– Здесь беспорядок, – говорит Персиваль. – Прости.

Криденс смотрит на пол, чтобы ни на что не наступить, но повсюду валяется одежда, и чистого пространства слишком мало.

– Мне все равно, – выговаривает он, хотя это ложь.

Ему не все равно, где спит Грейвз. Он только надеется, что не здесь. Быть может, есть другая спальня?

– Какие цвета ты обычно носишь? По-прежнему синий и белый? Я вижу на тебе розовый, это что-то новое.

– Да, – соглашается Криденс. – Еще Тина дала мне черный пиджак.

Кивнув, Персиваль роется в хаосе в комоде. Одежду на полу он переступает так, будто ее здесь нет.

– Вот. – Грейвз разворачивается и подходит к Криденсу, держа что-то в руках.

Поглядев на металлический предмет, Криденс сперва принимает его за заколку для волос. Впрочем, эта штуковина слишком короткая, к тому же волосы Криденса еще короче.

– Ты не знаешь, что это, да? – спрашивает Персиваль, и Криденс стискивает кулаки.

– Нет.

– Зато честно, – кивает Персиваль. – Хочешь, я ее закреплю?

– Нет, пока не скажете, что это.

Персиваль смеется.

– Справедливо. Это булавка для галстука, не дает ему выбиваться из-под жилета.

– Хорошо, – говорит Криденс. – Спасибо.

Его раздирают противоречия. Не годится принимать такие подарки. Булавка выглядит серебряной, и она, судя по всему, что носит Персиваль, несомненно дорогая. Возможно, это даже настоящее серебро. Криденс не хочет ничего брать из страха снова оказаться под воздействием какого-нибудь темного волшебства. И в то же время ему отчаянно хочется, чтобы Персиваль дал ему что-то свое, что-нибудь, что можно было бы носить и тем самым тоже принадлежать Персивалю.

Одной рукой Персиваль расстегивает пуговицы на жилете Криденса. Разглаживает галстук, примеряется булавкой в точку пониже узла. Персиваль пристально смотрит Криденсу на грудь, а Криденс смотрит ему в лицо. Он даже не замечает, как булавка протыкает ткань, зато определенно замечает, как чужие пальцы проскальзывают между двух пуговиц рубашки. Чувствует призрачное касание, совсем близко к коже. Потом пальцы так же быстро исчезают, и пуговицы снова оказываются застегнуты.

– Ну вот, – говорит Персиваль, поправляя Криденсу лацканы жилета.

Криденс открывает рот, но сказать ему нечего. Он хочет, чтобы Персиваль поцеловал его. Он хочет, чтобы Персиваль снова расстегнул на нем жилет, а потом и рубашку. Он хочет, чтобы руки Персиваля сняли с него всю одежду, и чтобы эта одежда затерялась в беспорядке на полу. Вместо этого он просто стоит на месте с открытым ртом – наверняка выглядя как идиот.

– Если у тебя есть рубашки с более свободным воротником, – говорит Персиваль, – булавки для воротника у меня тоже имеются. Могу подарить. Все равно не знаю, буду ли когда-нибудь носить эту дрянь.

– Спасибо, – бормочет Криденс. – Но это ваши вещи. Я уверен, что когда-нибудь будет возможность.

– Ценю твою уверенность, – Персиваль хмыкает. – Но не знаю, хочу ли я эти возможности. Лучше я посмотрю на них на тебе.

Криденс глядит на его губы, замечая движение горла, когда тот сглатывает.

– И сомневаюсь, что Голдштейн сможет снабдить тебя всем необходимым. Или этот ее друг, Скамандер. Он весь процесс носил одно и то же, из-за этого его очень легко было найти в толпе.

Криденс невольно улыбается, потому что это правда.

– Если ты собираешься за границу, – говорит Персиваль, – нет причин не выглядеть лучшим образом. Впрочем, это будет не слишком сложно. Нигде в волшебном мире не отыщешь и половины стиля Нью-Йорка.

– Вы имеете в виду, у них нет и половины вашего стиля, – уточняет Криденс.

Персиваль улыбается.

– Разумеется.

– Можно я вас снова поцелую? – спрашивает Криденс.

Улыбка Персиваля смягчается.

– Знаешь, у человека могут появиться всякие интересные мысли, когда кто-то красивый стоит в его спальне и просит поцелуй.

Криденс чувствует, как губы растягиваются в искренней улыбке, он совсем не прочь навести Персиваля на все эти мысли. Он думает о чем-то очень, очень испорченном. Одни эти слова прожгут ему язык, но в нем и без того так много жара. Стакана воды и ланча было недостаточно, чтобы потушить тлеющие угли внутри.

– У человека могут появиться всякие интересные мысли, когда его приводят в спальню, – говорит Криденс, – чтобы что-то в него воткнуть.

Глаза Персиваля становятся просто огромными, за чем следует взрыв смеха, от которого у него появляются морщинки вокруг глаз. Шрам на щеке превращается в ряд красноватых углублений, и Криденсу хочется коснуться их губами.

– Криденс, – говорит Персиваль таким тоном, словно одни звуки имени делают его счастливым. – Галстук. Я втыкал что-то в галстук, а не в тебя. Это большая разница.

Язык Криденса как будто остается целым, зато лицо горит.

– Значит, ты меня поцелуешь? – спрашивает Персиваль.

Он кладет Криденсу руки на плечи, касаясь большими пальцами воротника с обеих сторон. Руки у него тяжелые, и Криденс понимает, что не может обхватить Персиваля за шею, не сбросив его ладони с плеч. Зато он может обнять его за пояс. Он пробует одной рукой, и Персиваль придвигается ближе. Их носы почти соприкасаются, Криденс чуть наклоняет голову. Их губы встречаются, и Криденс позволяет глазам закрыться.

Влажный рот снова пробуждает в нем целую бурю ощущений, но он не прерывает поцелуй, наоборот, открывается навстречу. Хотя вкус, который он чувствует, принадлежит лишь недавно съеденным сандвичам, Криденс думает о молоке и меде, манне небесной, и всех тех чудесных меренгах и шоколаде, которые он видел в витринах и никогда не пробовал. Он смакует этот вкус. Персиваль дышит ему в рот, и Криденс старается втягивать воздух носом, чтобы не пришлось разрывать поцелуй.

Тлеющие угли, что угнездились у Криденса в животе после их первого поцелуя в гостиной, вспыхивают пламенем. Жар пульсирует между ног и оттуда разливается по всему телу. Даже рука на спине Персиваля как будто раскаляется от прилива крови и горит. Криденс вынужден остановиться, прежде чем ощущение охватит его и превратит в пепел. О, но он хочет быть пеплом в руках Персиваля. Как же сильно хочет.

Отшатнувшись, Криденс поскальзывается на рукаве рубашки, и Персиваль ловит его за предплечья. Он выглядит встревоженным, но Криденс может сосредоточиться только на его ярких губах.

– Я должен идти, – говорит Криденс.

– Как скажешь, – отвечает Персиваль.

На этих словах, слишком соблазнительных, чтобы воспротивиться, Криденс подается вперед и накрывает рот Персиваля своим. Губы жжет от столкновения с зубами. Потом он снова отходит.

– Я хочу вас увидеть. Хотя бы раз, до того, как я уеду.

– Когда ты уезжаешь?

– Скоро. На следующей неделе.

– Поговори с Голдштейн, – советует Персиваль. – Она может знать, кто и когда следит за домом. Она удостоверится, чтобы ты был в безопасности.

– Я могу позаботиться о себе, – говорит Криденс, потому что ему стыдно рассказывать Тине о том, что он сегодня сделал.

Что хуже: что он солгал Ньюту или то, что он поступил так, чтобы совершить акт блуда с мистером Грейвзом?

– Я не умаляю твои способности, – Персиваль очень нежно кладет ладонь Криденсу на щеку, пальцы кажутся прохладными. Должно быть, лицо Криденса пылает. – Я просто не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Если МАКУСА узнает, что ты выжил, если они… если с тобой что-нибудь случится, я не… Криденс, прошу, послушай меня.

– Хорошо, – говорит Криденс. – Я поговорю с Тиной.

Эта мысль – как струя холодной воды по спине.

– Мне правда пора идти.

– Да, конечно, – говорит Персиваль. – Я принесу пальто.

В гостиной он подзывает пальто и жилет Криденса магией, но помогает ему надеть их руками.

– Ты отлично выглядишь, – хвалит Персиваль, от чего Криденсу снова хочется его поцеловать. Как он смеет так говорить? – Можно я провожу тебя до выхода?

– Да, пожалуйста.

Открыв дверь, Персиваль кладет ладонь Криденсу на спину. Тот вздрагивает.