Тодороки решил пойти по более безопасному пути. Вроде бы.

— Почему ты не хочешь, чтобы кто-то знал о том, что ты работаешь здесь?

— Ну ты уже знаешь.

— Да. А еще я знаю, что происходит в фильмах со свидетелями.

Бакуго ухмыльнулся (и эта усмешка обещала то самое, что происходило в фильмах).

— Это испортит… эм… мой имидж, — неуверенно произнес он и отстраненно посмотрел на получившийся букет, будто сам удивлялся, почему решил поделиться своими мыслями с одноклассником.

— Но это же просто работа.

— В цветочном магазине.

Тодороки не понимал, в чем проблема. Да, Иида предполагал, что тот устроился вышибалой в ночной клуб. Да, Каминари шутил, что его взяли в зоопарк (но не уточнял, в качестве кого). Да, Токоями упомянул про мафию, и никто спорить не стал… Вдобавок он вспомнил свои недавние рассуждения, которые не делали ему чести. А еще он вспомнил, что Аояма в шутку (а в шутку ли?) называл цветочный магазин; стоит ли говорить о том, что его предположение не было оценено и в пару йен?

Тодороки понял, в чем проблема.

— От того, что ты работаешь здесь, ты не перестанешь быть самим собой. И твои знания о флористике не влияют на твои способности как героя.

— Видишь урну? — Бакуго показал пальцем на ведро, стоящее возле дивана. Тодороки кивнул. — Вот туда выкинь этот нахрен никому ненужный сеанс психотерапии.

Бакуго протянул Тодороки букет. Тодороки букет взял. А потом Бакуго притянул к себе за ворот рубашки самого Тодороки.

— Если ты кому-то растреплешь, что я работаю здесь, я соберу все эти цветы и засуну в твою задницу, полью из лейки и украшу оберточной бумагой.

Да, их отношения с Бакуго за прошедший год изменились, но не так, чтобы прямо очень.

Однако этого хватило для того, чтобы Тодороки начинал терять от Бакуго голову. Перед ним не летали Купидоны, пульс не переваливал за две сотни, да и фотографию Бакуго в общем чате класса он на ночь не целовал (разве что разглядывал, только чш-ш), но кое-что в его груди сжималось каждый раз, когда он видел одноклассника.

Вот и сейчас вместо того, чтобы внять угрозам Бакуго (да какие это угрозы, хоспади, Тодороки перестал на них обращать внимание… а, нет, погодите, он ведь никогда не обращал на них внимание), он не мог перестать думать о том, что губы Бакуго находились в каких-то пяти сантиметрах от его. А дыхание так вообще смешивалось. Ох, а еще глаза эти яркие и уверенные…

Тодороки пришел к выводу, что из формулировки «он начинал терять голову от Бакуго» следовало убрать «начинал».

Вжух и все.

Тодороки был потерян.

— Эй, двумордый? — Бакуго потряс его.

— Я никому не расскажу, — пообещал Тодороки, оставляя мысли о своей потерянности.

Бакуго хмыкнул и отпустил его, чтобы повернуться к кассе и назвать цену.

Тодороки выходил из цветочного магазина… озадаченный. И взволнованный.

Смотря на букет цветов, упакованных в оберточную бумагу, он думал о том, что тот выглядит солиднее (маме, кстати, понравилось).

========== Четвертая суббота мая ==========

После встречи с Бакуго в цветочном магазине жизнь Тодороки не изменилась (то есть мир не перевернулся, и черепахи со слонами не прибежали на крики о помощи). Просто теперь мысли о Бакуго стали чуть более… навязчивыми. Если в воскресный день он мог спастись от них, закрывшись в своей комнате и зарывшись с головой в учебники (два синуса плюс три кацу… то есть косинуса), то в понедельник его не могло спасти ничто.

Бакуго, с которым они не виделись утром, вошел в класс в компании шумных Каминари и Киришимы, рассуждающих о том, где стоит снимать следующее видео (то, что Киришима ввязался в идею Каминари, никого не удивило).

Итак, Бакуго вошел в класс, и Тодороки захотелось выйти. Но Энджи Тодороки потратил долгие годы и нервы обеих сторон на то, чтобы вбить в голову сына непростую истину — только трусы бегут от трудностей. Шото трусом не был, поэтому как сидел за своим столом, так и остался за ним сидеть. Возможно, он пару раз грустно вздохнул, чем вызвал беспокойство у сидящей рядом подруги, которая тактично поинтересовалась, все ли с ним в порядке.

— Все хорошо, Яойорозу, не беспокойся.

Беспокоиться на самом деле было о чем.

Тодороки звезд с неба не хватал, кометы сачками не ловил, да и космическую пыль в ладони не собирал. Иными словами он понимал, что с Бакуго надеяться на что-то, кроме «привет, двумордый» и «дай пульт, двумордый», несколько провально, поэтому предпочитал изредка бросать на Бакуго косые взгляды и не думать о большем.

А думать о большем хотелось очень (что вы, что вы, только приличные мысли, за кого вы Тодороки Шото принимаете), и это явно не было той вещью, которую он мог контролировать.

Тодороки на мыслях о контроле посмотрел на Мидорию и подумал о Шинсо, учащемся в 3-В. Интересно, насколько целесообразно было просить его взять под контроль неугомонный разум, чтобы тот выкинул из него мысли о кое-ком белобрысом и шумном?

«Шинсо, не мог бы ты помочь? Я не для себя спрашиваю, я для друга…»

Провал.

Впрочем, солнце продолжало вставать на востоке, метро — открываться в пять утра, а жизнь Тодороки продолжала идти своим чередом.

В среду после занятий уставший Тодороки спускался на лифте, чтобы добраться до кухни и перекусить. В школьной столовой шел ремонт: очередной злодей (откуда их столько берется? наверняка кто-то включил станок на заводе по их производству и ушел, забыв отключить его) разбил окна и мебель. Чего он хотел от академии и ее учеников — никто толком, правда, не понял. Тем не менее все закончилось довольно быстро и безболезненно для учеников и совершенно наоборот для злодея.

На четвертом этаже лифт остановился, и в него зашел Бакуго с рюкзаком, в котором, как предполагал Тодороки, находилась рабочая одежда. Разве что белая форменная рубашка, расстегнутая на две пуговицы (да это издевательство какое-то!), оказалась надета на него.

Доехали в молчании.

На первом этаже велся активный спор о новой деятельности Каминари, который на полном серьезе заявлял о скором успехе канала. Энтузиазм одноклассника подхватывал жестикулирующий Иида, тогда как остальные сидели со смиренными выражениями лиц, убеждая себя в том, что они прошли вместе через многое, так что и через это пройдут.

— Хм-м, — протянула Ашидо, держащая в руках пачку чипсов и сидящая на спинке дивана, когда Бакуго пришлось остановиться, чтобы послать нахрен своего увлекшегося друга. — Бакуго, почему от тебя пахнет цветами?

Спор стих. Несколько пар глаз метнулись в сторону замершего, напрягшегося Бакуго, крепче стиснувшего лямку рюкзака. Он знал лишь один универсальный выход из всех ситуаций (кричи и сваливай), но подсознательно чувствовал, что сейчас пользоваться им все равно что лично подбрасывать дрова в костер разгорающегося интереса.

— Это от меня. — Тодороки действовал, скорее, инстинктивно, чем осознанно.

Несколько пар глаз метнулись к нему. Тодороки достойно принял их вызов.

— От тебя? — переспросил Киришима.

— Да. — Он кивнул и посмотрел на реакцию Бакуго; его плечи чуть расслабились. — Я недавно виделся с матерью, и она подарила мне парфюм.

— И каким образом запах цветов от тебя перелетел Бакуго?

Тодороки умел держать лицо.

— Мы вместе ехали в лифте.

— Ага, — наконец подал голос Бакуго. — Типа супер близко ехали. А вообще, пошли вы все!

На том и порешили.

Поверить в то, что цветочный запах шел от Тодороки, было значительно проще и менее интеллектуально-ломательно в отличие от глупой, совершенно идиотской идеи о том, что цветами пах Бакуго.

И только Аояма загадочно смотрел Бакуго вслед.

***

В субботу Тодороки открыл дверь цветочного магазина. На улице лил жуткий ливень, под который не спешили выходить даже те, у кого под рукой находились зонты. Тодороки к таким счастливчикам (людям, которые смотрят прогноз погоды) не относился, поэтому был промокшим с головы до ног. Капли дождя стекали с его волос, падая на мокрую рубашку и на чистый пол магазина.