– У него были секреты, – говорит Грейвз. – Наверное, я тогда даже не понимал, сколько у него было секретов.

Он не знал, что Криденс – Обскур, даже не подозревал. Он ни на секунду не заподозрил, что юноша обладал магическими способностями.

Под действием сыворотки Грейвз глупо признается:

– Тогда мне порой этого хотелось… Воображал себя героем, рыцарем, а его… Даже не знаю, очень мужественной девицей в беде.

Скрип самопишущих перьев и стук клавиш становится таким громким, что Грейвз оборачивается.

– Палочка Морганы, да у вас, стервятников, сегодня настоящий пир.

– Мистер Грейвз, – голос Серафины Пиквери заполняет весь зал.

Он смотрит на нее, разодетую в золото и бархат, и умолкает.

На третьей дозе сыворотки Грейвз гадает, какое его завтра ждет похмелье. Но Ванагандр продолжает свой очень подробный допрос. Заставляет его узнавать людей с фотографий, последним предъявляя снимок бледной светловолосой девочки.

– Никогда ее не видел, – говорит он.

– Значит, – Ванагандр держит фотографию так, чтобы видел суд, – вы никогда не встречали Модести Бэрбоун?

– Нет, никогда. Криденс… часто говорил о ней, беспокоился за нее. Но я никогда ее не встречал.

– Спасибо, мистер Грейвз. У меня больше нет вопросов.

Пиквери объявляет перерыв на час – чтобы все могли съесть ранний ужин или поздний обед.

– Следующая часть заседания продлится довольно долго, – предупреждает она.

– Ну отлично, – бормочет Грейвз.

Может быть, она его слышит, может, и нет. Быть может, весь проклятый Верховный суд Магического Конгресса США его слышит.

Грейвзу дают воды, но антидот от сыворотки не предлагают. Если бы он как следует захотел, то, наверное, смог бы стряхнуть ее эффект. Надо только очистить разум.

Надо. Он пытается.

Зажмурившись, Грейвз видит только тьму. Она надвигается со всех сторон. Запах крови. Он резко выпрямляется и распахивает глаза, словно наяву чувствуя бритвенное лезвие, вспоровшее воздух у щеки. Он слишком быстро дышит. Сжав кулак, заставляет себя остановиться. У него гипервентиляция, и он шарахается от теней, которые, он надеется, существуют только в его воображении.

Грейвз выпивает стакан воды и даже не думает о еде. Пустой желудок по ощущениям сворачивается, как змея. Сжимающееся горло едва пропускает воду.

Скоро ему предстоит столкнуться с Самсоном Робовицем, человеком, с которым он учился, человеком, который, пройдя обучение на аврора, не осилил должность. Зато показал себя безжалостным прокурором в МАКУСА, псом, кидающимся на каждую кость, брошенную Пиквери. И теперь Грейвз – такая кость. Он позволяет себе спрятать лицо в ладонях и прячется за ними, пока темнота вновь не начинает смыкаться вокруг.

Час отсрочки длится вечность. Отсюда Грейвзу открывается неплохой вид на присутствующих. Слишком многие из них ему знакомы.

Тина Голдштейн без сомнения услышит каждую вульгарную деталь, которую Самсон выудит из его головы. А ведь он напускался на нее за каждый отчет о новых салемцах, заставляя ее верить, что это не в приоритете.

Если бы Грейвз был заинтересован в распутывании клубка извивающихся сожалений, который, кажется, заменил все органы в его теле, он бы, наверное, начал с Тины Голдштейн.

Если бы не начал с Криденса Бэрбоуна.

Или с Серафины.

Или с того, что не ткнул палочкой Геллерту Гриндевальду в глазницу при первой же возможности. (Если бы такая возможность была.)

– Добрый день, мистер Грейвз, – говорит Самсон, стоя вплотную к столу.

Грейвз снова прикован к стулу. Ему остается либо смотреть на ремень Самсона, либо задирать голову. Вместо этого он глядит влево, выискивая Тину Голдштейн в толпе.

– Я сказал…

– Добрый день, мистер Робовиц, – говорит Грейвз. – Может, сразу перейдем к вопросам?

– Прошло больше часа, – замечает Самсон. – Сыворотка наверняка уже выветрилась.

Грейвз закатывает глаза и не удостаивает его взглядом.

– Как скажете.

Четвертая доза, прокатываясь по горлу, ощущается такой же холодной, склизкой и тошнотворной, как три первые.

Грейвз считает про себя до десяти, не сопротивляясь попыткам сыворотки раскрыть все тайны и секреты. Позволяет своему разуму заполниться мыслями, чувствами и воспоминаниями, вытеснившими темноту.

– Вы никогда не встречали Модести Бэрбоун? – спрашивает Самсон.

– Нет, – отвечает Грейвз. – Никогда.

– Но сейчас она, должно быть, довольно знаменита в нашем маленьком городе. Вы не читаете газеты? Она была на первой полосе «Призрака».

Если Самсон просто хотел, чтобы Грейвз на него посмотрел, то он этого добился. Грейвз откидывается назад и смотрит не моргая.

– Прошу прощения, но пока я сидел за стеной театра, Гриндевальд не слишком охотно снабжал меня прессой.

Самсон, который видел, как пьяный Грейвз карабкался на одну из статуй Ильверморни на шестом году обучения, не выглядит впечатленным. Он пожимает широкими плечами.

– А что насчет сейчас?

– МАКУСА считает неуместным меня информировать. Я читаю много книг.

– Вы действительно полагаете, что суд верит, будто вы, развлекаясь с Криденсом Бэрбоуном, никогда не встречали его сестру?

– Суд может выбирать, верить мне или нет. Я никогда не видел ни одной из сестер Криденса. Я рисковал уже тем, что разговаривал с ним, так зачем мне было еще и знакомиться с его семьей?

Самсон хмурится.

– Или вы интересовались только Криденсом?

– Да, – говорит Грейвз. – Очевидно.

– И все-таки вы утверждаете, что не знали, что он Обскур. Это так, мистер Грейвз?

– Да, откуда мне было знать? О феномене Обскури я читал только в учебниках по истории. Это детский недуг… смертельный.

Одна из змей, словно бы угнездившихся в животе, скользит наверх и кусает кислотой за корень языка.

– А Криденс? – спрашивает Самсон.

Грейвз дергает ртом. Что за шоу – обращаться к нему «мистер Грейвз», при этом называя Криденса Бэрбоуна только лишь по имени.

– Он был уже не ребенок, Самсон, – замечает он.

– Выходит, если вы не разыскивали опасное магическое существо для Геллерта Гриндевальда, – Самсон, наконец, начинает это свое излюбленное хождение туда-обратно, – то уж точно намеревались нарушить закон, вступив в отношения с не-магом. Верно, мистер Грейвз?

– Я верю, что мои действия не противоречили статуту, – говорит Грейвз. Он все еще в это верит. – Брак, сожительство… все, что могло обнаружить магию – это было бы очевидным нарушением. Но снять девушку в Сохо – не против правил, во всяком случае, для нас. То, что я делал, не сильно от этого отличалось.

Что ж, если Самсон пошел этим путем, Грейвз бросится псу на клыки.

– Не могли бы вы прояснить для суда, что вы имеете в виду? – спрашивает Самсон, поворачиваясь на каблуках.

– Это как волшебник, встречающийся с проституткой из не-магов, – говорит Грейвз. – По крайней мере, я так тогда думал.

– И часто ли вы получаете любовные послания от своих проституток, мистер Грейвз?

Вот от этого Грейвз по-настоящему злится.

– Нет. Я не водил его к себе потрахаться. Эти отношения… они ни к чему бы не привели – ни одного из нас. Они были практически деловыми.

– И что вы предлагали со своей стороны?

– Я уже говорил. Все началось в рамках расследования. Я пытался ему помочь. Я думал, что смогу… освободить его.

– От чего?

– От кого. От женщины, притворяющейся его матерью. От людей вокруг, которые старательно не замечали, как женщина избивает детей. Может, даже от самого себя.

– От вас? – Самсон снова останавливается. – Зачем ему нужна была защита от вас, мистер Грейвз?

– Я только что сравнил его с проституткой из Сохо перед президентом и толпой журналистов, Самсон, как вы думаете, почему? – Грейвз наклоняется вперед, избегая однако налегать на стол. – Он был молод… невероятно уязвим и наивен, но мил. Такой милый и добрый. Мне казалось, я мог бы убить его грубым словом, не то что заклинанием.

– Очень романтично с вашей стороны, мистер Грейвз. Или же нездорово.