– Спасибо, – говорит Криденс Обскури, который, скорее всего, его не понимает.

Но Криденсу хочется верить, что все-таки понимает. Стряхнув снег с пальто, Криденс вылезает из чемодана. Разувается, снимает пальто и, в пижаме и носках, забирается обратно в постель.

В четверг за завтраком Криденс сообщает Ньюту, что согласен отправиться с ним в Лондон.

– Если предложение еще в силе.

Ньют отвечает широкой улыбкой, и все начинают оживленно обсуждать, чем Криденс может заняться в Англии.

– Я довольно много путешествую, чтобы собрать материал для книги, – говорит Ньют. – Буду брать тебя с собой.

– Было бы неплохо, – отвечает Криденс. – Я мог бы… Редактировать твою рукопись?

– Правда?

– Но в Англии правописание отличается, – вставляет Тина. – Отличается же?

Потом Тина и Куинни уходят на работу, а Ньют уводит Криденса в чемодан и увлеченно планирует их совместное путешествие.

– Можно, конечно, расширить хижину, но использовать слишком много заклинаний расширения внутри уже имеющихся может быть проблематично, – рассуждает он. – Однако в чемодане есть другие места, если ты не возражаешь. У меня осталось много брезента, можно соорудить тебе собственное жилище.

– У меня никогда не было собственной комнаты, – признается Криденс.

– Что ж, теперь будет.

И они работают: таскают стойки и натягивают брезент – пока не взмокают до белья.

– Я иду мыться, – объявляет Криденс.

– Хорошо. Не буду мешать.

Смыв пот и надев свежую одежду, Криденс готовит обед на двоих и несет в чемодан.

– Схожу за покупками, – говорит он.

– Я с тобой, – предлагает Ньют.

– Большое спасибо, но мне бы не хотелось мешать твоей работе. Я и без того отнял у тебя целое утро, а ты говорил, что собираешься поработать над классификацией свойств яда Пикирующего Злыдня.

– Правда? Наверное, да, но я не против проводить с тобой время. Ты мне не мешаешь.

– Я ненадолго, – говорит Криденс. – Обещаю.

– Если ты потеряешься, Тина никогда меня не простит, – вздыхает Ньют.

– Я не потеряюсь. Я всю жизнь в Нью-Йорке живу.

– Ну да, – бормочет Ньют. – И то правда.

– Я могу подождать. Почитаю про прорицания после обеда, – предлагает Криденс.

– Не стоит. Иди… за покупками, да? Ты отлично можешь сам о себе позаботиться.

Криденс слабо улыбается. Эксплуатировать доверие, которое Ньют так легко ему оказывает, неловко. Впрочем, он мог просто сказать, что будет изучать прорицания, а сам вылезть через пожарный выход. Так кажется хоть чуть-чуть честнее. Поэтому Криденс надевает Тинино пальто поверх недавно купленной одежды: розовой рубашки, серого жилета и такого же пиджака. Брюки у него в тонкую серую полоску. Правда, обувь старая, и шерстяные носки принадлежат Ньюту. Но все равно, поглядев в зеркало Куинни, Криденс чувствует себя очень тщеславным. Он делает глубокий вдох и очень аккуратно выдыхает. Затем выходит через парадный вход, так тихо ступая по ступеням, что, наверное, можно было обойтись без заглушающих чар, которые Криденс наложил на свою обувь. Но с ними спокойнее.

Криденс еще не умеет аппарировать. К тому же это, судя по всему, довольно опасно делать без палочки. Тина говорила о каком-то «расщеплении», что Криденс мог бы, пожалуй, пережить, однако предпочел бы на себе не испытывать. Но он может дойти пешком. Дом, где живет Персиваль Грейвз, в десяти кварталах на север, на другой стороне Манхэттена. Криденсу приходилось проходить и больше, когда не было жетонов на метро. Если бы у него сейчас были деньги, он бы, наверное, поехал на метро.

Но он всегда может пройти пешком.

Уличная жизнь ровно такая же, какой Криденс ее запомнил. Люди врезаются в него и даже не поднимают глаз. Пахнет мочой, отходами, пережаренным маслом и особенно сильно – выхлопами машин. Минуя бесконечные лотки с едой, Криденс радуется, что предусмотрительно поел перед выходом. Он вспоминает, как их пальцы соприкасались, когда мистер Грейвз предлагал ему кофе или жареные орешки. От этого Криденс чувствует что-то, похожее на голод, тоже идущее из глубины живота, но иначе.

К тому времени, как он добирается до Парка Авеню, руки в карманах успевают онеметь, ноги болят. Сложив ладони лодочкой, Криденс накрывает ими лицо и дышит, пока в нос не возвращается чувствительность. Пальто Тины все же здорово помогает, Криденс не припоминает, чтобы ему приходилось так далеко ходить в январе и не задубеть до самых плеч. Он привык мерзнуть зимой.

Спускаясь по ступеням, Криденс чувствует, как сводит живот. Сделает ли для него камень-полумесяц то же самое, что для Тины? Так или иначе, он должен попробовать. Криденс думает о магии: о текучих завитках тьмы между пальцами, оттирающими сковороду или смазывающими кожу ботинок, чтобы не скрипели.

«Пожалуйста, откройся», – думает Криденс и кладет руку на камень.

Когда дверь открывается, он испытывает гордость. Он стал порядком горделивым созданием после того, как умер.

– Доброго дня, сэр, – приветствует изображение полуобнаженной девушки.

Криденс старательно смотрит ей в лицо, а не на грудь.

– Вы приходили прежде, верно?

– Да, – отвечает он.

– Прошу прощения, сэр, но я не помню вашего имени. И не могу звать жильцов без прямой просьбы.

– Я Криденс, мэм, – говорит он. – Приятно познакомиться.

– Взаимно, сэр, – отвечает картина. – Такая редкость – дважды увидеть здесь красивое лицо. Большинство жильцов гораздо старше вас, сэр. Хотя и моложе меня.

– Сколько вам лет? – спрашивает он.

– Разве можно задавать леди такие вопросы? – картина, хихикая, прижимает нарисованную руку к розовым губам.

– Простите, мэм, это было грубо.

– Все нормально, сэр, вы просто поинтересовались. Кого вы сегодня посещаете?

– Я хотел бы увидеть мистера Персиваля Грейвза из квартиры 602, мэм, – говорит Криденс. – Того же самого человека, которого я навещал в прошлый раз.

Картина подмигивает.

– Он счастливчик. Я позвоню ему, мистер Криденс.

Разговор с картиной кажется странным, но в то же время ободряет. Криденс стоит возле рупора и ждет.

– Кто? – раздается из рупора голос мистера Грейвза.

– Здравствуйте. Это Криденс.

Он старательно дышит, пытаясь сохранить спокойствие. Было бы ужасно невежливо расклеиться сейчас, после того, как он уже представился.

– Уходи, – говорит мистер Грейвз.

Криденс сглатывает комок в горле.

– Нет.

Полуобнаженная женщина на картине опирается на камень, лежащий на берегу, и смотрит на Криденса с интересом.

– Он уже не слушает? – спрашивает ее Криденс. – Я не очень понимаю, как это работает.

– Я еще здесь, – перебивает мистер Грейвз. – Но ты должен уйти.

– Нет, – говорит Криденс. – Я не уйду, пока вы со мной не поговорите.

Руки в карманах дрожат. Он стал горделивым, а еще надменным. И его, кажется, сейчас стошнит. Криденс смотрит на картину, а картина – на него. Прежде чем Криденс успевает задаться вопросом, способна ли картина вышвырнуть его вон, мистер Грейвз сдается:

– Ладно.

Криденс вздыхает с облегчением, хотя руки все еще дрожат.

– Но тебе придется подождать.

– Хорошо, мистер Грейвз.

– Я надеялась, что ваша встреча пройдет лучше, – щебечет картина. – Вы очень красивый, а у мистера Персиваля так мало посетителей.

Криденс моргает. Картине вообще следует такие вещи говорить?

– Меня зовут Идея, – продолжает нимфа. – Я могу составить вам компанию, пока мистер Грейвз не спустится.

Вместо того, чтобы спросить картину, Идею, о мистере Грейвзе – как бы соблазнительно это ни выглядело – Криденс говорит с ней о погоде.

– Я люблю весну, – рассказывает Идея. – Люблю, когда жильцы приносят свежие цветы, даже если это просто лепестки, прилипшие к обуви.

– Мне тоже нравится весна, – соглашается Криденс. – Не слишком жарко, не слишком холодно, и я ничего не имею против дождей.

– Мне нравится смотреть, как дождевая вода сбегает по лестнице, – добавляет Идея.