?

— Я доверяю тебе и твоим знаниям.

Бакуго, прислонившись плечом к дверному косяку, задумчиво крутил растрепавшийся конец завязки.

— Герань? — спросил Тодороки, чуть склоняя голову.

— Глупость и безрассудство.

— Мимоза?

Бакуго нахмурился, косясь в сторону тюльпана и нежно-розовых гортензий, но все же произнес:

— Символизирует чувствительность, стыдливость и застенчивость. Олицетворение преданной и вечной любви.

Цветок мимозы, засунутый в карман джинсов, загорелся — Тодороки так показалось, потому что он сам загорелся, вспомнив, что именно этот цветок снял с волос Бакуго. Его сердце забилось чаще.

Их игру прервал звук будильника на телефоне Бакуго.

— Черт, — произнес он, доставая телефон из кармана фартука и отключая будильник. — Мы должны уйти через пятнадцать минут, иначе не успеем на поезд.

— Подождем следующего?

— Нет, идиот, никакого следующего! — Бакуго ткнул его в грудь кулаком. — Я не хочу ночевать на улице или звонить Киришиме, чтобы он пустил нас. Так что разгребай тут все быстрее.

На поезд они опоздали из-за Тодороки, который, убрав учиненный беспорядок, учинил следующий, разлив воду из лейки.

— Да блять, — выругался Бакуго, когда двери поезда закрылись у них под носом.

— Следующий через семь минут, — проинформировал Тодороки, повернув ключ в замке старого склепа, в котором покоилась пунктуальность в обнимку со спокойным возвращением домой, вторя персонажам из великого французского романа.

Бакуго пробурчал что-то себе под нос и плюхнулся на свободную лавку, вытягивая ноги. Тодороки сел рядом, от скуки считая плитки на стене (он мудро решил, что лучше считать плитки, чем концентрироваться на исходящем тепле от плеча Бакуго, на которое очень-очень хотелось положить голову).

— Я написал Киришиме, чтобы он вырубил сигнализацию. — Бакуго убрал телефон в карман и обхватил рюкзак.

— До сих пор не понимаю, как вам удалось ее взломать, — произнес Тодороки и сбился со счета; если уж издеваться над собой, то издеваться до конца, решил он, и чуть ближе сел к Бакуго.

— Да никто ее не взламывал. — Бакуго шмыгнул носом и потупил взгляд, заинтересовавшись потрепанными кроссовками.

— То есть?

— Киришима на спор ввел один из самых популярных паролей. Qwerty123, — уныло произнес Бакуго, крепче прижимая к себе рюкзак.

Тодороки с радостью бы подумал о том, что хотел бы оказаться на месте этого рюкзака, но названный пароль послужил катализатором маленького ошарашивания и вызвал большой error.

— Шутишь.

— У супер охраняемой общаги во всей стране пароль на сигналку qwerty123, да, живи с этим.

Жизнь уже не могла стать прежней.

— Поверить не могу, что на первом курсе мы пытались подобрать значимые для академии даты…

— Гуглили инфу о преподах и предметах…

— Искали, как ее взломать…

— А потом Киришима на спор ввел этот пароль.

— Это смешно, — подвел итог Тодороки, опираясь затылком о стену и прикрывая глаза.

В полупустом вагоне метро Тодороки стоически боролся с нагрянувшей усталостью, будто почувствовавшей, что сейчас можно утаскивать в желанные сновидения. Он погрузился в чтение ленты твиттера, пока текст не начал сливаться в неразборчивое полотно.

Телефон чуть не оказался разбит, когда на его плечо упала светловолосая голова. Измученный за долгий день Бакуго уснул, разжав лямку рюкзака. Если бы Тодороки был чуть более бодрым, то испытал бы подобие сердечного приступа. Сейчас же он, полусонный, повел носом по его макушке и, чтобы было удобнее сидеть, уткнулся в нее, чувствуя в легкой дреме жар собственных щек. От Бакуго пахло мимозой и гарденией.

Из вагона метро они выбегали в закрывающиеся двери.

Киришима, встретивший их возле общежития, жестом показал поторапливаться и буквально запихнул одноклассников в помещение (за что Бакуго, несколько посвежевший после сна на плече, — они об этом не говорили — чуть не откусил ему руку).