Когда он снова поднимает голову, Персиваль ему улыбается. Криденс отворачивается. Но губы сами растягиваются в улыбку.

– У меня есть идея, – нарушает тишину Персиваль.

Криденс глядит на него. Что за идея?

– Что ты знаешь о трансфигурации?

Он должен что-то знать? Это какое-то испытание? Криденс крепко сжимает ладонь Грейвза и думает об учебниках Голдштейн. Слово вроде бы знакомое, но он не уверен. Он не знает, что оно значит. Он многого не знает.

– Я не знаю, что это такое, – признается Криденс нетвердым от смущения голосом.

– Это ничего, – говорит Персиваль. – Тем не менее ты такое уже делал.

Криденс, склонив голову, не сводит с него глаз.

– Если самыми простыми словами, трансфигурация – использование магии в целях превращения одних вещей в другие.

Не убирая руки из ладоней Криденса, Персиваль взмахивает свободной кистью, словно эти слова что-то объясняют.

– Я что? – переспрашивает Криденс.

– Ты превратил себя обратно в существо из плоти и крови, верно? – поясняет Персиваль.

– О, – говорит Криденс.

И это была трансфигурация?

Криденс ощущает этот знакомый зуд внутри. Теперь он всегда с ним, словно одежда слишком просторная, а кожа слишком тесная. Криденс знает, как прогнать это чувство. Но ему нравится иметь твердое тело, которое может разговаривать, есть и держаться за руки. Иметь тело не так уж плохо.

– Да, – признает он. – Я это сделал.

Он глядит на Персиваля и набирается храбрости от этого внутреннего зуда.

– То была трансфигурация?

– В некотором роде.

Что ж, если превращаться из человека в дым и обратно – это только вид трансфигурации, то Криденс просто обязан спросить:

– И так кто-нибудь может превратиться в кого-нибудь другого?

Лицо Персиваля мрачнеет, и Криденс мигом жалеет о своих словах. Он сжимает руку Персиваля крепче, пока костяшки не начинают протестовать против приложенной силы и ширины чужой ладони.

– С помощью трансфигурации? – уточняет он.

– Это один из способов,– отвечает Персиваль. – Есть и другие. Но для того, кто магически одарен и хорошо владеет человеческой трансфигурацией, этот способ будет самым простым – и его сложнее всего обнаружить.

Криденс не уверен, одарен ли он вообще, но Ньют, кажется, убежден, что он необычный. Криденс осознает, что силен, но не знает, какие силы у него есть помимо тех, что несут разрушение и смерть. Впрочем, он может рассыпаться дымом и собираться обратно, и, возможно, это свидетельствует о том, что у него есть способности к этой штуке.

Криденс рассматривает пальцы Персиваля в своей испещренной шрамами ладони. С тех пор, как он снова обзавелся человеческим телом, руки не болят. Ладонь потеет, но соль не жжет.

– Я мог бы это сделать? – спрашивает он.

– Возможно, когда-нибудь. Но очевидно, что у тебя сильные природные магические способности.

Криденс невольно улыбается. Персиваль сказал «очевидно». У Криденса так много волшебных сил, что это очевидно.

– Но… – продолжает Персиваль.

Криденс, глядя на него, ждет того, что неизбежно следует за этим словом.

– Человеческая трансфигурация сложна и может быть невероятно опасной.

Можно подумать, Криденсу есть дело до опасности!

– Ты скорее всего преуспеешь, потому что… Это лишь теория, но, вероятно, дело в том, что Обскури был в твоем теле с детства.

Криденс думает о себе, как об Обскури, хоть это и неправильно. Не то чтобы он хотел, чтобы Обскури исчез. Но зуд в ребрах, когда Криденс зол или ошеломлен, холод, ползущий по затылку – это не часть его тела. Не естественная часть. Это не конечность и не душа. Это нечто другое, то, что попросилось внутрь. И он, будучи слабым, согласился. А все, что случилось после – следствия его слабости.

– Я не уверен, что могу полностью его контролировать, – произносит Криденс сквозь ком в горле. – В последний раз – не смог.

Но во всех других случаях ведь смог.

– С магией такое бывает, – говорит Персиваль.

Значит, это магия сделала Криденса слабым? Он не хочет, чтобы это была правда.

– Некоторые палочки склонны наколдовывать проклятья, когда их владельцы в плохом настроении. А кое-кто из магов колдует во сне.

И Персиваль продолжает, глядя на Криденса и позволяя ему держать себя за руку:

– Есть люди, которым лучше, чем другим, удается трансфигурировать собственные тела. Некоторые даже могут превращаться в животных.

– Анимаги, – вставляет Криденс, вспоминая объяснения Куинни.

– Да, – кивает Персиваль и говорит то, что уже рассказывала Куинни: – Один из древнейших видов человеческой трансфигурации, встречающийся по всему миру. Анимагия предваряла даже изобретение волшебных палочек.

– Но это сложно? – спрашивает Криденс.

– Очень. Особенно без палочки. Лишь могущественные маги на это способны, те, кто обладает врожденным талантом и значительной силой. Трансфигурация – точная наука и требует много сил, поэтому палочка здесь очень помогает.

На секунду Криденс чувствует себя обреченным. У него нет палочки. Тина упоминала, что в Америке на обладание палочкой необходимо разрешение. А Криденс преступник. Пусть даже его не казнили, но иметь палочку ему никогда не позволят.

– Но, – говорит Персиваль.

Криденс всегда ждет после этого слова что-нибудь ужасное. Однако слышит следующее:

– Сильный маг может справиться и без палочки, если знает, что делает.

– Это и была ваша идея? – улыбается Криденс.

Персиваль поглаживает его руку большим пальцем, и Криденс стискивает его ладонь в ответ.

– Тебе придется встать, – говорит Персиваль. – Тогда я покажу тебе.

В кои-то веки чувство внутри Криденса – не злость и не страх. Он не уверен, что это, но оно готово вырваться наружу, и Криденс его выпускает. Оказывается, когда по собственному желанию – это не больно. Достаточно позволить себе раствориться, будто плоть и кости состоят из соли, а Обскури – вода.

Криденс хочет быть перед Персивалем и остается перед ним. Он сейчас как Ист-Ривер, грязная и обжигающе холодная. Но ему хочется, чтобы Персиваль видел его, чтобы узнал, узнал по-настоящему. Если бы он мог говорить в своем теперешнем виде, то попросил бы прощения за ложь.

Криденс смотрит вниз, фокусируясь только на Персивале. Тот выглядит испуганным, глаза распахнуты и рот приоткрыт. Криденс чувствует его страх и это… это заставляет его захотеть снова вернуть тело. И он возвращает – совсем легко.

Персиваль моргает, так и оставшись с приоткрытым ртом. Он сейчас очень красивый, думает Криденс и протягивает руку, силясь не улыбаться.

– Можно я помогу вам подняться?

Он не хочет, чтобы Персиваль счел его нехорошим человеком. Хотя, по сути, он таковым и является.

Грудь Персиваля вздымается и опускается. Он принимает руку, Криденс тянет лишь слегка, но Персиваль вдруг оказывается совсем близко.

– Рисуешься, – говорит он, отчего Криденс все же выпускает улыбку.

И думает: «Он все-таки понимает».

– Вовсе нет, сэр.

Персиваль обходит его – так близко, что задевает рукавом рубашки.

– Не знаю, способен ли еще делать это как следует, – начинает он. – Знаешь, на востоке беспалочковая трансфигурация считается продвинутым уровнем мастерства.

Криденс не знает.

– Китайцы вывели трансфигурацию далеко за грань науки… не то чтобы они с радостью делились опытом. Но здесь, в Америке, нам немного легче, потому что в детстве нас сильно ограничивают в пользовании палочками, и еще к нам есть доступ у волшебников всего мира.

– Это будет китайское заклинание? – интересуется Криденс.

– Нет.

Криденс смотрит искоса.

– Я знаю его только на латыни, – добавляет Персиваль. – Хотя на китайском было бы меньше элемента случайности.

Криденс не чувствует себя увереннее от услышанного. Что именно они собираются трансфигурировать? И причем здесь Китай?

– Положи ладонь поверх моей, – просит Персиваль, вытягивая руку.

Принять приглашение дотронуться легко. Криденс делает, как сказали – теперь его пальцы соприкасаются с пальцами Персиваля. И еще он придвигается ближе, хотя об этом Персиваль не просил. Если он встанет рядом, они могли бы прижаться друг к другу на всю длину рук.