Все блаженство нескольких последних секунд, последних часов, вытекает из Криденса, как кровь из свежезабитой свиньи. Он сглатывает кислый страх, поднявшийся в горле. Тина поймет, что он сделал… Каким-то образом он знал, что она поймет. И возненавидит его. И будет права. И Ньют, конечно же… Как он сможет терпеть такое испорченное существо, как Криденс, в своей жизни? Любой бы испытал отвращение, зная, какие мысли крутятся у него в голове. Как Куинни вообще умудряется возле него находиться, учитывая ее способности?

– Криденс, – произносит Персиваль тоном, от которого Криденс замирает на месте. – В чем дело?

Разве это не очевидно?

– Ты так сильно расстраиваешься из-за отъезда? Я не… Я не хочу, чтобы ты уезжал. Но ты должен знать, что заслуживаешь шанса на собственную жизнь.

Криденс моргает, глядя в угол оштукатуренной стены. Чем чаще он моргает, тем сильнее размывается граница между штукатуркой и плинтусом.

– Я… – продолжает Персиваль. – Я совершенно не знаю, что делать, когда люди плачут… Люди, которые мне дороги. Я не хочу тебя пугать…

– Я не боюсь! – рявкает Криденс, гнев копьем пронзает грудь.

– Хорошо, я тебе верю.

Голос Персиваля остается негромким и ровным, с той командной ноткой, которую Криденс не смог бы изобразить, тренируйся он хоть тысячу лет.

Дышать через нос уже не получается, и Криденс хватает воздух ртом. Кто-то стучит в двери, вероятно, Тина. Криденс возит рукавом рубашки по глазам.

– Подождут, – говорит Персиваль. – Скажи мне, что тебе надо. Что я могу сделать?

– Ничего.

Это пройдет. Он может это контролировать. Всегда мог.

Он ужасно испорченный. Он лжет всем, кого знает. Он испытывает к Персивалю извращенные чувства, он вероломный и распутный. А Персиваль относится к нему с такой добротой и нежностью, но он ведь тоже плохой, верно? Он колдун и содомит. Он пьет, он, должно быть, ужасно тщеславен и горд жить так, как живет. Он лгал Криденсу, когда Криденс доверял ему и любил его… пусть и извращенно.

Все, чего Криденс хочет, он не может иметь. Дай ему хоть попробовать – и он становится ненасытным. Он монстр до самых костей, которые сейчас будто бы из дыма и мороза.

В дверь стучат.

– Криденс, – произносит Персиваль, впрочем, мягко.

Он стоит достаточно близко, чтобы схватить его обеими руками. Или задушить. Но Криденс ничего не делает. Вообще не двигается.

– Я не отпущу тебя таким огорченным, – говорит Персиваль.

– Криденс? – зовет Тина из-за дверей. – Мистер Грейвз?

Однажды, думает Криденс, они все поймут, что к нему не стоит обращаться добрыми мягкими голосами. Но если они этого еще не поняли, то к тому времени, как поймут, будет наверняка поздно. Так или иначе, это не имеет значения.

– У тебя потрясающий самоконтроль, – говорит Персиваль.

Криденс смотрит на него, чувствуя себя бешеным зверем.

– Ты дрожишь. Полагаю… От злости? Ты на меня злишься? Но все же стоишь передо мной, из плоти и крови.

– Да, – соглашается Криденс.

Он и впрямь зол. Помимо прочего. Но это определенно злость.

– Можешь… Я бы предложил тебе меня проклясть, но сейчас мне страшновато, – признается Персиваль. – Если честно. Впрочем, я понимаю, что у тебя есть свои причины злиться. Можешь меня ударить. Последствия будет нетрудно поправить, и тебе станет легче.

Криденс начинает скалиться.

– Что?

– Если бы у тебя была палочка, а мне бы вернули мою, я мог бы научить тебя магической дуэли. Впрочем, это может и Тина, она хорошо сражается.

Криденс продолжает смотреть волком.

– Я слышу ваши голоса! – кричит Тина, отчего плечи Криденса сами поднимаются к ушам.

– А не должна! – кричит Персиваль в ответ.

Он идет к дверям, выглядя впечатляюще даже без развевающегося пальто. Дверь открывается ровно настолько, насколько позволяет цепочка.

– Вы мешаете, – говорит Персиваль.

– Вы сами меня пригласили, – тон Тины столь же резкий, насколько Персиваль холоден.

На гнев Криденса будто опрокидывается ведро ледяной воды.

– Не ругайтесь, – просит он.

Персиваль смотрит через плечо, Тина старается заглянуть поверх его головы.

– Я не хочу, чтобы вы ругались.

Что за глупости – сориться из-за него.

– Я не… – начинает Персиваль.

Тина шикает. Персиваль грозно хмурится.

– Криденс? – доносится из-за двери голос Ньюта. – Можно нам войти?

Криденс встряхивается. Он чувствует… чувствует слишком много. Это был очень странный день. Завтра утром, быть может, это все покажется ему сном. У него кружится голова.

– Следует их впустить, Персиваль, – говорит он. – Это негостеприимно.

Персиваль, поглядев на него, перестает хмуриться.

– Ты прав, – соглашается он, и дверь распахивается.

– Криденс, – выпаливает Тина, как только появляется на пороге. – Прости, что мы опоздали… Я опоздала. Я не хотела. Надеюсь, ты не огорчился.

– Я не огорчился, – Криденс делает вид, будто не чувствует, как Персиваль сверлит его взглядом.

– А, – говорит Тина, – это хорошо.

– Могу я предложить вам выпить? – спрашивает Персиваль. – Мисс Голдштейн? Мистер Скамандер?

– Нет, нет, – торопится Тина. – Не надо.

Криденс замечает, что никто из них не смотрит Персивалю в глаза. Он считает, это справедливо. Он тоже не смотрит.

– Вы хорошо провели день? – осведомляется Тина. – То есть, вечер. День и вечер.

– Да, – отвечает Криденс, стараясь не думать о том, чем они занимались.

– Не передумал насчет Лондона? – интересуется Ньют.

Криденс смотрит на него, и Ньют – редкое дело – глядит ему прямо в глаза. Потом, почти сразу, оба отводят взгляды.

– Я думал, – говорит он, запинается и продолжает: – Я все еще хочу в Лондон. И мистер Грейвз меня поддерживает.

– Верно, – вставляет Персиваль. – Разумеется, мне жаль, что Криденс уезжает, но Лондон – хорошее место для волшебника.

– Да, – кивает Ньют, – согласен.

– Ого, – вмешивается Тина. – Вы все прямо единодушно в восторге.

– Тонко подмечено, Голдштейн, – бормочет Персиваль.

– Ну, – она барабанит носком туфли по полу, – лично я была бы рада перспективе отправиться в Лондон.

– Интересно знать, с чего бы, – говорит Персиваль.

Криденс видит – губы Тины несчастливо поджимаются. Она окидывает Персиваля взглядом, а тот не смотрит.

– Мне надо обуться, – вспоминает он.

Персиваль снял с него обувь магией, а теперь Криденс не знает, куда она делась.

– А, – Персиваль делает жест, будто манит пальцем: дверь открывается, и по полу к нему скользят ботинки.

Следующий знак отправляет их к Криденсу. Шнурки накрепко зашнурованы, так что Криденс подбирает ботинки и идет с ними к диванчику.

– Я думала, у вас больше мебели, – замечает Тина.

– Было больше, – говорит Персиваль.

– Ой, – смущается Тина. – Простите.

Криденс быстро обувается и встает.

– У меня чемодан с вещами. И мне надо взять пальто.

– Я могу понести твой чемодан, – предлагает Ньют.

– Ты не обязан.

– Мне не сложно, – говорит Ньют. – Все равно придется его держать, когда мы будем аппарировать.

Криденс смотрит в пол, размышляя, как с этим поспорить. Он еще недостаточно понимает все нюансы использования магии. И проходит мимо Персиваля и Тины, чтобы показать Ньюту свой чемодан.

– Это твое? – спрашивает Ньют про подаренное Персивалем пальто.

– Да, – отвечает Криденс. – Теперь мое. Но пришел я сюда не в нем.

– Да, конечно. Я же знал.

Криденс подозревает, что Ньют на самом деле не знал.

Когда он поворачивается к Тине и Персивалю, те стоят, сблизившись головами, и о чем-то шепчутся. Он наблюдает некоторое время, не желая перебивать.

– Кхм, – говорит Ньют за него.

Оба вскидывают головы.

– Криденсу все еще нужно пальто.

– Да, разумеется.

Персиваль сует что-то – Криденс не успевает разглядеть – в карман и идет к вешалке за пальто.

– Можно? – спрашивает у Криденса, когда тот тоже подходит.