Подрагивающей рукой Криденс касается рукава одного из пальто. Оно черное – у Грейвза все пальто черные, кроме одного, с белой подкладкой и синей строчкой, которая на черном фоне выглядит ярче, чем Грейвз предполагал. Это пальто, вдруг понимает он, практически такое же по крою и стилю, как то, в котором задержали Гриндевальда.

– Это, – решает Криденс, снимая пальто с кедровой вешалки.

– Давай, – говорит Грейвз, – примерь.

Глядя, как Криденс осторожно надевает пальто, Грейвз ловит себя на том, что облизывает губы. Оно было пошито по индивидуальным меркам, потому рукава коротковаты, но в целом сидит неплохо. Синяя строчка подходит к галстуку.

Застегнувшись, Криденс с улыбкой поднимает голову.

– Ну прямо другой человек, – хвалит Грейвз. – Настоящий волшебник.

Улыбка становится шире.

– Как вы.

– О, тебе оно идет куда больше, – замечает Грейвз, потому что у Криденса куда более фактурное лицо и на лице куда меньше волос.

Криденс фыркает.

– Подбери к нему комплект. Семь комплектов, на неделю.

Скептический взгляд возвращается, но улыбка не уходит.

– А я, если не возражаешь, займусь защитой, – добавляет Грейвз.

Криденс снимает пальто и без видимых усилий отправляет его в ждущие руки Грейвза.

– Вы могли бы сделать это здесь? – просит Криденс, глядя, как Грейвз, захватив чашку, направляется к двери.

Грейвз смотрит на Криденса, Криденс смотрит в ответ, и ни один из них не моргает.

– Выбирай одежду, – Грейвз кидает пальто на кровать. – Я сейчас вернусь.

Он не планирует ограничиться одним заклинанием, и, технически говоря, то, что он собирается делать, вообще можно счесть незаконным, поскольку подразумевает зачаровывание вещи с намеренной целью отвести глаза руководящим органам. Грейвз видал множество волшебников, желающих укрыться от ока МАКУСА – и некоторым это даже удавалось. А еще есть заклинания, которые он помнит с детства – те, что шептала мать, целуя его в макушку.

Взяв из кухни ингредиенты, Грейвз левитирует все в спальню. Там он зажигает свечу и бормочет на латыни и староанглийском. Криденс, аккуратно перебирающий рубашки, наблюдает, но молчит.

Творить такую магию легче с палочкой, потому что в палочке есть сила. А так вся сила для этих заклинаний должна течь из Грейвза, из его крови и костей. От него требуется нечто такое, что он едва ли добровольно отдал бы кому-то, кроме Криденса.

«Не дай этому случиться с ним опять», – думает он и вливает магию в мягкую шерстяную ткань.

Мать рассказывала, что для защитных чар нужна любовь. То, что он чувствует, не может сравниться с той любовью, которой она одаряла своих детей, но это все, что у него есть. Возможно, единственному в мире Обскуру, дожившему до таких лет, не нужна защита старого параноика. Но мало ли…

– Мне нравятся эти, – говорит Криденс, когда Грейвз заканчивает, а свеча превращается в комок воска.

– Бери, – Грейвз окидывает взглядом ворох коричневого, белого, черного и даже полосатого. – Бери все.

– А мне не нужно их примерить? – осведомляется Криденс.

Грейвз смотрит на розоватые пятна, расцветшие на высоких скулах.

– Если хочешь… я не буду тебе мешать.

– Можете остаться, – произносит Криденс, не успевает Грейвз и с кровати встать.

Но он все равно поднимается – надо размять ноющую ногу. Кончики ушей у Криденса полыхают.

– Я не против, – добавляет он, укладывая рубашки на кровать, где только что сидел Грейвз.

– Ладно, – соглашается Грейвз. – Не буду уходить.

Он вышагивает туда-сюда, благо что в спальне хватает места развернуться для обоих. Криденс на него не смотрит. Он вообще отворачивается, пока снимает галстук и жилетку. Все складывает и аккуратно укладывает на кровать. Когда он спускает с плеч подтяжки, по его шее расползается румянец, что кажется Грейвзу невероятно милым. Он бы даже поцеловал Криденса в это местечко за ухом, если бы не знал наверняка, что парень сейчас из кожи выпрыгнет при малейшем прикосновении.

Сбрасывая рубашку, Криденс держится напряженно, но под рубашкой не голое тело, а белая нательная майка. Однако Грейвз продолжает смотреть, мечтая поцеловать худые запястья и бледную кожу прямо над локтями. А еще – проследить, чтобы Криденс нормально ел трижды в день до тех пор, пока не перестанут так отчетливо выделяться ребра.

У полосатой бело-синей рубашки воротник, очевидно, куда шире, чем Криденс привык. Он застегивает пуговицы, заправляет рубашку в брюки, надевает бледно-синий галстук, который Грейвз едва распознает как свой. В плечах рубашка приходится впору, а вот в остальных местах слишком просторна. Примерно та же картина и с жилетом.

– Придется ушивать, – замечает Грейвз.

– Да.

Криденс сглатывает, а Грейвз думает, что его шея в этом открытом воротнике прямо-таки напрашивается на какое-нибудь украшение.

– Не работает, – говорит Криденс, – да?

– Что не работает?

Криденс из розового становится красным. Грейвз тем временем уже мысленно сузил рубашку и видит, что узор в полоску делает Криденса очень высоким и стройным. Было бы лучше, если бы он расслабился, но нельзя требовать слишком многого. Удивительно, что Криденс вообще согласился раздеться в его присутствии.

– Вы не хотите от меня большего? – спрашивает Криденс звенящим от напряжения голосом.

– Так вот к чему все это?

В горле встает горячий комок, и это больше похоже на ненависть к себе, чем на смущение.

– Я же сказал, забудь, – продолжает Грейвз, когда Криденс молчит. – Я хочу этого, именно этого, и все, чего хочешь ты… я рад предоставить.

– Угу, – Криденс опускает голову.

Грейвз тут же начинает гадать, не сделал ли ошибку. Вдруг он разочаровал Криденса? Он не собирается подталкивать его к более интимным отношениям, не сейчас, когда Криденс все еще уходит от неожиданных прикосновений и держится так, будто боится много двигать руками. Впрочем, Грейвз вполне себе фантазирует о том, чтобы выцеловать из Криденса эту пугливость. А еще – что Криденс останется здесь, в Америке, в его квартире. И он до сих пор фантазирует, что мать жива. А иногда – как убивает Геллерта Гриндевальда голыми руками.

Короче говоря, у Персиваля Грейвза много фантазий, которые попросту невыполнимы или бессмысленны. И он об этом знает. И мысленно отодвигает их в сторону. Как всегда.

– Надо взглянуть, как будет смотреться с пальто, – Грейвз взмахом руки поднимает пальто с кровати.

Криденс его надевает, и оказывается, что рукава рубашки коротковаты. Нужны перчатки, но Грейвз сомневается, что его собственные окажутся впору.

– Я не чувствую разницы, – произносит Криденс с явным разочарованием.

– И не должен. Хорошая магия не оставляет следов.

Криденс хмурится.

– Мне кажется, ты выглядишь очаровательно. И полоска тебе определенно больше к лицу, чем мне.

– Я заметил, что у вас больше рубашек в горошек, – говорит Криденс. – С маленькими вышитыми символами.

– Сигилы, – поясняет Грейвз.

– Пожалуй, я предпочитаю полоску.

– По-моему, у меня были еще полосатые галстуки, – вспоминает Грейвз и идет посмотреть, потому что мысли давят на грудь, и нога болит.

Но не успевает он наклониться над полками, как рука Криденса ложится ему между лопаток, и Грейвз застывает.

– Я не хочу больше галстуков, – говорит Криденс, дыша ему в затылок.

Грейвз вздыхает.

– А чего ты хочешь?

– Не уверен. Но, кажется, снова вас поцеловать.

Грейвз разворачивается, и Криденс оказывается так близко, и щеки у него все еще розовые. Яркие губы приоткрыты, и у Грейвза прямо рот ноет от желания их поцеловать.

– Это я могу, – говорит он.

Криденс придвигается вплотную: одной рукой обнимает Грейвза за пояс, другой – за шею, будто пытаясь обвить его собой. Между ними так много слоев одежды. Грейвз целует Криденса, и тот отвечает. Он слишком осторожен поначалу, но потом хватка на шее усиливается, и поцелуй становится глубже. Грейвзу не хватает воздуха. Поцелуй он разрывает не оттого, что хочет, а потому что чувствует себя так, будто его пожирают заживо. Губы Криденса задевают щеку, влажные, скользят по щетине. В ответ Грейвз целует Криденса в щеку, потом находит шрам в углу челюсти и целует туда. Потом переходит к уху, и Криденс сжимает его еще сильнее. Уделив внимание чисто выбритой коже между ухом и челюстью, Грейвз прикусывает мочку, и Криденс судорожно втягивает воздух.