Карлейн хмурится, чувствуя что-то неладное. Тем временем незваный гость опускает капюшон, скрывающий его голову, и то, что видит новоиспеченный начальник караула удивляет его еще больше – это женщина! Чертовски красивая, нужно сказать, женщина. Черноволосая и статная. Теперь Карлейн даже мог разглядеть ее фигуру. Отнюдь не воин и не убийца. Колдунья? Но все равно… одна?!

- Мы с моим сыном много слышали об этом городе и его лорде! – кричит женщина, подняв к Карлейну и спрашивающему ее часовому голову. – И хотели бы просить аудиенции у графа!

- С каким Вы к нему вопросом? – тут же вмешивается Карлейн, и они встречаются со спутницей глазами.

- Личным! – коротко отвечает она, после чего опускает голову.

Карлейн долго думает, как поступить, а затем кивает солдату у деревянного колеса, приводящего в движение механизм, опускающий ворота.

Когда младший сержант спускается со стены вниз вместе с тремя крепкими ребятами (так, на всякий случай), чтобы встретить гостью, он, наконец, видит, что облачена она не в мантию и не в плащ, как ему показалось. А на голове – вовсе не капюшон. На спинах обоих спутников черные, как уголь, волчьи шкуры. Видимо, они используют их и как одеяла по ночам, чтобы не замерзнуть. Но больше всего Карлейна поражает шкура на плечах сына этой незнакомки – они убили волчонка, чтобы получить ее.

- Вы одни? – спрашивает Карлейн.

Вблизи женщина оказалась еще более красивой. Даже Мадам уступала ей чертами лица и грацией.

- Видите кого-то еще? – отвечает гостья вопросом на вопрос и улыбается. Строгой улыбкой. Улыбкой, принадлежащей сильной женщине.

- Ваш муж, например, - сухо говорит Карлейн, крепче сжимая рукоять клинка. Он опасался, что женщина все же может оказаться колдуньей. – Где отец мальчика?

Впервые за все время малец поднимает голову, чтобы посмотреть на мать.

Положив свою изящную кисть ему на голову, женщина отвечает:

- Уже здесь.

Она сидела в углу, пытаясь не шевелиться и дышать как можно тише – переломанные ребра доставляли ужасную боль при каждом вдохе. Она молча наблюдала, как мужчина, что умудрился ее обнаружить, а после и одолеть, перекладывал на столе свои карты.

Играет сам с собой, - думала эльфийка, - точно сумасшедший.

Он делал так до тех пор, пока не раздался стук в дверь. Как только по комнате пронеслись первые три удара, человек в длиннополой шляпе смочил два пальца правой руки слюной и потушил ими фитиль свечи. Комната тут же погрузилась во мрак.

Эльзу она узнала сразу же, стоило той сесть на стул, выхваченный из темноты лунным сиянием. А потом была острая дикая боль, когда этот ублюдок дернул за цепь.

Она упала на пол и чуть было не задохнулась. Ей было настолько больно, что она даже словила себя на мысли, что хочет уже умереть. Скорее бы. Иначе велика вероятность… что она заплачет.

Но мысль о смерти исчезла в то самое мгновение, когда она увидела охваченное паникой лицо маленькой шлюхи. Гримаса ужаса настолько исказила ее физиономию, что эльфийка чуть было не опорожнила мочевой пузырь от восторга – настолько ей было радостно это видеть! Жаль, что грудь болит, и не особо посмеешься…

- Я не хотела видеть твое лицо! – соскакивает Эльза со стула и отпрыгивает назад. Ее карта, рисуя в воздухе при падении круги, падает прямо перед лицом ассасинки, и она вожделенно лицезреет десять маленьких черепков, пробитых стрелами. Карту видит и наемник. – Перегил меня заставил! Я никому не расскажу, как ты выглядишь! Я… я богата!!! Я сделаю тебя тем, кем пожелаешь!!! Я выйду за тебя! После смерти Императора я выйду за тебя! Ты!!! Ты будешь новым Императором! Императором всех Тринадцати Королевств!

- Ты кое-что забыла, - очень тихо говорит наемник. Его глаза не излучают ничего – лишь пустоту. Бездонные, холодные глаза самой Смерти. – Я лишен всех человеческих пороков. Тщеславие – один из них.

Эльфийка заметила, как из рукава наемника в руку плавно спускается изогнутый клинок, дугообразный, словно лунный диск.

- Могу я… хотя бы выбрать способ, которым ты меня убьешь? – шепчет девочка, и ассасинка замечает, как в ее руке начинает мягко зарождаться огонь.

- Чтобы ты выбрала сожжение? – сухо говорит убийца. – А потом восстала из пепла?

Уголок его губ едва заметно дергается.

- Я еще никогда не убивал маленьких девочек…

В правой руке Эльзы вспыхивает огненный шар, который тут же устремляется в наемника, но тот умудряется вильнуть в сторону. Пламень врезается в стену, отбрасывая в разные стороны брызги. Одна из них падает прямо возле ноги ассасинки. Но она сейчас смотрит не туда – она наблюдает, с какой нечеловеческой скоростью наемник оказывается у Эльзы и наносит удар по маленькой девчачьей шейке, из которой тут же фонтаном брызгает кровь.

Дернувшись и издав короткий крик, Эльза падает на пол, держась за горло, словно так она могла остановить кровотечение.

- Перегил, - хрипит она, глядя в потолок. – Я молю тебя о помощи…

Наемник садится рядом, внимательно глядя ей в глаза. Затем он направляет свой взор к потолку, будто желая посмотреть, на что смотрит Эльза, но там, естественно, ничего нет. И потому он снова смотрит на нее.

- Твое сердце бьется в три раза чаще, - констатирует он, - потому что ты теряешь много крови. Очень скоро кровопотеря будет такой сильной, что твое тело онемеет. Ты перестанешь дышать, и свет в твоих глазах угаснет. И все это… из-за прихоти посмотреть на мое лицо. Вместо того, чтобы жить дальше, ты попросту умрешь здесь. Прямо на этом грязном полу...

Не из-за прихоти, - понимает ассасинка. Но какая теперь разница? Кому-то она стала больше не нужна, и от нее избавились. Как от изношенных сапог.

Дыхание Эльзы прекратилось. Ее маленькие детские ручки медленно спустились на пол, коснулись его локтями, а затем разогнулись и безжизненно плюхнулись вниз.

- Да проводит тебя к твоему Богу Мрачный Привратник, - закрыв ей веки, наемник встал, а затем подошел к лежащей на полу карте, десятке черепов. Поднял ее и отнес к столу. Замешал эту карту, а также свой туз, обратно в колоду. – Мне не платили за твое убийство – лишь за поимку. Но заказчице ты вряд ли теперь понадобишься, - он многозначительно посмотрел на труп Эльзы. – Посему, я бы мог тебя отпустить.

Ассасинка знает, что этому не бывать. И потому ни на что не надеется.

- Однако, - говорит он и садится перед ней на пол. Колоду размещает между ними. – Ты тоже видела мое лицо. А у меня есть правило. Любой, кто его видел, должен умереть. Если Колесо Слепых не решит иначе. Ибо я – не судья. И не мне дано выбирать, будешь ли ты жить, или же умрешь. Я - кара Господня. Но случай… слепая удача – сама справедливость, Его воля. Истинно судья бесстрастен именно тогда, когда он слеп. Именно поэтому в моих краях тех, кто выносил приговор, ослепляли. Пронзали их глаза раскаленными кинжалами. Добровольно!

Ассасинке нечего на это сказать.

Хотя…

- А не проще ли просто брать слепых?

Мужчина отрицательно качает головой. А затем нежно убирает мокрую прядь, прилипшую к ее лицу, за ухо. Он нежно проводит по щекам ассасинки обеими руками и поправляет ей прическу, вытирает слезы. Черт! Она все-таки прослезилась!

- Тот, кто был слеп, будет слеп во всем, но тот, кто будет ослеплен ради великой цели, прозреет!

И он снимает верхнюю карту с колоды.

Десятка.

Как та, что была у Эльзы, но не с черепами.

- Десятка щитов! – одобрительно кивает наемник. – У тебя шансы выше, чем были у Ее высочества!

И ассасинка видит, как сжимаются пальцы наемника на рукояти серповидного кинжала. Словно диск луны. Тонкой луны, практически исчезнувшей, или, напротив, только что появившейся.

Эльфийка берет часть колоды и отбрасывает ее в сторону. Берет карту из центра.

На мгновение ей кажется, что там тоже десятка. Черепа, но десятка.

…но их всего девять.