Только после того, как ассистент уходит, аврор вздыхает.
– Не знаю, что эти змеи надеются из него выудить, – говорит она. – У нас на него вообще ничего нет.
Но на следующий день прибывает короткий список вопросов из офиса Ванагандр. Там есть даже подписи должностных лиц из Министерств – Ванагандр подходит к делу весьма обстоятельно, даже авроры с этим согласны.
Сам Лимус спускается задавать вопросы.
– Почему вы снова допытываетесь о Персивале Грейвзе? – осведомляется Гриндевальд в ответ. – Вы уже несколько недель расспрашиваете меня об этой жалкой шавке. Я думал, те ответы, что я уже дал, вас удовлетворили.
– Знаете, – говорит Гриндевальд, – семья Грейвза имела некоторый вес там, откуда произошла. Но, разумеется, всем известно, что чистокровные маги, перебравшиеся в Америку в те далекие времена, сделали это потому, что здесь было единственное место, где можно было погрузиться в разврат без последствий со стороны семьи.
Он ухмыляется.
– Разве не так была основана ваша маленькая школа? Полукровки, сквибы и слабаки без палочек. Стыдно, правда? Посмотрите только на глупые законы, которые вам пришлось утвердить. И Перси продолжает эту великую американскую традицию, развлекаясь с выродком.
Понятное дело, он знает, что все сказанное им, записывается. Начальник Лимус не нарушит протокол даже для кого-то столь отвратительного, как Геллерт Гриндевальд.
– Вы уже нашли тело? – спрашивает он. – Поэтому снова задаете вопросы?
Правда, если бы он так много не болтал, они бы не вытянули из него ни крупицы пользы. Но Лимус следит за допросом уже несколько дней. И Гриндевальд ничем не отличается от других жуликов: дай ему достаточно веревки, и он повесится сам.
– Можно подумать, вы решили судить мертвеца, – размышляет Гриндевальд. – Спрашиваете, помогал ли он мне…
Он моргает.
– Разве что…
И снова моргает.
– Нет, – говорит он. – Это… невозможно. Не может быть! Не говорите, что он выжил! Персиваль Грейвз мертв!
Но Лимус только задает очередной вопрос из списка.
И весь исходящий пеной и ядом гнев записывается, чтобы быть озвученным в суде. Гриндевальд кричит, изрыгает ругательства, клянется, что как только он освободится, он сровняет МАКУСА с землей и похоронит Персиваля Грейвза так глубоко, что его не найдут, пока не сменятся три поколения под эгидой нового порядка Гриндевальда.
Под фундаментом Вулворт-билдинг живет нечто злобное.
Безумец – истощенный, закованный – уверенный, что смерть можно держать под каблуком, надо только найти правильную обувь. Некто, кто считает любовь и доброту брешью в броне. С правильным оружием даже самые сильные люди и самые ужасные создания могут быть убиты, если знать, куда ударить. У него отменные способности к магии и еще более отменные – к обнаружению слабостей.
А еще нечто злобное живет на верхних этажах Вулворт-билдинг.
Авроры, охраняющие Персиваля Грейвза, думают, что это он. Мистер Грейвз думает, что это призрак Криденса Бэрбоуна. Но Криденс не умер. Он знает, что не мертв. Он разлетелся на миллионы кусков. Все дурное и испорченное в нем обнажилось одним махом: легион бесов, брошенных в озеро. И от Криденса ничего не осталось.
Это страшно – знать, что все ужасное, все, чего он боялся в себе, правда.
Как Иов сохранял веру, невзирая на все бедствия, как Иаков боролся с ангелом, требуя благословения, так Криденс всю жизнь сражался с собой. Его безверие и неудачи умножали гнев, который сжигал его тогда и до сих пор пылает внутри. Он возродился в дыму и адском пламени.
Самое нечестивое существо в мире живет на верхних этажах Вулворт-билдинг, и имя ему Криденс.
Он выдернул Персиваля Грейвза из-за стены и последовал бы за ним до самых ворот Ада. Много дней он держался очень тихо, очень неподвижно, невидимо. Он не хочет умирать снова. Так что он слышал версию событий от мистера Грейвза – тех событий, которые произошли скорее с Криденсом Бэрбоуном, чем с ним.
Мистер Грейвз сказал, был другой человек. И все ему поверили. Со временем поверил и Криденс. Но это не уменьшило его ненависть, не умалило его собственную испорченность и зло.
Пришел другой человек и надел лицо Персиваля Грейвза, чтобы манипулировать Криденсом Бэрбоуном, чтобы касаться его и использовать в своих целях.
Если бы не Персиваль Грейвз, этого не произошло бы.
Если бы не мистер Грейвз, он был бы жив. (Но он не мертв.)
Если бы не мистер Грейвз, он не стал бы огнем и горьким пеплом. (Это всегда было у него внутри.)
Если бы не мистер Грейвз, он до сих пор торчал бы в церкви из необработанного дерева и жести, рядом с женщиной, которая не была ему матерью, и понятия бы не имел, каково это, когда прикосновения не причиняют боли.
Поэтому, оставаясь с мистером Грейвзом наедине, Криденс дает знать о своем присутствии: выключает свет, бьет посуду, ломает мебель. Дергает мистера Грейвза за одежду. Делает воду в ванне ледяной.
Он не может оставить мистера Грейвза. Даже зная, что, наверное, мог бы снова стать Криденсом. Если бы ушел отсюда. Если бы присоединился к той своей части, что поселилась в гостиной Тины Голдштейн.
Но он не может. Так что будит мистера Грейвза в три часа ночи, открыв все краны и швыряясь книгами в стены.
Персиваль Грейвз, проснувшись, морщится.
– Все равно не мне за это платить, – говорит он. – Продолжай, Криденс.
Это приводит его в ярость. Он стаскивает с мистера Грейвза одеяло. Сгребает его новую одежду и обувь и роняет на залитый водой пол ванной. Но ничто из этого не уязвляет мистера Грейвза. Тот пожимает плечами, переворачивается на другой бок и явно намеревается спать без одеяла.
Все, чего хочет Криденс – заставить мистера Грейвза испытывать такую же боль, какую чувствует он, боль, какую причиняет ему вид мистера Грейвза. Но когда он держал мистера Грейвза за горло, мешая дышать, то отпустил раньше, чем следовало. И когда мистер Грейвз предложил ему бритву, Криденс отшвырнул ее прочь вместо того, чтобы приставить к этому идеальному горлу.
Потому что самое дурное, самое испорченное в Криденсе, хуже даже, чем его магия и отсутствие веры – это то, что он чувствует к мистеру Грейвзу.
Если бы он вырвал себе глаза, прежде чем обратить взор на Персиваля Грейвза. Если бы он отсек себе левую руку прежде, чем коснуться Персиваля Грейвза. Если бы отгрыз себе губы, прежде чем почувствовать ими тепло Персиваля Грейвза.
А теперь у него нет ни глаз, ни рук, ни губ, и все-таки Криденс хочет Персиваля Грейвза так же грешно, как когда впервые коснулся себя левой рукой в мыслях о нем.
Криденс смотрит на кровать, где спит, больше ничем не прикрытый, мистер Грейвз. Сон – это что-то для тела, а он больше не тело. Он бы подумал, что желание тоже присуще лишь телам, но Грейвз спит обнаженным, и Криденс наблюдает, как опускается и поднимается его грудная клетка, с болезненной страстью. Хотел бы он тоже иметь тело, такое, какое могло бы устроиться у мистера Грейвза в объятиях.
Мистер Грейвз спит беспокойно, ворочается. Сводит брови над закрытыми глазами. Стонет и шепчет бессмыслицу. А потом, без всякого предупреждения, распахивает глаза.
– Криденс?
Мистер Грейвз произносит его имя, и Криденс – спичка, которой чиркнули о грубую подошву. Он искрится, пылает и исходит дымом.
Когда мистер Грейвз садится, Криденс видит каждое ребро, каждый позвонок под кожей. Каждый волосок, каждую родинку, каждый шрам. Он видит больше, чем следует, больше, чем позволил бы сам мистер Грейвз. Кожу, которая слишком тесно прилегает к кости там, где месяц назад было больше плоти. Он видит вещи даже более интимные и непристойные.
Сев на краю кровати, мистер Грейвз с гримасой боли берет себя в ладонь. Он стонет. Шипит грязные слова. Вздыхает.
– Не могу, – говорит он сквозь зубы. – Не могу.
Он сглатывает, и Криденс смотрит, как движется его горло.
Мистер Грейвз трет глаза, покрасневшие, обведенные темными кругами, потом встает и выходит из спальни. Криденс следует за ним клубами и завитками, не желая и не будучи в силах оставлять его одного.
