Но как?

Бабочка, вспорхнув с его носа, вылетела между прутьями клетки и исчезла в полях, расстилающихся за волчьей ямой. Но он не мог просто последовать за ней. Расстояние между прутьями было слишком мало – туда не пролез бы ни оборотень, ни человек. Ему надо было стать чем-то меньше и тоньше.

Сержант точно не знал, на что способен. До этого все получалось на инстинктах, он даже не стал превращаться обратно. Не то чтобы ему хотелось. В любом случае, он потерял право называться человеком.

И тогда Сержант выбрал другой путь. Не к человеку. Не к оборотню. К волку. К чистому зверю, который, должно быть, скрывался за чудовищем и оставался единственной невинной его частью.

Это было сложно, процесс причинял дикую боль, но он этого заслуживал, подогреваемый мыслью о том, что произойдет, если он не сбежит. Он упал на четвереньки, пальцы укорачивались, кости сдвигались, становясь если не меньше, то тоньше, череп сузился, а грудная клетка вытянулась. Превратившись в черного голубоглазого волка, Сержант протиснулся между прутьями. Нос и уши атаковали сильные с непривычки запахи и звуки, недоступные оборотню, а зрение сделалось почти черно-белым.

Нетвердо держась на ногах с непривычки, солдат, которого Красный Череп называл американским псом, ринулся вон и исчез в лесу.

Глава 23

Никуда конкретно не направляясь, он прибежал к лагерю 107-го полка.

Он туда не собирался, но каким-то образом, даже не думая, попал. Волку это хорошо удавалось – не думать. Не то чтобы он не мог. Да, вокруг была куча отвлекающих факторов, на которые он обычно не обращал внимания. Он проводил дни, все обнюхивая, задирая лапу на добрую половину того, что обнюхивал, и преследуя все, что напоминало белку.

В этом была прорва умиротворения.

И выйти из леса на край лагеря оказалось шоком. Он, разумеется, почуял лагерь заранее, но еще не научился как следует разбирать, что обозначает тот или иной запах, и понятия не имел, где находится. И теперь он узнал и палатки, и более внушительные постройки, вроде столовой и штаба. Повсюду стояли джипы, была даже парочка танков.

А еще по лагерю сновали люди, и Сержант взвизгнул, узнав некоторых. Солдаты из 107-го, с которыми он ходил в бой – все они занимались обычной работой, а между делом развлекались, курили, спорили и смеялись.

Казалось, прошла целая жизнь с тех пор, как он видел их в последний раз (хотя, по сути, жизнь и прошла), и он стоял, незамеченный, в кустах и смотрел с каким-то ощущением потери на сердце.

Через секунду в груди у него екнуло: из-за палатки вышел Дум-Дум с людьми, которые были в одной клетке с ним и Сержантом, прежде чем Сержанта уволокли в ад, где он и пребывал до сих пор.

Они выжили? Святые угодники, они действительно вернулись? Шмидт не лгал, что их спасла «мартышка» из подтанцовки?

Если когда-нибудь увижу эту дамочку – расцелую!

Виляя хвостом и пританцовывая, он поскуливал. Он мог вернуться. Дум-Дум и все остальные… Они выжили. Он мог вернуться!

Нет, не мог. Он стал монстром. Он не заслуживал быть человеческим существом. Он даже не был уверен, что помнит, каково это – быть человеком.

– Эй, кто у нас там? Ты что здесь делаешь?

Чего?

Вынырнув из задумчивости, он увидел, что Дум-Дум опустился на корточки в нескольких шагах и протягивал руку. Другие остановились чуть позади. Пес тут же поджал хвост.

– Не бойся, – уговаривал Дум-Дум. – Иди сюда, мальчик.

– Какой большой, – прошептал Морита.

– О да, – согласился Джонс. – Смотри, Дум-Дум, а то без руки останешься.

Осторожно вытянув шею, пес понюхал довольному Дум-Думу пальцы. От него пахло табаком, машинным маслом, паршивым казенным мылом, грязью и потом.

– Хороший мальчик, – похвалил Дум-Дум и поскреб пса за ушами.

О! Блаженство!

– Ха! Il t’adore! – засмеялся Дернье.

– Можем взять его себе, – предложил Фэлсворт. – Чтобы ни у кого не оставалось сомнений, почему мы Воющие Коммандос.

– Эй, Кэп! – заорал Джонс. – Давай сюда, посмотри на наш новый талисман!

Дум-Дум продолжал его чесать, и пес подался навстречу руке. Это было… чудесно! Хвост сам собой принялся медленно вилять.

– У него глаза, как у твоего Сержанта были в Аццано, – заметил Джонс.

– Ага, – грустно согласился Дум-Дум. – Можем, назовем пса в честь него.

Охваченный ужасом и виной, пес отшатнулся. Он не мог здесь оставаться. Он не заслуживал. Быть названным в честь себя? Каждую секунду переживать, что снова превратится в монстра?

Раздались чьи-то шаги, и в эту секунду пес развернулся и бросился обратно в лес, игнорируя несущиеся вслед крики. И он бежал долго, очень долго.

Образы рассеялись красными всполохами: Ванда призвала обратно свои силы, позволяющие ей видеть его воспоминания и делиться ими. Сержант обнаружил, что он больше не на Второй мировой войне, а лежит на своей лежанке, там же, где был, когда позволил Ванде увидеть свое прошлое, раз уж был не в состоянии рассказать о нем сам.

Однако он не ожидал, что воспоминания окажутся столь свежи, и заскулил, увидев, что она вытирает слезы.

Стив погрузил пальцы ему в шерсть, Стив, который оставался рядом и тоже видел все – что он сделал и кем стал. У Стива тоже были мокрые глаза, но он гладил и ласкал пса, а затем поднял ему морду, заставив посмотреть на себя.

– Все нормально, – прошептал Стив. – Все в порядке. Ты не виноват. Это не твоя вина, я обещаю.

Кажется, мы с тобой смотрели разные воспоминания, сопляк. Я монстр.

– Ты хороший, – возразил Стив. – Самый лучший.

Обняв его, Стив отстранился – чтобы посмотреть ему в глаза и извлечь из воспоминаний имя, о котором Сержант не думал десятки лет.

– Я рад, что, наконец, познакомился с тобой, Баки.

ПРИМЕЧАНИЯ:

Il t’adore - Ты ему нравишься.

Глава 24

После того, как история Сержанта стала известна, и Мстители пережили удивление по поводу того, что ему девяносто лет – нашли чудо! – было решено, что он, в общем-то, в безопасности. Шмидт умер в 1945-м. Арним Зола – в 1972-м. ГИДРа после войны находилась в таком разобранном состоянии, что о ней слышно было разве что в ложных разведсводках да теориях заговора. Никто не видел, как Сержант выбрался из клетки, а значит, никто не знал, что он умеет становиться волком, да и вряд ли кто-то стал бы разыскивать его спустя почти столетие. А если бы даже и стал – спасибо Тони за прозрение – никто, кроме Мстителей, не знал, что он оборотень. И никто не собирался распространяться, если, конечно, не хотел иметь дело со Стивом в модусе «я-разочарован-тобой-сынок».

Сержант – или Баки, как Стив зачем-то начал называть его наедине – этим вполне удовлетворился, его кошмары почти прошли, но даже недели спустя он продолжал сильно тяготеть к компании Стива. Тяготеть в смысле: о-ты-на-диване-давай-я-сяду-тебе-на-колени-и-буду-мешать-делать-то-чем-ты-решил-позаниматься. Или: вот-и-спать-пора-ты-же-не-возражаешь-если-я-полежу-у-тебя-на-голове. Ну и что с того? Так он чувствовал себя лучше.

Сержант больше не терпел, когда его оставляли одного. Стив один раз попробовал – Сержант уселся возле двери и принялся выть. А когда понял, что это не работает, выцарапал у Стива из ящика стола запасной комм, включил его и начал выть уже туда. Целый час.

И вот его взяли на официальную пресс-конференцию. Мстители – лузеры эдакие – маячили на заднем фоне, пока Стив выступал за трибуной, зачитывая какую-то скучную чушь об укомплектовании и материальных потребностях команды. Или что-то в этом роде – Сержант особо не слушал. Он лузером не был, а потому валялся на спине между Хоукаем и Тором, задрав все четыре лапы в воздух, и храпел.

Старк, заклинив «суставы» костюма, делал примерно то же самое, только стоя.

Где-то на середине шесть миллионов двадцать девятого часа Хоукай легонько ткнул Сержанта ногой. Неохотно приоткрыв один глаз, Сержант воззрился на него.

– Спасай, – выговорил Хоукай беззвучно.

Сержант думал снова закрыть глаза и уснуть, но Хоукай был его первейшим поставщиком попкорна и арахисового масла. И если уж Сержант не выдал его, когда Стив искал виновника того, что арахисовое масло склеило Сержанту пасть, то не собирался подводить и сейчас. Так что он вздохнул, перекатился на лапы и хорошенько встряхнулся, чтобы шерсть легла ровно. В конце концов, их показывали по телевидению.