– Звучит здорово, – отзывается Криденс.

Звук открывающейся двери заставляет его вздрогнуть. Он поворачивается, и перед ним стоит Персиваль Грейвз, такой же, каким Криденс его запомнил. Он чисто выбрит и одет в темное пальто, под которым столько слоев красивой одежды, что Криденс сбивается со счета, пытаясь подсчитать отвороты.

– Тебе следовало сразу уйти, – говорит мистер Грейвз.

Сила в его голосе потрясающая – Криденс чувствует себя заколдованным. Он просто должен подчиниться. Но он не хочет. Облизнув губы, он бросает:

– Нет.

– Почему?

Тяжелые брови сходятся, от чего Криденс снова вздрагивает.

– Потому что не хочу.

Мистер Грейвз хмурится.

– Значит, хочешь поговорить?

Криденс кивает.

– Иди за мной, – он разворачивается на каблуках, и полы плаща взметываются за спиной.

Прерывисто выдохнув, Криденс смотрит на картину, где Идея улыбается ему, опершись на каменистый берег реки. Криденс нерешительно улыбается в ответ и спешит за мистером Грейвзом.

Они молча поднимаются по лестнице, мистер Грейвз открывает дверь, не притрагиваясь к ней и не произнося ни слова. Когда Криденс заходит, дверь захлопывается.

– За тобой кто-нибудь шел? – спрашивает мистер Грейвз.

Криденс осматривается. Квартира более пустая, чем он ожидал. На дальней стене висят фотографии, которые словно его разглядывают. В углу письменный стол, какой-то разобранный, с зияющими дырами на месте ящиков. Кресло с изогнутой спинкой, богатое, темно-синее, лежит на боку с отломанной ножкой.

– Нет, – говорит Криденс. – Я никому не сказал, куда иду. Я пришел один.

– Это же опасно, – мистер Грейвз широко разводит руками. – Ты мог…

Прижимает костяшки пальцев к губам.

– Ты хоть представляешь, что…

Смотрит в потолок, и от тяжелого вздоха плечи его ходят ходуном.

– Зачем ты пришел?

– Вы сказали, что теперь я могу делать со своей жизнью все, что хочу, – уверенно говорит Криденс.

– Во имя палочки Святой Морриган, зачем же ты сюда явился?

Когда Криденс не может быстро найтись с ответом, мистер Грейвз поворачивается к нему спиной.

– Я недостаточно тебе навредил? – спрашивает он, сбрасывая пальто.

Следом он снимает пиджак, и Криденс видят, как движутся мышцы рук под тканью рубашки. Криденс тоже вылезает из пальто и жилета и вешает их на подлокотник.

– Позволь я возьму, – говорит мистер Грейвз. – Если ты, конечно, не передумал и не хочешь уйти.

Криденс мотает головой, чувствуя, как рассыпаются волосы. Он протягивает пальто и жилет Грейвзу, и они плывут по воздуху. Стоя в своей лучшей одежде, Криденс молит о храбрости. Молится собственной магии, потому что именно так это чувствуется – просьба к невидимой силе выполнить его желания.

– Я собираюсь уехать из страны, – говорит Криденс.

– Что? – Грейвз смотрит на Криденса, пальцы замирают на манжете рукава.

– Меня не будет в Нью-Йорке очень долго. Я бы хотел вам писать. Если вы позволите.

– Уезжаешь? – спрашивает Грейвз. – Полагаю, это к лучшему.

– Вы разрешите мне писать вам? – повторяет Криденс. – Мне нравилось. А теперь я мог бы сохранять ваши ответы, если вы будете писать обратно.

Мистер Грейвз молчит. Он смотрит на Криденса долгую секунду, словно издалека, и трет лицо обеими руками.

– Я не думаю, что это хорошая идея.

– Почему? – спрашивает Криденс и продолжает, не дав Грейвзу ответить: – Если вы беспокоитесь, что мои письма снова у вас найдут, вы не обязаны их хранить. Я пойму. Можете их сжигать. Мы могли бы обмениваться письмами через других людей. Я не буду писать вам напрямую. Наверняка магией можно как-то маскировать содержание письма.

– Да, есть способы, – говорит мистер Грейвз, отчего в груди Криденса расцветает яркая надежда и подступает к горлу.

– Значит, вы будете писать?

Мистер Грейвз делает знак: синее кресло поднимается и отращивает ножку. Мистер Грейвз подходит к нему и садится, что оставляет Криденса в растерянности. В голове мелькает мысль сесть мистеру Грейвзу на колени, но он не может себя заставить и шагу ступить. Мистер Грейвз поднимает руку – из другой комнаты скользит еще одно кресло. Оно квадратное, оббитое черной кожей. Кресло останавливается довольно далеко от мистера Грейвза, но тот делает приглашающий жест.

– Сядь. Не знаю, как тебе сказать, какая это ужасная идея – поддерживать со мной контакт, но уверен, что ты этого ждешь.

Криденс, закусив щеку, садится напротив мистера Грейвза.

– Если бы я не спустился, ты бы весь день прождал в вестибюле, болтая с нимфой, – говорит мистер Грейвз.

Это не вопрос, но Криденс отвечает:

– Да.

Мистер Грейвз ставит локоть на подлокотник и подпирает подбородок рукой. На Криденса он не смотрит, что дает тому возможность разглядывать мистера Грейвза почти свободно. Криденс прослеживает взглядом линии его рук, отмечает, как хорошо на нем сидит жилет. Мистер Грейвз сидит, широко разведя колени, в то время как сам Криденс колени практически сжимает и неподвижно держит руки по бокам.

– После всего, что с тобой из-за меня случилось, ты все еще здесь, говоришь, что хочешь мне писать, – нарушает тишину мистер Грейвз. – Я вообще могу сказать что-нибудь такое, что тебя отвадит?

– Вероятно, – говорит Криденс.

Возможно, если бы мистер Грейвз сказал, что ненавидит его, что лучше бы он умер, что он бесполезен, никчемен и ужасен. Впрочем, Криденс наслушался такого достаточно, чтобы знать, что он переживет и это. Он навсегда запомнит, как двигались губы мистера Грейвза, произнося: «Я любил тебя». Он хотел бы увидеть это опять, теперь, когда он снова во плоти.

– Но вы сказали мне, что любите меня, – говорит Криденс.

Грудь мистера Грейвза вздымается и опускается, меняя очертания складок на жилете.

– Значит, это был ты.

– Да, – признается Криденс. – Я не хотел быть таким жестоким с вами. Я расстроился и…

– Почему ты меня не убил? – спрашивает мистер Грейвз.

Криденс умолкает с отвисшей челюстью. Потом с клацаньем закрывает рот.

Не убирая ладони от подбородка, мистер Грейвз разворачивается и смотрит на Криденса. Смотрит так пристально, что Криденсу кажется, что он сейчас рассеется дымом и пустотой. Но кулаки его все еще сжаты, костяшки касаются черной кожи. Криденс сглатывает, чувствуя, как кадык задевает воротник рубашки.

– Потому что я вас люблю, – шепчет он.

Когда мистер Грейвз отводит взгляд, Криденс чувствует себя так, словно теперь уж точно растворился в воздухе. В воцарившейся тишине очень легко представить себя невидимкой.

– Уверен, ты в это веришь, – говорит мистер Грейвз, продолжая смотреть в сторону.

В груди кипят стыд и злость. Впиваясь ногтями в ладони, Криденс думает: «Ну почему я должен себя контролировать? Почему?» И все же он сдерживается.

– Я не хочу, чтобы вы не воспринимали меня всерьез, – говорит Криденс, чувствуя, как сжимается горло. – Я знаю, что вы обо мне думаете. Я знаю… Я не дал вам того, что вы хотели. Но нам обоим нравились письма, правда?

Он чувствует нахлынувший жар, особенно в шее и ладонях, а потом жар сменяется холодом. Наверное, он потеет.

– Криденс, – произносит мистер Грейвз, и Криденсу кажется, будто его сердце – колокол, в который только что ударили. – Я рад, что ты уезжаешь. Ты сможешь начать новую жизнь. Я надеюсь, ты забудешь обо мне, обо всем, что я сделал и чего не сделал. Я также надеюсь, что ты забудешь все, что слышал на этом жутком фарсе, в который превратился суд.

Криденс не реагирует. Он сидит очень тихо, подняв плечи, будто бы в попытке сделаться меньше.

– И если ты не можешь забыть, – продолжает мистер Грейвз, – я надеюсь, ты найдешь в себе силы простить меня, хоть и понимаю, что не заслуживаю этого.

Ждет ли мистер Грейвз ответа? Повисает тишина. Язык Криденса словно прирастает к нёбу. Он сглатывает. Открывает рот.

– Я прощаю вас. Я уже вас простил.

У него еще так много дурных и даже грешных помыслов о Персивале Грейвзе. Но любовь не раздражается и не мыслит зла, а Криденс уверен, что любит Персиваля Грейвза.