— Да что ты! Я же можно сказать помолодела! — рассмеялась старушка. — Шибко мне твои снадобья помогли, ни одна хвороба не цеплялась за зиму, да и немочи старческие тревожить перестали. Спасибо тебе, девочка моя!

— Вот и славно! — радостно заулыбалась Яга в ответ. — Я пока тут гостить буду, еще сварить постараюсь.

— Княжна, да что случилось-то?! — не выдержала любопытная боярыня, обрывая разговор с ключницей.

— А?! — растеряно переспросила Ягуся, уже почти позабыв о своей «неловкости», но вспомнив, тут же нахмурилась и как можно равнодушнее пояснила. — Я морс на постель опрокинула, надо застирать скорее, чтобы пятна не осталось.

— Где? — сурово спросила бабушка Улита, посеменив к кровати.

Окинув разворошенную постель и красное пятно на простыне, старушка прищурилась и знаком подозвала пробегавшую мимо холопку с пустым ведром.

— Ташка, ну-ка постель собери и тащи вниз! — строго приказала ключница, более не глядя на кровать и даже повернувшись к ней спиной. — Да, кидай его сразу в чан, где прачки белье уже кипятят! Застирывать не надо, пущай покипятится как следует с щелоком, а после можно и с мыльнянкой простирнуть. Все поняла?

Девчонка только понятливо кивнула и, отставив ведро у порога, принялась собирать постель в тюк. Улита Гордеевна только один взгляд и бросила на холопку, после уделив все свое внимание молодой боярыне все так и стоявшей посреди горницы с праздничным платьем на вытянутых вперед руках.

— Анна Калитична, а что это вы тут спозаранку делаете? — подозрительно прищурившись, мягко спросила старая ключница, на правах данных ей долгой, честной службой и крепкой привязанностью всего царского семейства. — Не упомню я, что бы царица-матушка тебя к дочери своей приставляла. Вот про Алену Нежатовну помню, а про тебя нет. И ведь с некоторых пор на память не жалуюсь…

— Улита Гордеевна, — зачастила боярыня, опустив голову и не глядя в глаза старушке, уже одним этим подтверждая, что дело не чисто, — Алена захворала, живот у ней прихватило, вот она меня и попросила княжне помочь.

— Вот те раз! — делано удивленно воскликнула ключница. — Я когда сюда поднималась, видела ее в светлице, сидела она, платье княжне дошивала. Что на это скажешь?

— Отпустило, наверное, — нервно пожав плечами, отозвалась Анна Калитична.

— Ну-ну, — фыркнула старуха и сухо произнесла. — Иди-ка ты, боярыня, в горенку свою, пока царица-матушка о твоем самоуправстве не прознала, да Алену Нежатовну зови сюда! А платье это неси туда откудова взяла! Княжне совсем другое для празднества приготовили.

Вспыхнула молоденькая боярыня, потом лицо ее побелело, а после и вовсе красными пятнами пошло. Попыталась Анна Калитична оправдаться, да только бабушка Улита слушать не пожелала, снова провинившуюся боярыню царицей застращав.

— Бабушка Улита, а за что вы так с ней? — тихонечко спросила у старушки Златослава, перед этим проследив, как молодая боярыня в слезах выбежала из горницы.

— А чтобы впредь неповадно поперек слова царского идти было, нос свой длинный в чужие дела совать и обмануть пытаться, — строго проговорила ключница, будто все еще Анну Калитичну продолжала отчитывать. — Она ведь тут до твоего приезда пыталась слухи поганые распускать о тебе, муже твоем да дочке, вот только царица-матушка ее быстро на место поставила. А она вишь не успокоилась! К тебе вот пролезть попыталась…. Ну, и беси с ней! Не думай о ней девочка! Ты, горлица наша, свое гнездышко свила, вот оно для тебя главное, а остальное, так пыль у дороги!

Злата только улыбнулась слегка, слова старушки слушая, а потом и времени о худом думать не осталось. Сперва девушки-холопки сообщили, что вода для омовения готова и Ёжка поспешила купаться пойти. Потом, когда княжна уже искупалась и ждала, пока одна из приставленных девчонок просуши ее длинные волосы, прибежала запыхавшаяся боярыня Алена с нарядом присланным царицей Ольгой. А потом все закрутилось, завертелось, что Баба Яга едва успевала треть из происходящего запомнить и осознать. Ох, и отвыкла она от суеты!

— Вона, смотри! Вишь, царевна идет! — заслышала Златослава за своей спиной тихие, но все же различимые в гуле ярморочной толпы слова.

— Да не царевна, дурень ты эдакий, а княжна она теперячи! — поправил другой чуть хриплый старческий голос.

— Ой, да надолго ли? Царь Иван то ее так и так назад себе вертает, — фыркнул еще какой-то мужчина.

— С чегой это ты взял-то? — спросила его женщина, но ответ на ее вопрос Яга не услышала, оглушенная восторженным гулом горожан, собравшихся поглазеть на представление скоморохов.

Ёжка нахмурилась, прислушиваясь к словам и одновременно стараясь не подать виду, что столь животрепещущая беседа ей слышна. Девушка остановилась у торговца тканями и принялась бездумно рассматривать заморские шелка и паволоки. Рядом остановился Зареслав, держащий на руках маленькую Василису с упоением мусолившую большой пряник. Пряник то и дело норовил выпасть из маленьких пальчиков, но каждый раз его падение пресекал княжич, возвращая малышке лакомство обратно. Василиска сопровождала каждую попытку падения пряника полным обиды взглядом, а каждое его возвращение веселым заливистым смехом, на который обращал внимание весь без исключения люд, что находился поблизости. Змей тоже позволял себе улыбку или тихий смешок, а порой, чтобы пуще развеселить девочку легонько подкидывал ее на своих руках, от чего пряник вновь пытался ретироваться из крохотных ручек.

— Брешет твой Гордей, как пес шелудивый! — снова послышался старушечий голос, обладательница которого участвовала в столь заинтересовавшей Ягусю беседе. — Ежели так и впрямь было, то Горыныча внук сейчас туточки не обреталси. Змеи тебе не простые мужики, им чужих детев не нать…

— С таким приданым не то, что царевну с чужим дитем в жены возьмешь, саму кикимору домой супругой притащишь! — перебил старуху не желавший признавать свою неправоту мужчина.

— Да ты и за так кикимору в дом привел, — фыркнула насмешливо женщина, — волосища тока не зеленые, да тиной не пахнет, а так самая настоящая кикимора.

— Ты мою Влаську не тронь! — зло процедил мужик, но более ничего сказать не успел.

— А ты, Пахом, молчал бы лучше, да бабушку Феню слушал! Бабушка на свете дольше живет и больше знает, — перебила его старуха и назидательно продолжил. — Змеи, раз уж ты не знаешь, в жены не берут баб, у которых дите свое есть. У них женой только девка непорченая может стать, потому как волошба их родовая слабо в ребенке проявится, ежели мать его до супруга-Змея другого какого мужика ублажала.

— Дудки! — рассмеялся мужчина.

— А вот и нет! — с жаром воскликнула женщина и принялась с жаром доказывать свою правоту. — Ты, Пахом, вспомни, как три года назад, по весне, царь Ерофей Крутоярский свою дочку единственную за одного из княжичей Лиходольских сватал! Помнишь, что тогда говорили, а? Не помнишь, так я тебе напомню. Народ гудел, что де князь Лиходольский тогда царю Ерофею напрямик и сказал, что девка, пущай и царевна, которую чуть ли не все витязи царевы попробовать успели, ни одному Змею не нужна! Вот!

— И что?! — продолжил насмешничать мужик.

— И то! Ждана-то невеста завидная, в твоем разумении, единственная дочь царя, кто на ней женится, всем царством после смерти тестя владеть будет, — в тон ему, с издевкой, отозвалась женщина.

— Вот, вот! Так что, ты тут, Пахомка, смуту не устраивай! А то же еще кто грешным делом подумает, что ты подсыл Светорецкий, — как бы невзначай заметила старушка.

Тут занимательную беседу снова перекрыл дружный хохот, тех, кто смотрел представление. Злата даже вздрогнула от неожиданности, что не укрылось от взора Зареслава. Впрочем, приметливый Змей уже давно наблюдал за супругой, которая вот уже, сколько времени мяла в руках отрез багряного шелка, невидящим взглядом уставившись на свои пальцы.

— Злата, не обращай внимания и уж тем более не смей расстраиваться, — склонившись к уху жены, прошептала Добролюбов.