Лоб Персиваля бороздят морщины. Ему не обязательно что-то говорить, чтобы Криденс начал чувствовать себя наказанным. Криденс дерзко прикусывает язык, так и норовящий произнести извинение. И пусть Персиваль делает своими бровями что хочет. Это не честно.

– Сомневаюсь, что смогу тебя чему-то научить, если ты сам не знаешь, чего хочешь, – замечает Персиваль.

О, в таком случае Криденс знает, чего хочет. Он хочет съесть Персиваля живьем.

Он бросается вперед, и они сталкиваются ртами. Криденс слышит, как его зубы стукаются о зубы Персиваля, а потом чувствует его вкус. Просовывает язык как можно дальше и держит рот открытым, когда Персиваль возвращает услугу. Ладонь, все еще лежащая на руке Криденса, начинает двигаться к плечу. Персиваль пытается притянуть Криденса к груди, а тот, просунув между их телами руку, отталкивает, теснит его к подлокотнику диванчика.

Чувствуя чужой стон зубами, Криденс тщится утишить голод – покусывает Персивалю губы, целует сладковатый рот, пока восприятие не отключается совсем. Затерявшись в ощущениях, Криденс не знает, сколько Персиваль ласкал его. Но широкая ладонь продолжает медленно выписывать круги на его спине, и тепло ее различается даже сквозь рубашку и нательное белье.

Позже Криденс все-таки отрывается от Персиваля, но пульс остаточно бьется в губах. Закрыв глаза, он прижимается к Персивалю лбом, каждым дюймом тела ощущая, как стучит сердце.

– Я не знаю, чего хочу, – шепчет Криденс Персивалю в рот.

Пусть Персиваль скажет ему, чего хотеть и что делать. Криденсу надо знать, что вещи, которых он желает…. Что их желает не он один.

– Я думаю, знаешь, – шепчет в ответ Персиваль, и Криденс глотает возражение.

Он держится на некотором расстоянии, надеясь успокоить тело и дыхание. Еще ему нравится смотреть на Персиваля. Жаль, что нельзя одновременно смотреть и целоваться…

Криденс переводит взгляд с лица Персиваля на горло, потом на галстук и ниже, ниже, хотя следовало бы отвести глаза. Заставив себя снова посмотреть Персивалю в лицо, он снимает руку с подлокотника и гладит Персиваля по щеке. Щетина, не превратившаяся еще в полноценную бороду, щекочет кончики пальцев. Возле уха волоски становятся мягкими, и Криденс обводит ушную раковину только чтобы проверить, позволено ли ему это. Но Персиваль молчит, и Криденс переходит к шелковистым, очень коротким волосам на виске. Они мягкие, как он и воображал, свет позднего полудня, проникая сквозь занавески, вспыхивает в каждом серебристом волоске.

Криденс удовлетворенно выдыхает, ни в коем случае не рассчитывая, что это будет замечено. Просто чуть более долгий, чем обычно, выдох через нос.

Он пробегает пальцами по чужим волосам, сперва – стараясь не портить прическу, потом сильнее. В волосах что-то маслянистое или восковое, наверное, именно поэтому они так хорошо пахнут. Это не только мыло и не только одеколон, это много чего еще. И Криденсу нравится все.

– Чего бы ты ни хотел, Криденс, – говорит Персиваль, – ты не обязан делать все сразу или вообще именно со мной.

– Вы укладываете волосы воском? – спрашивает Криденс, пальцами расчесывая ему волосы, пока окончательно их не растрепывает.

Но Персиваль его не останавливает, только слегка улыбается, пока Криденс уничтожает его прическу.

– Нет, помадой. С каплей магии, разумеется.

Это мало что говорит Криденсу, хотя он видел что-то такое в витринах. Наверное, оно дорогое, как и все, чем пользуется Персиваль. Дорогое и доступное только волшебникам, поэтому очень редкое.

– Оно, кажется, у меня на руке остается, – замечает Криденс.

Теперь уж Персиваль точно прикажет ему перестать и выругает, как он и заслуживает за то, что вечно все портит. Однако Персиваль продолжает улыбаться, и Криденса переполняет нежность. Он готов расслабиться. Он наваливается на Персиваля, прижимается губами к щеке. Щетина колется, и этого кожа идет мурашками. Он находит чужие губы и целует снова. Персиваль открывает рот, позволяя себя пробовать, но теперь Криденсу кажется, будто вкус ничем не отличается от собственного. Вздохнув, он отодвигается. Он хочет кое-чего и думает, что мог бы попросить. Но сперва еще несколько раз целует Персиваля в губы, будто тот может вдохнуть в него смелость.

– Если бы я попросил, – начинает Криденс, – вы потрогали бы меня, как тогда?

Сильно он не отстраняется: чтобы не приходилось открывать глаза и смотреть на Персиваля. А если тот не ответит, они смогут просто продолжать целоваться.

– Это просьба? – вопросом на вопрос откликается Персиваль.

– Да.

Персиваль гладит его по спине, ведет руку через ребра, вниз. Криденс на секунду перестает дышать и держится как можно тише. Он хочет этого, и если он на самом деле хочет, то не должен дрожать и дергаться. Вот что он себе твердит. Но продолжает вздрагивать, сам толком не понимая, почему не может остановиться.

Рука опускается по боку, доходит до тазовой кости. Большой палец ныряет под подтяжки прямо над поясом.

– Необязательно делать это через брюки, – говорит Персиваль.

Его рука лежит на бедре Криденса, тот представляет, как прикосновение будет чувствоваться на голой коже, и содрогается.

– Нет. Этого достаточно.

Этого недостаточно. Он хочет гораздо больше.

Когда рука Персиваля снова приходит в движение, Криденс свободной рукой приобнимает его за спину. Пальцы Персиваля такие теплые, что на коже, наверное, показались бы горячими. А может, и нет, раз уж Криденс вечно чувствует себя так, будто пылает под одеждой.

Персиваль смотрит ему в лицо, которое – Криденс знает – горит. Он отводит глаза, чтобы не приходилось видеть, как Персиваль на него смотрит. И замечает, что Персиваль в таком же состоянии, как он. Сжав руку Персиваля, Криденс направляет ее, пальцы обхватывают поверх одежды. Это облегчение, но острое и внезапное, как боль. Криденс резко втягивает воздух.

Он двигает рукой, но замечает, что движутся и бедра. Он развернулся бы к Персивалю всем телом, но места слишком мало. Не глядя, Криденс кладет руку Персивалю на плечо, наклоняется и забрасывает на диванчик колено. Здесь так тесно, а он не хочет пачкать обувью мебель.

– Нужна помощь? – спрашивает Персиваль.

Но Криденс даже не знает, о чем речь – просто очень сильно хочет прижаться.

Когда оба ботинка разом соскальзывают с ног, он только моргает, быстро подбирает одну ногу под себя и разворачивается к Персивалю полностью. Все было бы куда легче в постели и без одежды. А еще это было бы совершенно иначе, настолько иначе, что у Криденса даже слов для этого нет. Или есть, но он не смеет их сказать.

– Спасибо, – произносит он, будто это не жуткая непристойность – говорить такие вещи, пока толкаешься в чужую ладонь.

– Мне в удовольствие, – отвечает Персиваль. – Уверяю.

Его голос становится ниже. Криденсу хочется, чтобы ему шептали в ухо, хочется чувствовать горячее дыхание на коже.

– Я хочу, – выговаривает он.

Это могло бы быть законченным предложением само по себе.

– Чтобы вы потрогали себя, – продолжает он сдавленно.

– А вот это определенно будет мне в удовольствие.

И от одного вида того, как Персиваль произносит эти слова, Криденса пробирает дрожью.

– Мне делать это сквозь одежду? – спрашивает Персиваль. – Не хочу тебя оскорбить.

Оскорбить?

– Пожалуйста, – просит Криденс. – Покажите мне себя.

Он наблюдает, как рука Персиваля движется к нижним пуговицам жилета и расстегивает его снизу вверх. Потом Персиваль переходит к поясу. Когда он начинает расстегивать пуговицы на ширинке, Криденс ловит себя на том, что качает бедрами на каждой расстегнутой пуговице. Он надеется, что Персиваль этого не замечает, мысль о том, что тот заметил или же может заметить, заставляет его кожу пылать. Звук собственного дыхания оглушает. Сглатывая собравшуюся под языком слюну, Криденс слышит, как движутся мышцы в горле.

Ему приходится снова сглотнуть, когда Персиваль раздвигает отвороты ширинки.