Франк, не обращая внимания на свою блондинку, сидел молча и бросал быстрые взгляды в сторону своих приятелей. Он откровенно злорадствовал, потому что «эти олухи», как он их называл, помогли ему пронести пистолет. Когда они подошли к парню с прибором. Франк сразу же понял, что можно провести: это был человек с очень неустойчивой психикой, легко поддающийся гипнозу. И когда прибор показал у него наличие металла, Франк пошел за парнем в комнату и, в отличие от своих спутников, не стал тратить время на споры, а максимально извлек пользу из создавшейся ситуации.

Однако он напрасно радовался, напрасно считал своих приятелей олухами: Красавчик-Стив заметил его «игры» и успел шепнуть о них своему верному Ронни. Тот понял все с полуслова и, когда они входили в зал. Ронии, получивший навыки у настоящего виртуоза «карманного дела», ловко вытащил пистолет у Франка и даже успел его сунуть своему патрону. Особая ловкость заключалась в том, что он вместо пистолета сумел сунуть Франку металлическую коробку с сигарами.

Красавчик-Стив рассудил так: Франку оружие ни к чему, если он сумеет овладеть мозгами того парня, то проблем вообще не будет, а если не сумеет, то парня придется серьезно подранить, чтобы он не устроил шум и потасовку. Нет, устраивать здесь состязания Красавчику-Стиву совсем не хотелось. Вот если бы это было не в России, а там…

Савелий был очень рад, что его первый поединок состоится после остальных пар. Он был уверен в себе и чувствовал себя отлично. Отключившись от всего, Савелий расслабленно лежал на спине на твердой кушетке. Его тело отдыхало, а мозг спокойно и уверенно работал, пытаясь проанализировать все возможные ситуации.

Он чувствовал, что сегодняшний юбилей очень опасен для него и нужна максимальная концентрация не только физических и моральных сил, но и той силы, что Учитель называл Силой Духа. Сейчас Савелий очень сожалел о тех зря потраченных неделях, когда память отказала ему и он бесцельно бродил по улицам, не узнавая ни города, ни людей. Ему неожиданно вспомнился окровавленный нож, который он нашел около убитого. После ножа в сознании возникла Лолита. Как странно она среагировала на этот нож… Было такое впечатление, что он был не просто ей знаком, она им пользовалась. Ее глаза заблестели каким-то странным блеском: нервным, опасным, маньячным. Как будто ей снова захотелось испытать нечто запретное, жуткое…

Сейчас Савелий пожалел, что не рассказал о найденном трупе в записке, переданной Воронову. Вполне возможно, что сейчас он бы знал, кем был убитый. И он бы нисколько не удивится, если от убитого ниточка потянулась бы к Леше-Шкафу или к Лолите. Интересно, сколько сейчас времени? По ощущениям, не более десяти часов. Константин говорил, что они поедут в клуб без двадцати одиннадцать. Значит, с минуты на минуту к нему в комнату войдет его «верный страж». Он сказал, что его первая встреча будет с Красавчиком из Петербурга.

Когда-то он бывал в этом прекрасном городе, который понравился ему не только своей необычной красотой, но и удивительно вежливыми людьми. Их вежливость, воспитание бросились в глаза сразу. Можно было подумать, что эти люди воспитывались в иных условиях, совсем не в таких, как любой другой российский гражданин. Единственное, что не понравилось Савелию, так это ритм жизни. Он был каким-то вялотекущим, замедленным, спокойно-размеренным.

Савелий был быстр на решения, его реакция была мгновенной всегда, будь это даже обычный разговор или игра в шахматы. Казалось, чего тут ломать голову, когда все и так ясно? Но нет, «питерец» продолжает долго думать и рассуждать, потом с большим трудом решается сделать наконец ход, принять какое-нибудь решение, особенно, если оно касается чего-то важного. И все равно он любил тех, кто жил в Питере.

Интересно, кто сегодня встретится с ним в бою? Будет очень жаль, если он окажется порядочным парнем, но слабым партнером. Это может подпортить игру, которую задумал Савелий. Что ж, тогда придется ему подыграть. Это может заметить только очень опытный партнер или тренер. Савелий улыбнулся: на такое можно пойти даже ценой риска, чтобы заставить понервничать своих «хозяев».

Его размышления были прерваны негромким стуком в дверь.

— Нам пора ехать: двадцать три сорок! — раздался голос Константина. — Свет можно включить?

— Да, Костя, я уже готов, — спокойно отозвался Савелий, быстро вскакивая с кушетки. В комнате было абсолютно темно, и когда Константин включил свет, то даже вздрогнул от неожиданности: Савелий стоял прямо перед его носом.

— Ну ты и… — Он покачал головой. — Вот такое я дерьмо! — хихикнул Савелий и дружески похлопал парня по плечу. — Теперь ты понимаешь, что если бы мне захотелось от тебя сбежать, то я бы уже давно это сделал.

— Как сказать… — попытался возражать Константин, но потом махнул рукой. — В любом случае я рад, что ты на это не решился. Двинули? — Двинули, — согласился Савелий. Сидя в машине, Савелий вдруг подумал о том, что, наверное, впервые с тех пор, как расстался со своим Учителем, он не представил себе его образа в такой важный и опасный для него момент жизни. Неужели то видение было пророческим и правдивым и он больше никогда не увидит своего Наставника? Ему стало очень грустно и больно, и он тихо прошептал:

— Учитель, я никогда не посрамлю твоего учения и никогда не предам то, чему ты меня учил.

— Извини, Рэкс, я задумался и не расслышал, что ты сейчас сказал?

— чуть смущенно спросил Константин.

— Нет-нет, ничего, это я настраиваюсь на встречу с противником.

— Ты что, побаиваешься? — удивился тот. — Побаиваюсь? — криво улыбнулся Савелий. — Хочешь один совет? — Конечно!

— Если в тебе сидит страх, то никогда не выходи на дело: ты уже наполовину проиграл его, но никогда не стыдись в себе чувства опасности, именно это чувство помогает человеку сконцентрироваться в нужный момент.

— Что до меня, то это слишком мудренно: я никогда ничего не боюсь!

— Константин ухмыльнулся.

— И никогда не боялся? — недоверчиво спросил Савелий.

— Боялся, но когда пролежал в больнице четыре дня между жизнью и смертью, то страх как рукой сняло. Врачи махнули на меня рукой, сказали матери, что я не выкарабкаюсь, а она продолжала верить и ни на минуту не отходила от моей кровати. Между прочим, я верю, что есть жизнь после смерти! — неожиданно серьезно заявил Константин.

— Ты что, помнишь как это было? — заинтересовался Савелий.

— Не только помню, но и вижу, как… как тебя сейчас! — Можешь рассказать?

— Почему нет, могу. Сначала мне показалось, что я как бы взлетел над кроватью и увидел себя всего в бинтах, плачущую мать, суетящихся вокруг меня с приборами врачей…

— Извини, почему в бинтах? — Восемнадцать ножевых ран, даже сердце было немного задето… Ну вот, смотрю я сверху на все это и думаю, почему это они так суетятся, почему мать плачет? Ведь я живой! Но вдруг слышу, как один доктор замахал руками и говорит, что все, мол, пульса нет, дыхания нет, давления нет… Умер, мол, парниша! Конец! — И что ты?

— А что я? Удивляюсь себе сверху, а тут вдруг яркий свет откуда-то, то ли белый, то ли голубоватый такой… — Он блаженно улыбнулся и прикрыл глаза. — И так мне стало хорошо, тепло так, словно счастье меня коснулось… И взлетел я еще выше, прямо над крышей больницы, над городом, и вдруг вижу какую-то странную трубу… Нет, не трубу, а скорее какое-то странное отверстие, и меня туда затягивает, затягивает, а мне не страшно вовсе. Мне даже показалось, что эта труба и есть мое избавление от всех несчастий. И я вот-вот влечу в нее. Но вдруг, словно сквозь сон, послышался мне голос бабушки, с которой я прожил почти все мое детство. Она умерла за год до того от рака легких. Вот она мне как будто и говорит: «Костик, зачем ты так рано пришел ко мне? Вернись к матери, ведь она не выдержит разлуки с тобой. Вспомни, она еле-еле осталась в живых, когда я покинула вас!» А у мамы действительно очень слабенькое сердце…