========== Глава 1: Каждый кусочек ==========

Тень ютится в углу гостиной в квартире сестер Голдштейн. Если бы кто-нибудь посмотрел прямо на нее, то, наверное, принял бы за копоть от свечи, горевшей слишком близко к обоям, или щепотку пепла, которую миновало очищающее заклинание.

Но когда тень впервые появляется в жилье сестер Голдштейн, там никого нет: всех допрашивают авроры МАКУСА. Да и после допроса они крайне заняты.

Во-первых, миссис Эспозито не разрешает приводить в дом мужчин. «Нью-Йоркский Призрак» уже наверняка перечислил все прегрешения Куинни – как и Тинины несколько месяцев назад. Миссис Эспозито будет недовольна. Может даже, покинет свои комнаты на первом этаже вместо того, чтобы просто вопить с лестницы.

Сестры и мистер Ньют Скамандер стоят возле здания и гадают, как поступить.

– Нет, этого мы делать не будем, – говорит Куинни. Глаза у нее уже сухие, хоть краснота еще не сошла с век. – Это слишком подозрительно.

– Поэтому я и не предложила, – огрызается Тина суровее, чем намеревалась.

– Что? – негромко спрашивает Ньют.

– Нельзя средь бела дня лезть на пожарную лестницу, дорогой, – поясняет Куинни. – Реши ты надеть… ярко-розовую юбку, и то привлечешь меньше внимания.

– Ярко-розовую юбку? – в ужасе повторяет Тина.

– Я бы согласился, – говорит Ньют, – если бы это был самый быстрый способ попасть наверх.

– В самом деле?! – восклицает Куинни, явно реагируя на некую недоступную Тине мысль.

– О нет, не я, – Ньют машет руками, словно отбиваясь от ее любопытства. – Мой старший брат.

– Ах да, полагаю, все из-за акцента. Ты слишком джентльмен, чтобы пытаться тайком прошмыгнуть в спальню девочек.

– Что? – ужас в голосе Тины делается еще явственнее.

– Это был брат… мой брат, – Ньют осторожно ставит чемодан на землю и достает палочку. – Раз вы думаете, что это сработает…

Палочка выписывает знакомые пассы трансфигурации.

– Не здесь же! – сдавленно выкрикивает Тина.

Они вдвоем ныряют в подворотню, оставив Куинни сторожить чемодан.

Когда они снова появляются, мешковатые штаны Ньюта становятся нарядной серой юбкой, дополненной жакетом в тон. Пальто облегает чуть сильнее, на ногах шелковые чулки вместо шерстяных носков. Галстук выглядит похожим скорее на бант.

– Ты симпатичный, как картинка, – довольно говорит Куинни.

Ньют рассматривает свои ботинки, превратившиеся в сапожки на каблуках.

– Молчи, – предупреждает Тина.

– Знаешь, чего тебе не хватает, дорогой? Шляпки! К этому наряду определенно нужна шляпка.

Она достает из воздуха бирюзовую шляпу-колокол. Шляпа отлично сочетается с пальто Ньюта и отвратительно – с его красными щеками. Тина стонет.

– Ну что, готовы?

Миссис Эспозито и впрямь останавливает их на лестнице. Куинни приносит себя в жертву ее докучливому любопытству, чувствуя, как облегчение Ньюта и Тины окутывает ее бесценным норковым шарфом.

– Ох, это было ужасно, – жалуется Куинни. – Не-маги были даже хуже, чем Оскур.

Она говорит в манере миссис Эспозито – неправильно произнося слово.

Именно так домовладелица и думает, поэтому сарказма не замечает. Куинни трет глаза, и миссис Эспозито заключает, что та страшно потрясена случившимся. Нервы у нее всегда были куда деликатнее, чем у ее сестры.

– Понятия не имею, как я могла такое допустить, – выговаривает Куинни дрожащим голосом.

Женщину, сопровождающую Тину Голдштейн, миссис Эспозито едва замечает. Думает только, что одета та очень скучно. Должно быть, коллега. Все знают, какие эти деловые девицы: не интересуются ни замужеством, ни косметическими чарами.

Заперев за собой дверь, Тина смотрит, как Ньют возвращает своей одежде прежний вид. Потом хлопает рукой по бедру.

– Твой чемодан!

– Чемодан? – переспрашивает Ньют. – А что… что с моим чемоданом?

– Мы могли пронести тебя в чемодане!

– Ой! Ну конечно. И как я не подумал… Что ж, должен признать, переодеваться было куда веселее. А теперь ваша… миссис Эсперанто знает, что у вас гости, и не будет удивляться лишнему шуму.

– Эспозито, – мягко поправляет Тина.

– Да, миссис Эспозито, – исправляется Ньют. – Похоже, она очень… любознательная.

– Мягко сказано, – бормочет Тина.

Короткую минуту никто не думает о событиях дня. У Тины перед глазами икры Ньюта, обтянутые шелковыми чулками. Ньют в основном размышляет о том, какими странными бывают эти американцы… и о половом диморфизме у взрывопотамов.

Пятно в углу гостиной остается незамеченным. Куинни, возвратившись в квартиру, собирает ужин – без следа вчерашнего энтузиазма, хоть все трое и успели порядком проголодаться.

Пытаясь заставить сестру сесть рядом с Ньютом, Куинни устраивается за дальним концом стола, но Ньют уносит тарелку с собой в чемодан.

– День был долгий, – объясняет он. – Я должен проверить животных.

Тина, не глядя на него, кивает. Отламывает кусочки боковой стороной вилки и отправляет в рот с таким видом, словно поглощение опилок принесло бы ей куда больше удовольствия. Куинни со вздохом ставит локти на стол и тоже принимается за еду.

– У нас нет места для гостей, – говорит Тина.

– Если учесть, что мистер Скамандер сделал с чемоданом, я уверена, что он может расширить гардеробную, – откликается Куинни.

Ньют уже думает об этом – и о том, чтобы просто жить в чемодане. На самом деле, он привык. Но Куинни знает: как ни плохо умеет Тина заботиться о себе, она не позволит Ньюту жить в чемодане. Ей даже мысль такая в голову не придет.

Пятно в гостиной шевелится, будто тоже чувствуя пелену грусти, накрывшую жилище Голдштейн грозовой тучей.

Утренние темные облака над Манхэттеном не рассеиваются и на следующий день.

– Ну и погода, – говорят мужчины чистильщикам обуви, боссам и женам.

– Никогда не видел ничего подобного, – говорят они.

– В это время года?

Весь день на улице сыро и темно. А город, как и обычно, заполнен угольной копотью и табачным дымом.

Клочки темноты находят друг друга, сливаются среди туч. Что-то темное растягивается над Манхэттеном, плывет на север, в направлении обратном тому, откуда явилось – в Бронкс. Но потом сворачивает к проливу Лонг-Айленд.

Если ты преуспеваешь в НьюЙорк-Сити, тебя похоронят на кладбище Грин-Вуд, Бруклинском Пер-Лашез. Но большинство ньюйоркцев не так богаты, а многие откровенно бедны. И последним пристанищем для таких становится Харт-Айленд. Здесь тень осыпается дождем, копошится в траве. Тут нет надгробия, и нет имени, несмотря на то, что женщину опознали. Через несколько лет после похорон ее сестра принесла фотографию, и тело эксгумировали.

– Да, – сказала тогда Мэри Лу Бэрбоун, поглядев на полуразложившийся труп. – Это она.

На гниющем пальце было кольцо, и его Мэри Лу сохранила.

Разумеется, Мэри Лу не приходилась сестрой женщине из могилы. Ей понадобились лишь фотография и кольцо.

– Я пообещала сестре, что позабочусь о нем, – сказала она священнику в Бруклине.

План сработал так хорошо, что в тот день Мэри Лу решила больше не заморачиваться сложным планом, если найдет еще какого-нибудь ведьминского ребенка. Кроме того, католики были немногим лучше колдунов. Бог знает, что они сотворили бы с мальчишкой, оставь она его на их попечение.

Разумеется, мать как-то назвала сына и недолгое время его любила. В приюте ребенка окрестили и дали другое имя.

Один из первых мальчиков в обители, полной девочек – он, сколько себя помнит, находился среди женщин и детей, и мужчины кажутся ему чуждыми: они пугают и завораживают одновременно, как все неизведанное.

Мэри Лу Бэрбоун дала ему свою фамилию, хоть ни на миг не позволяла ему верить, будто он правда был ее сыном.

Но магии не нужны памятники и родословные: она живет в крови, в плоти, в костях. Никто не способен выбить ее из ребенка. Никто не способен закопать его настоящую мать так глубоко, чтобы он ее не нашел.