– Приняв все это к сведению, – говорит Пиквери, – я хотела бы лично предложить вам вновь присоединиться к команде Департамента защиты магического правопорядка.

Тина моргает.

– Простите… – Голос снова ее подводит. – Мэм?

– Вы слышали меня, мисс Голдштейн. Я трачу личное время, чтобы пригласить вас вернуться на вашу прежнюю работу.

– Да, мэм, – говорит Тина. – Спасибо, мэм.

– Не благодарите.

Отвернувшись от Тины, Пиквери обращается к аврорам.

– Введите ее в курс дела.

Она исчезает, и Тина смотрит, как за ней закрывается дверь.

– То есть, сегодня меня не будут допрашивать?

– Нет, мисс Голдштейн, – говорит Эбигвайт. – И примите мои поздравления.

– Спасибо.

Дотронувшись до лица, Тина обнаруживает, что улыбается. Один из американцев кивает ей.

– С возвращением, Голдштейн. Хорошо сработано в той заварушке с Бэрбоунами.

– Спасибо, – говорит Тина. – Я рада.

– Жаль было бы переводить твои способности на возню с палочками.

– Каждый из нас был бы рад заявить, что оглушил ту мегеру, – добавляет другой.

У Тины кружится голова, она чувствует себя лодкой, затянутой в водоворот. Она думает о маленькой светловолосой девочке на газетных снимках, о Криденсе, витающем над креслом в углу гостиной, о лице Персиваля Грейвза, тающем и обнажающем черты Геллерта Гриндевальда.

– Есть новости о мистере Грейвзе? – спрашивает Тина.

Авроры переглядываются, и один из них качает головой.

– Идем тебя устраивать, – Мендельсон протягивает руку. – Можешь даже занять свой прежний стол.

К концу дня Тина Голдштейн снова становится аврором. Она выскакивает из офиса и видит Ньюта, ждущего в открытом атриуме.

– Ньют! – кричит она.

Он рывком поворачивает голову, и она переходит на бег.

– Ньют, – выговаривает она взволнованно и протяжно.

Слова президента перекатываются в ее голове весь день: вам следует поблагодарить его.

– Спасибо, – говорит Тина, ей кажется, что грудь вот-вот взорвется от переполняющей ее благодарности.

– За что? – улыбается Ньют. – Ты как будто чему-то обрадована.

– Я на седьмом небе.

Улыбка отказывается покидать ее лицо, и так приятно видеть, как Ньют улыбается в ответ, пусть даже еще не знает, чему она радуется.

– Правда? В смысле, я вижу. И что же тебя туда… э-э-э… забросило?

Тина смеется над шуткой, и улыбка Ньюта становятся шире, блестят зубы. У него очень белые зубы. Наверное, он хорошо о них заботится.

– Сегодня я встретила президента.

– Мадам Пиквери? По-моему, радости здесь мало…

– Она вернула меня на работу! – объявляет Тина, вскидывая руки.

Ньют кивает.

– Да, да, это хорошо. Давно пора! - Вытащив руку из кармана, он указывает на Тину. – Никогда не встречал женщину, которая больше тебя заслуживала бы звания аврора.

От улыбки у Тины начинают болеть щеки. Она, наверное, выглядит, как упырь: Ньюту ее коренные зубы видно. Но он продолжает улыбаться в ответ, так же широко.

– Можно я… – начинает Тина. – То есть, для меня это большое событие.

– Да, само собой.

– Можно я тебя обниму? – выпаливает она, прежде чем успевает прикусить язык.

– О, – Ньют все еще улыбается, но выглядит удивленным. – Правда?

– Да, пожалуйста. Всего одно объятие. Я просто так счастлива.

– Для меня честь принять объятие от аврора Голдштейн, – говорит Ньют.

Тина обнимает его, не давая вытащить вторую руку из кармана. Потом перехватывает, чтобы не прижимать руку к ребрам. Утыкается ему в воротник. Он пахнет вполне ожидаемо: животными, потом и шерстяной тканью – лучше любого одеколона.

Ньют обнимает ее в ответ – сперва одной рукой, потом обеими. Держит гораздо нежнее, чем она ожидала. Но это приятно.

Глубоко вздохнув в последний раз, Тина отстраняется. Ньют легко ее отпускает.

– Жду не дождусь рассказать Куинни.

– Я уверен, она будет все знать, как только ты откроешь дверь, – говорит Ньют.

Его улыбка снова становится кривоватой, и Тина ухмыляется.

– Не дурачьтесь, мистер Скамандер.

– Я всего лишь стараюсь быть честным, мисс Голдштейн. Вы же помните, что ваша сестра – искусный легилимент.

– Я в курсе, – хмыкает Тина. Теперь она чувствует запах Ньюта на блузке и жакете. И когда они вернутся домой, это надо будет каким-то образом выбросить из головы. – Хватай свой чемодан, нам пора.

========== Глава 3: Где же мистер Грейвз? ==========

В глубокой ночи третья смена авроров допрашивает Геллерта Гриндевальда.

– Персиваль Грейвз? – тянет он. – Что же вы… Как по мне, я единственный Персиваль Грейвз, которого вы встречали.

Железо не дает ему превратиться, зачарованные стены камеры блокируют большую часть прочей магии. Но ничего из того, что авроры с ним делают, не помогает отличить правду ото лжи.

– А другого я убил, – говорит Гриндевальд. – Наверняка вы отыскали бы тело, если бы поныряли в Северной Атлантике пару-тройку столетий. В холодной воде ящик протянет долго.

И действительно, не существует способа точно определить, лжет Гриндевальд или нет, жив или мертв Персиваль Грейвз. По сути, он может быть жив и мертв одновременно – пока кто-нибудь не откроет ящик и не обнаружит тело.

Авроры президента Пиквери не единственные, кто жаждет открыть ящик. Но им остается лишь обыскивать места, упомянутые Гриндевальдом – и убежища, выданные его верными последователями. Эти ведьмы, колдуны и прочие существа не так сильны в окклюменции, как их предводитель.

Другому созданию, которое разыскивает Персиваля Грейвза, нет нужды кого-то спрашивать. Оно чувствует притяжение, будто мотылек, отчаянно рвущийся к пламени свечи. Через Ист-Виллидж создание летит ночью. Оно переворачивает мусорные контейнеры и пугает актрис, выскочивших покурить возле служебного входа. Те в страхе прикрывают глаза и рты руками, и обильный макияж липнет к их пальцам.

– Оно было ростом с человека, – рассказывает одна из девушек рабочему.

– В два раза выше! – настаивает другая.

Крысы и тараканы разбегаются при приближении существа, предупрежденные скрежетом его зубов. А затем, так же неожиданно, оно исчезает.

Держась как можно дальше от пронумерованных улиц и авеню, существо наводит хаос в подворотнях, затем уходит. Разбитые бутылки, пустые банки из-под краски, порванные плакаты – все это легко свалить на очередную драку бродячих котов.

– Я думаю, это призрак, – говорит одна актриса. – Знаете, самоубийца или еще что-то такое трагическое.

– А мне кажется, он что-то ищет, – возражает ее подруга.

– Он? А откуда ты знаешь, что это не призрак женщины?

После короткой борьбы с не желающими зажигаться спичками подруга сдается и прячет коробок обратно под блузку.

– Ты когда-нибудь слышала, чтобы хоть одна женщина не могла найти что-то ей нужное? Ну, когда ты, например, теряешь сережки, а они оказываются в самом последнем месте, которое приходит на ум.

– Конечно, все всегда оказывается в последнем месте, как же еще, – с запалом говорит актриса и треплет подругу по плечу.

Не найдя того, что искал, призрак Ист-Виллидж как будто становится больше и злее. По ночам хлопают двери, звенят стекла в рамах. Еврейской труппе приходится эвакуировать свой театр на четвертом этаже: разбившаяся масляная лампа подожгла сцену.

На следующую ночь широко распахнувшаяся дверь застает Рут Геллер между бедер Андреа Ворович. Женщины отшатываются друг от друга, Андреа натягивает одеяло на грудь, а Рут стоит посреди комнаты в расстегнутой рубашке и висящих подтяжках.

То, что ворвалось в их комнату на втором этаже, сдергивает тяжелую бархатную занавеску и скидывает на пол карниз.

– А ну прекрати! – кричит Рут. – Я тут пытаюсь трахать жену. Тебе что, больше делать нечего?

Разрушения внезапно прекращаются, а вместе с ними – и вой ветра. Рут застегивает рубашку.

– Ты в курсе, что пугаешь людей? – уже спокойнее спрашивает она. – Разве это хорошо – терроризировать кучку гомиков и евреев?