- Дорога, дорога, дорога! – выпаливает Лес.

Томаса уговаривать не надо: он преодолевает изгородь одним прыжком. Маркус следует его примеру, и вместе они помогают перелезть Черри и Лесу. Гром оглушителен, шелест кукурузы еще громче. Энди и Беннетта больше не слышно, и Томас беспокоится. Он вжимается спиной в плечо Маркуса и вздыхает с облегчением, ощутив ответное движение.

Вчетвером они продираются через поле, протискиваясь между рядами и пытаясь защитить руки и лица от острых листьев. К счастью, дорога совсем недалеко, однако она практически жидкая. Грязь засасывает ботинки, угрожая их сдернуть, но Томас все-таки залезает в кемпер.

Лес позади что-то говорит, пытаясь перекричать дождь. Одной рукой он держит Маркуса за плечо, в другой у него охапка быстро намокающих листов.

- …Практически на вашем пороге… равноудаленный от церкви и… – Томас различает лишь обрывки. – …будто оно знает… щенник всегда живет…

Черри распахивает дверь со стороны пассажирского сидения.

- У нас есть полезные штуки, – она зарывается в бардачок. – Фонарики, перчатки…

- Это под землей? – спрашивает Томас.

Черри, подняв голову, кивает. Ее губы сжаты в тонкую линию, на лице – меловая бледность, макияж потек. Она выглядит потрескавшимся изображением той женщины, которую Томас встретил в библиотеке.

- Тогда давай фонарики. А вы с Лесом уезжайте отсюда.

- Ты серьезно?

- Хочешь столкнуться с Дьяволом?

- Вот еще, – слабо откликается Черри. – Но не могу же я вот так вас бросить.

- Ради меня – уезжайте, – просит Томас.

Они смотрят на дорогу, где Маркус и Лес ожесточенно о чем-то спорят, все сильнее увязая в грязи.

Черри снова глядит на Томаса.

- Если мы уезжаем, то и ты с нами.

- Нет.

- Ты должен.

- Моя жизнь принадлежит Богу, – правда на языке успокаивает. – Я не боюсь Дьявола.

- Фонарики, – Маркус суется между ними. Голос звучит отрывисто, холодно. Испуганно. – Лес сказал, у вас есть фонарики.

Черри вытаскивает два – они громоздкие, с широкими лампочками. Уродливый синий пластик корпуса без особого успеха замаскирован под металл.

- Пожалуйста, скажи, что ты знаешь, куда мы идем, – молит Томас, но не успевает Маркус открыть рот, как раздаются чавкающие шаги и пронзительный визг металла о металл.

- Уезжайте! – кричит Томас, и у Черри нет времени спорить.

Она ныряет в кемпер, Лес – за ней. Ревет мотор. Маркус, схватив Томаса за руку, тащит его обратно в кукурузу, прочь от дороги и тяжелого дыхания Энди.

- Я знаю, где оно, – шепчет Маркус, до боли сжимая пальцы Томаса. – Знаю. Оно так глубоко, Томас. Мы были как два слепца во тьме…

Что-то врезается в кукурузу позади, и они срываются на бег, хотя вездесущая грязь и заливающий глаза дождь мешают набрать скорость. Они с трудом преодолевают несколько рядов, и в какой-то момент Томас теряет Маркуса. Он спотыкается, падает, поднимается и бежит опять.

- М… – начинает он, но имя замирает в горле.

Нельзя выдавать свое местонахождение

Томас уговаривает себя, что так, наверное, лучше – так их сложнее будет поймать, но это не останавливает его от того, чтобы кинуться к первому же далекому силуэту человеческих очертаний.

К его мрачному удивлению, это оказывается лишь пугало, старое, побитое дождем, вяло свисающее с крестовины.

Вдалеке раздается высокий воющий вопль – Па-а-ап! – и Томас снова бежит, чувствуя, как к горлу подступает настоящая паника.

- Маркус, – безнадежно шепчет он, сдаваясь желанию найти напарника, и вдруг слышит где-то ответное «Томас», и бросается туда.

Они встречаются на середине, а через секунду слышат шум преследования, и снова бегут.

- Туда, – голос Маркуса полон сердитого отчаяния, какого Томас никогда от него не слыхал. – Это должно быть здесь.

Они продираются через последний ряд кукурузы и замирают, как вкопанные.

Перед ними трещина в земле.

От вида ее череп Томаса пронизывает боль, короткая, раскаленно-белая, и уходит еще до того, как он успевает ее осознать.

Трещина в земле. Трещина в земле. Слишком рано.

Расщелина уродливая, красновато-коричневая, будто воспаленная рана. Томас почти наяву чувствует исходящий из нее жар. Странно, что падающий туда дождь не поднимается паром.

Упав на колени, глубоко погрузив пальцы в грязь, Маркус вглядывается вниз.

- Я не вижу дна, – бормочет он потрясенно. – Слишком темно.

Молнии озаряют небо, тени кукурузы мечутся по земле. Положив руку Маркусу на спину, Томас опускается рядом, то и дело оглядываясь и безуспешно пытаясь отличить приближающиеся шаги Энди от шума трущихся друг о друга листьев.

- Я пойду вниз, – выпаливает он, сжав Маркусу плечо, и уже свешивает ногу, но Маркус его оттаскивает.

- Мученик, блядь! – Маркус повышает голос, перекрикивая гром. – Я иду первым.

- Маркус! – рычит Томас. – Маркус!

Но тот уже лезет – ногами вперед, цепляясь за скользкие края трещины. Несколько секунд он тщетно брыкается в поисках опоры, потом умудряется вогнать ступню в мягкую земляную стену – достаточно глубоко, чтобы опереться.

Позади раздается треск, и Томас подскакивает – со сжатыми кулаками и молитвой, готовой сорваться с языка. Выстрел. Два. Три. Потом из кукурузы вываливается Энди, измочаленный, но не сломленный. Его глаза черны, как воронье крыло, по правой руке стекает кровь – там из мышцы выдран порядочный кусок. Энди ухмыляется, словно одержимый.

Томас бросается вперед, а Беннетт прыгает на Энди сзади – истрепанной тенью, возникшей из кукурузы – и им удается его повалить. От падения на спину перехватывает дух, но Томас не разжимает руки. Тяжело дыша и смеясь, Энди извивается в его хватке, бьет локтем в подбородок. Голова Томаса запрокидывается, перед глазами вспыхивает белым. Ослепительная молния рассекает небо – и еще одна, и еще.

Томас слышит, как возится в расщелине Маркус, и старается высвободить руку из замысловатого узла, в который превратился, хочет дотянуться до трещины. Но тут раздается тошнотворный треск – словно что-то оборвалось у Маркуса под ногой – и Маркуса нет.

Томас кричит. Крик утопает в раскате грома.

Забыв об Энди, Томас кое-как поднимается на четвереньки и ползет к расщелине. Отпечатки рук Маркуса на краю все еще видны, хотя дождь быстро их размывает. Позади слышна громкая молитва Беннетта и влажный хруст, с которым кулак встречается с носом или челюстью. Томас оглядывается, сам не зная, чего жаждет – может, чтобы ему сказали, что делать: Беннетт качает головой, стряхивая кровь с пальцев.

- Вы себя погубите, – беззвучно выговаривает он.

Дождь промочил Беннетта до нитки. Вода стекает с его кожаных ботинок и лацканов пиджака.

Он, несомненно, прав.

Ни секунды не колеблясь, Томас перебрасывает ноги через край и начинает спускаться, поспешно вжимаясь в стену. Пальцы впиваются в мягкую крошащуюся землю – хоть какая-то опора. Ноги находят выемки, оставленные Маркусом. Становится холодно. Промокшая одежда дает о себе знать, натирает кожу. Зубы стучат.

Томас сползает вниз, дюйм за мучительным дюймом, с каждым шагом вгоняя носки ботинок в стену. Расщелина, похоже, сужается. Маркус вполне мог остановить падение, упершись в обе стены. Почему он этого не сделал? Томас чувствует, что начинает паниковать, и заставляет себя успокоиться. Он знает, как поступил бы Маркус на его месте. Он делает глубокий вдох. Если бы Маркус был здесь сейчас…

Под пальцами подается.

Вскрикнув, Томас пытается зацепиться, но земля отстает густыми жирными ломтями. Нога соскальзывает. Равновесие подводит его. Опрокинувшись назад, Томас выбрасывает руки, уверенный, что наткнется на противоположную стену, но кончики пальцев уходят в пустоту. Темнота поглощает его, неприятное тепло в животе расплескивается, заражая все тело. Конечности тяжелеют. Так ли чувствуют себя ящерицы, когда сбрасывают кожу? Или гусеницы, которые должны растворить себя в куколке, чтобы превратиться в нечто большее?