Сегодня в центре зала два стула, но Доротея держит дочку на коленях – будто бы не хочет отпускать ее от себя даже на отдельный стул.

Селестина Ванагандр, как защитник, имеет привилегию выступать первой.

– Доброе утро, – говорит она. – Пожалуйста, назовите суду свое имя.

– Доротея Кемпер, – представляется женщина.

Девочка молчит.

– А твое, мисс? – Селестина складывает руки за спиной, становясь похожей на учительницу.

– Лизабет.

Доротея трогает дочь за плечо.

– Полное имя, милая.

– Элизабет Кемпер, – исправляется девочка. – А еще Лисовски, Элизабет Лисовски. Раньше меня называли Модести, но больше не называют. Это не мое настоящее имя.

Грейвза здесь нет: его присутствие сочли слишком опасным для ребенка – поэтому Селестина показывает фотографию.

– Ты узнаешь этого человека?

Модести, которая Элизабет, кивает, тонкие светлые кудряшки у нее на лбу подпрыгивают.

– Все хорошо, милая, – Доротея гладит дочь по голове. – Тебе надо рассказать все, что можешь.

Но Серафина распознает упрямство и недоверие на лице девочки. Восьмилетние дети уже отлично умеют врать, а ребенок, обладающий магическими способностями, даже незначительными, знает, как хранить секреты.

– Да, – говорит Элизабет. – Я его видела. Он пытался забрать меня, когда я убежала, но я и раньше его видела, с Криденсом, только ничего не сказала, потому что это было против правил.

Она тихонько вдыхает и выдыхает.

– Это было против правил – то, что Криденс делал с этим человеком, но я не хочу, чтобы у него были проблемы. Он всегда помогал мне, и когда я нарушала правила, он никому не говорил. Он никогда не рассказывал Маме Бэрбоун, и я тоже про него рассказывать не буду.

– Ты можешь рассказать, кем приходился тебе Криденс, мисс Элизабет? – спрашивает Селестина. – И что он делал с человеком с фотографии?

Девочка, отвернувшись, утыкается матери в грудь. Серафина думает, что она все-таки слишком маленькая для участия в процессе. И слишком большая, чтобы сидеть у матери на коленях. Такое поведение выглядит наигранно, ненадежно.

– Все хорошо, – утешает Доротея, – скажи им, Лизабет.

Худенькие плечи поднимаются от глубокого вздоха и опускаются.

– Мама Бэрбоун говорила, что Криденс – мой брат. Я знала, что это не на самом деле, что у меня есть свои братья и сестры. Он меня защищал. Мама Бэрбоун была плохая, она била нас, когда мы нарушали правила. Но она не всегда говорила, какие правила мы нарушили, поэтому иногда я не знала, почему она меня бьет, только знала, что она ненавидит ведьм и когда нарушают правила.

Еще один вдох всем телом, на этот раз дрожащий, и Серафина задумывается, какой сильной бы она была на месте Элизабет Кемпер. В не-магическом мире, разумеется, ее родители никогда бы не встретились и не поженились.

На то, чтобы дети Кемпер были разлучены с родителями, имелись веские причины. Но все-таки это была трагедия. И тем не менее миллионы волшебников Америки должны были оставаться под защитой, а Серафина знала, как жестоки бывают не-маги к тем, кто от них отличается. Поймет ли это когда-нибудь Элизабет Кемпер? Или так и вырастет со знанием, что закон о секретности оставил ее на милость женщины, которая ее избивала?

– Чаще всего она била Криденса, – говорит Элизабет. – Даже если мы это видели или посетители церкви и другие дети. Ей было все равно. Наверное, она ненавидела его больше всех.

Когда девочка умолкает, Селестина смотрит на Серафину.

– Мисс Кемпер, – говорит она. – Мисс Элизабет, был второй вопрос.

Глаза девочки расширяются.

– Простите, – выпаливает она. – Я ошиблась! Я забыла! Какой был вопрос?

Ее пальцы до белизны вцепляются в материнские рукава.

– Что делали Криденс и тот человек с фотографии? – повторяет Селестина.

– Они встречались в переулке. Или за церковью. Но Криденсу нельзя было уходить после темноты или разговаривать с незнакомцами. Они были друзьями, а Мама Бэрбоун не любила, когда у нас появлялись друзья. Но Криденс всегда хотел, чтобы я играла с друзьями, поэтому я не собиралась рассказывать, что он видится с этим человеком.

– А когда ты все-таки встретила того человека? Что случилось тогда, мисс Элизабет?

– Это было очень страшно. Я… я убежала. М-м, я сильно нарушила правила. Я поступила дурно. Это была просто игра, но очень, очень плохая. И сначала Криденс узнал, а потом Мама Бэрбоун, и я знала, что Криденс скажет, что это он сделал… сделал эту плохую вещь. Но я не могла…

Девочка кашляет. Щеки ее краснеют, становясь ярче платья.

– Нельзя было, чтобы его побили из-за меня.

Серафина думает, что сейчас лицо Элизабет выражает боль или, может быть, гнев.

– Нельзя.

Отпустив мать, девочка поворачивается к Пиквери и Ванагандр.

– Мама Бэрбоун собиралась ударить меня, потому что я бы не позволила ей ударить Криденса. Но ремень улетел у нее из рук, и она знала, что это волшебство. Я думала, что это я сделала, но… это был Криденс, и он был такой страшный… Он…

Глубокий вдох, выдох. Секунда молчания.

– Он убил ее, – говорит Элизабет. – Она заслужила. Но он ее убил. Я испугалась, что он и меня убьет. Он был совсем другой, не такой, и было очень страшно, и я убежала.

Она поглядывает на мать через плечо.

– Я побежала домой, туда, где раньше жила. Но там было пусто, и я просто спряталась внутри. Когда были очень сильные грозы, мама говорила нам прятаться в ванной. А Криденс был… он был как гроза, и я спряталась в ванной. Там меня нашел этот человек и хотел забрать.

Еще один дрожащий вдох.

– Но я очень испугалась, и я знала, что если этот человек здесь, то и Криденс тоже здесь. И он в самом деле там был. Но он не сделал мне ничего плохого. Криденс никогда меня не обижал и тому человеку тоже не позволил. Он никогда никому не давал меня обижать.

– Спасибо тебе, мисс Элизабет, – говорит Селестина. – Мой коллега, мистер Робовиц, тоже хочет кое о чем тебя спросить.

– Хорошо, – отвечает Элизабет.

Серафина смотрит, как Самсон приближается к столу. Он возвышается над Доротеей и ее дочерью, как башня, но Серафина сомневается, что девочку можно этим запугать. Ей довелось столкнуться с Геллертом Гриндевальдом под личиной Персиваля Грейвза. Она видела, как юноша, которого она называла братом, превращается в кровожадного Обскури. Однако Самсон опускается на колени, оказываясь с Элизабет на одном уровне. Сама Серафина не догадалась бы так сделать, но у Самсона есть… Сын, думает она. Возможно, сын и дочь.

– Здравствуй, мисс Элизабет, – говорит он.

– Вы мистер Робовиц? – спрашивает девочка.

– Да. Можно я задам тебе еще несколько вопросов о человеке с фотографии?

Элизабет кивает.

– Да.

– Когда ты впервые его увидела?

– Я не помню. Точно не знаю. Зимой я видела его чаще, но и раньше тоже видела, он носил пальто, хотя было не холодно.

– А Криденс тебе про него рассказывал?

Элизабет снова кивает и покусывает губы.

– Он сказал, что познакомился с кем-то интересным, только он не знал, что я уже знаю. Я не хотела, чтобы он волновался, что у него будут проблемы. Я бы никогда не рассказала… Я знаю, что сейчас рассказываю вам, но Маме Бэрбоун я бы никогда не рассказала.

– Ты умница, – говорит Самсон. – Спасибо, что рассказала нам всем.

– Не за что, сэр.

– Ты тогда заметила в Криденсе что-нибудь странное, мисс Элизабет? Кажется, вы с ним были близки.

Девочка трясет головой.

– Я ничего страшного не замечала в Криденсе, пока… пока он не убил Маму Бэрбоун. Я не знала, что он может такое сделать. Но, наверное… Только это не страшно. Он стал веселее. Я не знаю, он никогда не был по-настоящему веселым. Но иногда он писал на рваных листовках и почти улыбался.

Элизабет смотрит на него.

– Вы хотите снова меня спросить, про что писал Криденс?

– Верно.

– Миссис Вангарденер уже спрашивала, – говорит она.

– Мы с миссис Ванагандр просто хотели, чтобы ты не растерялась здесь, когда вокруг так много людей, – поясняет Самсон.