– Когда вы узнали, что вы волшебник? – спрашивает он.

– Я всегда знал. Это у нас семейное, мои предки были одними из первых магов, прибывших в Америку.

– А когда вы впервые ее использовали?

– Толком не помню. Но я был совсем ребенком. Помню, как мать обучала меня заклинанию Люмос, потому что я боялся… боялся темноты. Тогда я даже читать еще не умел. И это была беспалочковая магия, разумеется. В школе, когда я получил палочку, пришлось переучивать простейшие заклинания.

– Ильверморни? – переспрашивает Криденс.

– Да. Рогатый змей, выпуск 1904-го.

Разумеется, в 1904 году Криденс был еще совсем крошкой… младше, чем Грейвз, когда выучил свое первое заклинание.

– А я, по-моему, впервые использовал магию, чтобы порвать платье девочке, которая ходила со мной в церковь, – говорит Криденс. – Она назвала меня уродом, и у нее юбка разорвалась до самого пояса. Я ее и пальцем не тронул, но Ма мне не поверила. Меня ужаснуло, что я смог сотворить такое, даже ее не коснувшись.

Грейвз делает долгий глоток кофе, а Криденс, наконец, отводит глаза.

– После этого появился Обскури. Я не знал, что это. Кажется, сначала думал, что это Святой Дух.

– Ты рассказывал кому-нибудь? – спрашивает Грейвз.

– Частично. Ньют задавал много вопросов, но он даже не знает, что такое Святой Дух.

Грейвз тоже не очень-то знает, но выяснять не собирается. Это вопрос религии Криденса. На самом деле он несколько потрясен тем обстоятельством, что Криденс так легко пользуется магией. Но они впервые поцеловались задолго до того, как признались друг другу, что волшебники, и Грейвз понимает, что это уж точно не по-пуритански.

– Ма считала себя пророком, – продолжает Криденс, – а меня – сыном пророка. Тебя это беспокоит?

– Я беспокоюсь о тебе, – отвечает Грейвз.

– Я не хочу больше об этом беспокоиться. Но не знаю, как перестать.

Криденс говорит о чем-то совершенно отличном от опыта Грейвза, но эти слова будто взяты у него из головы.

– Хотел бы я дать тебе совет…

Но у него самого в голове полно вещей, о которых он хотел бы перестать беспокоиться.

– Я не совета ищу, – говорит Криденс. – Я хочу кое-чего другого.

Он смотрит на Грейвза поверх чашки, и это знакомый взгляд. С опущенной головой, сквозь ресницы – Грейвзу кажется, что его видят насквозь. Есть ли у сил Обскура предел? Как Криденс дорос до такого? Сколько магии, скрытой от глаз не-магов, Криденс видел и, без сомнения, был за это бит?

Размышлять становится все труднее.

– Я хочу, чтобы вы меня поцеловали, Персиваль. Хотя кофе хороший… крепкий, как вы и сказали.

Грейвз придвигается.

– Ты сегодня смелее, – он касается щеки Криденса. Под глазом светлый шрам, и Грейвз проводит по нему большим пальцем. – Смелее, чем был раньше.

– Я скоро уезжаю, – объясняет Криденс. – Письмом поцелуй не перешлешь.

– А словами? Уверен, ты справишься.

– Ты чувствовал поцелуи в моих старых письмах? – спрашивает Криденс ему в губы.

– Я сохранил их, – отвечает Грейвз. – Разве это не ответ?

Криденс сокращает и без того невеликое расстояние между ними, прижимается губами. Когда отстраняется, Грейвз обнаруживает, что тянется вслед прервавшемуся поцелую. На секунду губы его размыкаются на пустом воздухе, но затем Криденс, сжалившись, целует его опять. У поцелуя привкус кофе.

Кончиками пальцев Грейвз задевает ухо Криденса, ведет дальше, ощущая короткие волоски на местах, которые прежде были выбриты. Криденс обхватывает его лицо теплыми ладонями, и Грейвзу кажется, что он сейчас растает. Криденс гладит его бакенбарды, позволяя исследовать свой горячий рот.

Когда он отодвигается, сердце Грейвза, кажется, готово выскочить из груди.

– Мне надо было побриться? – спрашивает он.

– Нет, – Криденс продолжает трогать его лицо.

Глаза такие темные, что в них можно заблудиться.

– Наверное, отращу бороду, – шутит Грейвз.

– Нет, – Криденс целует его так, что Грейвз понимает, что вот конкретно сейчас ему затыкают рот.

Привстав, он опирается на кухонную стойку, Криденс становится ближе, но не слишком. Грейвз обхватывает его за ребра, желая притянуть к себе, однако Криденс выворачивается. Грейвз чувствует шелк его жилета, даже когда Криденс уже в футе от него.

– Простите, – Криденс опускает голову.

– Нет, нет, – откликается Грейвз. – Делай… делай только то, что хочешь.

Криденс все еще смотрит исподлобья, этим пронзительным взглядом сквозь темные ресницы. И Грейвза будто пришпиливает к месту.

– Что хочу? – переспрашивает Криденс.

– Исключительно, – кажется, в это слово Грейвз вкладывает больше значения, чем в свое время – в присягу.

– А что насчет ваших желаний, Персиваль? Вы не хотите чего-то большего?

Пожалуй, это не тот разговор, который стоит вести в кухне, так что Грейвз хватается за чашку – кажется, Криденса, а не свою – и делает быстрый глоток.

– Вообще-то, я хотел отдать тебе кое-что из своих вещей, – говорит он. – Если ты их примешь.

Криденс трогает булавку в галстуке.

– Вы и без того дали мне больше, чем нужно.

– Не смеши меня. Значит, у Голдштейн ты одежду берешь, а у меня не возьмешь?

Что-то в его словах или то, как Грейвз указывает чашкой на костюм Криденса, заставляет того сузить глаза. Губы у него яркие и мокрые, вид недовольный.

Аккуратно его обойдя, Грейвз выходит из кухни. Он сказал бы Криденсу идти за ним, но не решается испытывать удачу. Захочет – пойдет и без напоминаний. И правда: не успевает Грейвз добраться до библиотеки, примыкающей к спальне, как слышит шаги по деревянному полу. К тому времени, как он входит в спальню, Криденс его уже догоняет.

– Вы навели порядок, – замечает он.

– Да, на этот раз я ожидал твою компанию.

– Мою компанию? – переспрашивает Криденс.

– Твою и только твою.

Криденс поглядывает на него искоса, потом начинает осматривать комнату. Держится он напряженно, руки, которые минуту назад гладили Грейвзу лицо, сжаты в кулаки.

– Можешь брать любое, – говорит Грейвз.

– Любое что? – спрашивает Криденс скептически.

Грейвз жестом обводит стопки рубашек и галстуков, брюки, жилеты, мантии. Потом снова отпивает из чашки Криденса.

– С вами все в порядке? – интересуется Криденс.

Грейвз только плечами пожимает.

– Мне невыносима мысль, что ты уедешь из Нью-Йорка, и тебе будет нечего носить.

– Мне есть что носить, – возражает Криденс.

– Это понятно, – говорит Грейвз. – Но…

Отыскав свободный пятачок пространства на комоде, Грейвз ставит туда чашку и придвигается к Криденсу так, что они почти соприкасаются плечами.

– Мне понравилось бы думать, – произносит он Криденсу на ухо, – что ты уезжаешь в моей одежде.

Криденс очень резко поворачивает голову. Смотрит на Грейвза чуть расширенными глазами, на лицо, в основном, но не только.

– Почему?

Грейвз не знает, как объяснить. Просто признаться, что он ревнует? Что чувствует себя собакой и… А ведь он еще не упомянул других приготовленных подарков: бритва, помазок, одеколон, канцелярские принадлежности.

– Это чтобы вы могли меня найти? – спрашивает Криденс.

Грейвз хмурится.

– Нет.

Покачав головой, он отодвигается, чувствуя, что какие бы мысли ни бродили сейчас в голове Криденса, ему не станет легче от того, что над ним нависают.

– Можешь выбрать любое пальто, и я заколдую его так, что тебя вообще трудно будет найти. Хоть мне, хоть кому.

Его слова почти вызывают у Криденса улыбку – уголки рта ползут вверх.

– Пальто, наверное, мне бы не помешало, – соглашается он.

Грейвз наблюдает, как Криденс направляется к починенному шкафу и осторожно, стараясь ничего не трогать, осматривает то, на что Грейвз за последние десять лет потратил кругленькую сумму, пытаясь впечатлить сливки Нью-Йоркского общества. Конечно, его коллекция и близко не стоит рядом с гардеробом Серафины, но ведь и путешествует он куда меньше, а кроме того, ему не приходится носить каблуки.