– Это действительно ты.

Она подходит к кровати, к которой он прикован железными наручниками.

– Скажи, что вы его поймали, – просит Грейвз. – Скажи, что вы поймали этого ублюдка.

– Язык, Перси, – укоряет Пиквери. – Ты разговариваешь с президентом.

– Так вот кто мы друг другу, – произносит он.

Она садится, из-под края накинутой впопыхах мантии мелькает подол ночной рубашки.

– Не в эту минуту, – говорит она. – Но у нас есть только минута.

Грейвз мычит.

– О чем ты думал, Перси? – спрашивает Пиквери.

– Когда? Когда меня поймал темный волшебник, которого я оставил в Германии?

– Когда завел отношения с Криденсом Бэрбоуном.

Персиваль Грейвз молча смотрит на Серафину Пиквери и отворачивается.

– Значит, правда, – вздыхает она.

Он не отвечает.

– А ты знал, что он Обскур? – Пиквери стискивает поручень кровати. – Или ты думал, что он не-маг?

– Что? – Грейвз пытается сесть, но цепь не пускает. – Он и есть не-маг.

– Нет, – практически шипит она. – Он самая опасная угроза для американских магов за последние два столетия.

– О чем ты?

– Видимо, не знал, – заключает Пиквери, разжимая пальцы. – Прости, Перси.

– За что? Ты говоришь, что Кри… Бэрбоун угроза, а потом просто извиняешься?

– Он мертв. По моему приказу.

Грейвз ничего не понимает, но чувствует, что она говорит правду. Говорит сейчас, чтобы он не услышал это от кого-то другого, от своих собственных подчиненных: президент Пиквери приказала убить его, сэр.

– Казнен? – спрашивает он.

Пиквери отводит глаза.

– Убит при задержании.

Персиваль Грейвз бросает попытки сесть и посмотреть Серафине в глаза. Укладывает тесно сжатые кулаки на постель, глядит в потолок.

– Понятно, – говорит он.

– Он стал Обскури. Знаю… это кажется невозможным. Но я рассказываю, как есть. Если хочешь поспорить, для этого будет много времени в суде.

– Понятно, – повторяет он.

– Это все? – спрашивает Пиквери.

Грейвз смотрит искоса.

– Не знаю, а это все?

– Если я приказала тебе, а не Гриндевальду, уволить Тину Голдштейн, то тебе следует знать, что я ее восстановила.

Человек, который был директором Отдела магического правопорядка целой нации, снова мычит и кивает.

– Я приглашу людей для официального допроса и дебрифинга, – говорит Пиквери.

Грейвз поворачивает голову.

– Могу я по-дружески попросить о двух вещах?

Пиквери смотрит на него и приподнимает руку, словно бы готовясь ее протянуть.

– Да, Перси.

– Я прошу прощения, – говорит он. – Мне следовало рассказать тебе… О многом.

– Я принимаю извинения. Даже если ты не сделаешь того же.

– Спасибо. А теперь могу я немного побыть один?

Пиквери, кивнув, встает.

– Я могу дать тебе пять минут. Этого достаточно?

– Придется довольствоваться тем, что есть.

За дверью стоит команда авроров, ожидающая решения своего президента, которая выступает в роли директора Отдела магического правопорядка в отсутствии такового. Закрыв двери, Пиквери ничего не говорит. Они ничего не спрашивают.

Персиваль Грейвз в своей палате делает глубокий вдох, от которого болят поврежденные ребра. Потом резко выдыхает.

– Вот дерьмо, – говорит он в сердцах.

Скорбеть пять минут нет смысла, поэтому Грейвз напоминает себе дышать. Погоревать он еще успеет.

– Криденс, – произносит он очень тихо.

Металлический шкаф в углу сотрясается, и Грейвз настораживается. Дверь скрипит, и он ожидает увидеть выходящего из шкафа Геллерта Гриндевальда. Или, быть может, выползающую чернильную тьму, готовую его поглотить.

Вместо этого из шкафа выкатывается одинокий флакон и разбивается об пол.

И воцаряется тишина.

Посовещавшись профессиональным шепотом, авроры и колдомедики соглашаются снять наручник с правой руки Персиваля Грейвза и позволить ему самостоятельно съесть водянистую овсянку. И даже этого может быть слишком много для отвыкшего за недели желудка.

Грейвз лишен палочки, изможден и едва способен переварить тарелку каши. То, что его продолжают держать прикованным к кровати, можно счесть лестью его репутации. Или, может быть, дело в репутации Гриндевальда. Это не заслуживает особенных размышлений, но Грейвзу нечего делать, кроме как отвечать на вопросы о Гриндевальде. Ах да, и о Криденсе Бэрбоуне. Авроры хотят знать дату и продолжительность каждой встречи, детали каждого письма, тему каждого разговора.

– Я не использовал магию при мистере Бэрбоуне, – говорит Грейвз.

И повторяет снова. И будет повторять всякий раз, когда кто-нибудь спросит.

Авроры в коридорах шепчутся друг с другом.

– Такой же искусный окклюмент, как Гриндевальд.

– Я бы многое отдал, чтобы посмотреть на их дуэль.

Грейвз в своей постели чувствует, как срастаются кости. Разглядывает потолок. Мысленно перебирает шрамы и раны, которые превратятся в шрамы.

Там, в темноте, о незаживших ранах его извещала только боль, но теперь, на свету, он удивлен, в каком состоянии его тело.

К полудню авроры Пиквери с ним заканчивают. Он пытается уснуть. Но под веками притаилась темнота, и кожа зудит от исцеляющей магии. Сон приходит к Персивалю Грейвзу только после продолжительной битвы. Вулворт-билдинг пустеет, уходят все, кроме тех несчастных, кто работает в ночную смену. И, разумеется, тех еще более несчастных, кто не может уйти.

Одно из таких существ понимает, что его шанс, наконец, настал.

В темноте ему больше не надо быть тихим и невидимым. Оно расцветает – острые зубы и клубы дыма. Внутри мимолетно сверкают белые глаза. Невесомое, существо холодным потоком воздуха струится над Персивалем Грейвзом. Но теперь у него почти есть тело: колени, которые касаются выбеленных больничных простыней, спина, сгибающаяся, будто шея стервятника, две руки, готовые сомкнуться на горле лежащего человека.

Существо медленно выдавливает из груди Грейвза дыхание. Грейвз открывает глаза. Чудовище исчезает. Грейвз делает глубокий, откликающийся болью вздох. В углу палаты маячит тень, но это, наверное, галлюцинация.

Металлический шкаф рушится под аккомпанемент стеклянного звона. Следом возле головы Персиваля Грейвза с тяжелым деревянным стуком падает стол. Невидимая сила подхватывает стул и швыряет в стену так, что летят обломки. Куски ударяются об пол, царапают штукатурку.

– Ты закончил? – спрашивает Грейвз.

Жуткая бурлящая темнота кипит посреди палаты, поглощая то немногое количество света, которое попадает из коридора. По ушам Грейвза бьет рев.

Темнота и неизвестность всегда пугают. А тут они обе. Существо растет, пока не заполняет все пространство, поглощая человека, прикованного к кровати. Тот закрывает глаза и даже приподнимает подбородок, словно готовясь бриться.

Но ничего не происходит.

Грейвз открывает глаза, когда колдомедик включает свет. Шкаф лежит в луже зелий, увенчанный обломками стула. Значит, это была не галлюцинация, думает он.

– Это вы сделали? – спрашивает колдомедик.

Белки ее глаз почти такие же белые и яркие, как накрахмаленная форма.

Подняв левую руку, Грейвз покачивает цепью.

– Я выгляжу способным на это?

Колдомедики зовут авроров, и те спрашивают Грейвза, что произошло.

– Мне снился сон, – объясняет он. – Кошмар.

Официальное заключение, представленное президенту Пиквери, таково: Персиваль Грейвз не может контролировать свою магию. Она плотно сжимает губы и записывает свое решение зачарованными чернилами.

Персиваля Грейвза должны перевести в охраняемые и укрепленные апартаменты на самых верхних этажах. Они предназначены для иностранных официальных лиц, гостей президента. Все светильники там золотые, под потолком гостиной витает хрустальный канделябр. Если его вращают, он поет голосами детского хора под тихое сопровождение фортепиано. Говорят, Старшая Сестра из народа оджибва как-то использовала его для прорицаний.

Грейвз смотрит на канделябр с некоторым подозрением. Поверить в эту историю, конечно, можно, но он всегда считал, что канделябр побольше.