Персиваль учит совсем не так, как учил Криденса человек, им притворяющийся. И не так, как Криденс себе представлял. Персиваль даже не похож на Ньюта, который часто останавливается уточнить, все ли Криденсу понятно. Из всех волшебников, знакомых Криденсу, лучше всех объясняет, пожалуй, Куинни. Но у нее по сравнению с другими есть преимущество: она знает, когда Криденс только притворяется, что понимает.

И все-таки ему нравится слушать, как Персиваль говорит.

– Ты притих, Криденс.

– Я слушаю.

К тому же говорить с полным ртом невежливо.

– Если соскучился, скажи сразу, – просит Персиваль, будто такое возможно.

– Вовсе нет.

И повисает тишина, от которой Криденс поднимает глаза и видит, что Персиваль смотрит с подозрением.

– Мистер Скамандер утверждает, что в той части света живут фениксы. Я не знаю, ездил ли он туда, но это было в его рукописи.

– Ты ее читал? – спрашивает Персиваль.

– Я предложил ее просмотреть.

Персиваль, кивнув, смотрит с видом, который Криденс даже не надеется интерпретировать.

– Думаю, мистер Скамандер знает, о чем пишет. Но, насколько мне известно, та область не экспортирует много перьев феникса для производства волшебных палочек.

Легкий толчок – и Персиваль уже рассказывает о производстве палочек. К тому времени Криденс уже только слушает голос. И сомневается, что завтра смог бы воспроизвести хоть часть услышанного.

После раннего ужина Персиваль настаивает на том, чтобы самому помыть посуду. Впрочем, с помощью магии это занимает несколько минут. Криденс сидит за столом, ощущая себя порядком бесполезным, и наблюдает, как раковина наполняется водой, и фарфор осторожно моется сам собой.

– Я мог бы сделать это для вас, – говорит он, когда тарелки становятся на места.

– Не сомневаюсь. Но если бы я тебе позволил, кем бы я после этого был?

Поведя пальцем, Персиваль захлопывает кухонный шкафчик и смотрит на Криденса через плечо.

– Спасибо за ужин. Давно так вкусно не ел. А может, и никогда.

Криденс улыбается, чувствуя, как краснеют щеки.

– Даже не представляю, что тебе предложить выпить, – говорит Персиваль. – Голдштейн что-нибудь пьют?

Пьянство, думает Криденс, опускает людей до уровня крыс: они копошатся в грязи… и с той же вероятностью способны утонуть в канаве. Не то чтобы сегодня он не поддавался еще худшим грехам.

– Наверное, иногда пьют, – соглашается он.

– И ты присоединяешься?

– Нет.

– Я мог бы предложить тебе выпить, – говорит Персиваль. – Или могу сварить кофе.

С этими словами он опирается на кухонную стойку. Руку держит в кармане, перенеся вес на одну ногу – все тело его как изящная изогнутая линия. Криденс окидывает его взглядом.

– От вас я бы принял предложение.

– Тогда я предложу.

Из буфета появляется бутыль и две рюмки. Видно, что бутылку не открывали, и Криденс даже не знает, что насчет этого думать. Если Персиваль пытается его этим впечатлить, остается надеяться, что алкоголь такой же приятный грех, как и другие, какими он сегодня наслаждался.

Цвет напитка чайный. Со дна поднимаются пузырьки.

– Спасибо, – говорит Криденс.

– Мне говорили, оно хорошей выдержки.

Криденс не знает, что это означает, но сомневается, что это имеет значение для человека, который никогда раньше не пил.

– Можем пойти в гостиную, – предлагает Персиваль, указывая на дверь бутылкой.

– Да, – соглашается Криденс – разумеется, лишь потому, что диванчик удобнее кухонных стульев.

Он не ждет, что начнет краснеть, когда увидит диванчик, но в гостиной уже сделалось темно. Персиваль щелкает пальцами, загорается свет, и из другой комнаты появляется стол. Криденс садится, стискивая подлокотник свободной рукой.

– Это не отрава, обещаю, – говорит Персиваль.

Эти слова заставляют Криденса поднять взгляд от рюмки. Там совсем мало, на один глоток.

– Я так и не думал.

Персиваль пьет первым. Не успевает он опустить рюмку, как из груди его вырывается тихий смешок, и улыбается он так широко, что видны зубы. У Криденса быстрее колотится сердце. Подрагивающей рукой он подносит ко рту собственную рюмку. Напиток пахнет сладким, и есть в этом запахе что-то, от чего хочется чихнуть. Криденс опустошает рюмку одним глотком, стараясь в точности копировать Персиваля. Напиток греет глотку, теплым клубком прокатывается до желудка. Криденс чувствует пузырьки в носу и зажмуривается. В животе поселяется тепло, прямо-таки невероятное для столь маленького количества выпитого, оно щекочет изнутри. Криденс сжимает пальцы на рюмке и стискивает зубы. Что-то бурлит в груди, легкое и пугающе хорошее. Щеки краснеют. На затылке выступает пот.

– Ты в порядке? – спрашивает Персиваль.

Криденс открывает рот, и с губ срывается не то смех, не то всхлип. Приятное распирающее чувство в груди рассеивается. Когда он смаргивает, в глазах стоят слезы.

– Наверное, веселящая вода для тебя немного слишком крепкая, – замечает Персиваль.

– Веселящая вода? – переспрашивает Криденс.

Нельзя же опьянеть от такого крохотного количества, верно? Повернувшись, он сверлит взглядом Персиваля, очевидного виновника происходящего.

– Как смесь шампанского и бренди, – поясняет тот. – И легкие веселящие чары.

– Оно все время так чувствуется? – спрашивает Криденс.

Персиваль моргает.

– А как оно чувствовалось?

– Тепло. И будто в груди полно маленьких пузырьков.

– Довольно точное описание, – говорит Персиваль. – Ты хорошо рассказываешь.

Когда Криденс молчит, он добавляет:

– Это был комплимент.

– Спасибо.

– Может, стакан воды?

Персиваль начинает подниматься, но Криденс ловит его за рукав. Персиваль замирает, и Криденс тут же отпускает.

– Нет, не надо. Все нормально.

– Как скажешь. Я налью себе еще рюмочку, если ты не возражаешь.

– Не возражаю.

Вторая порция действует на Персиваля так же: короткий смех и улыбка. Криденс чувствует ту же легкость в груди. Он точно не знает, что это, но еще чуть больше – и было бы больно. Он вздыхает.

– Я очень сильно пожалею, если отпущу тебя, не сказав еще раз, какой ты красивый, – нарушает тишину Персиваль.

– Вы пьяны, – говорит Криденс.

– Нет. Но притвориться пьяным – замечательный предлог осыпать тебя комплиментами.

Криденс смотрит искоса.

– Не такой замечательный, как ты, разумеется, – добавляет Персиваль.

– Вы говорите глупости, – вздыхает Криденс. – Буду винить напиток.

– Как я и надеялся, – Персиваль наливает себе еще.

На этот раз Криденс уже предвкушает смешок и улыбку, которая за ним следует. От этого ему теплее, чем от алкоголя.

– А я пожалею, если снова вас не поцелую, – он рассматривает свою пустую рюмку.

– Тогда целуй, – говорит Персиваль.

Скрутившись почти на 180 градусов, Криденс тянется ладонью к щеке Персиваля. Первый поцелуй быстрый, второй уже основательнее. У губ Персиваля привкус сладкого шипучего алкоголя. На секунду Криденса накрывает такой волной блаженства, что он забывает, как это все порочно. Опасения проскальзывают мимо разума, как язык Персиваля проскальзывает в рот. Криденс даже не чувствует сожаления о скором расставании. Он вообще ни о чем не думает.

– Мистер Персиваль Грейвз из квартиры 602, – говорит громкий женский голос.

Криденс так быстро отшатывается от Персиваля, что чуть не кувыркается через подлокотник.

– У вас двое посетителей, – продолжает голос.

– Кто? – спрашивает Персиваль.

– Э, – голос Тины наполняет, кажется, всю квартиру. – Тина Голдштейн, сэр. Я… ну… вернулась. Уже довольно поздно.

– Почему бы вам не подняться? – предлагает Персиваль.

– О, вы знаете, со мной Ньют… мистер Скамандер. Это ничего?

– Здравствуйте, мистер Грейвз, – Голос Ньюта тоже оглушительно громкий.

Криденс поднимается с диванчика и идет обуваться. Уходить не хочется, но надо.

– Да, да, – Персиваль взмахивает рукой, словно его могут видеть. – Рад буду повидать обоих. Идея, впусти их.