В определённый момент я всё же разглядел КПП полигона и охраняющих его солдат. Однако, шишига не прекратила своего движения – нас довезли до самого палаточного лагеря.

На тот момент я ещё не представлял, куда я попал, и что располагается за ближайшими холмами, но на текущий момент мне не составит никакого труда описать объекты на полигоне: палаточный лагерь (одна из палаток была офицерской), плац, столовая, офицерская столовая, магазинчик, казармы БОУП, баня, медсанчасть, штаб, умывальник, туалет, КПП, ангары с военной техникой, кухня, помещение для мойки посуды, странное пустующее сооружение рядом со столовой, скважина с питьевой водой, сам полигон, располагающийся в часе ходьбы от нашего лагеря, учебные корпуса в лагере и учебные корпуса на полигоне.

Насколько я помню, первым делом мы занялись установкой палатки (это была обычная армейская палатка из брезента, рассчитанная на сорок человек, с дровяной печью и деревянными нарами). Рядом с нашей палаткой стояли ещё две. Сам лагерь располагался в низине, ограниченной крутым земляным подъёмом с одной стороны и плавным подъёмом, заросшим лесом, с другой. Также недалеко от палаток располагался склад брёвен, где то и дело кто-то пилил брёвна или рубил дрова.

Столовая располагалась в пяти минутах ходьбы от лагеря и представляла собой ангар с деревянными лавками, деревянными столами и деревянной линией раздачи. Если в части готовкой пищи занималась гражданская организация, то на полигоне привлекали солдат: старослужащих-боуптян (значительная часть батальона обеспечения учебного процесса перманентно жила в полях) и новобранцев (в части солдаты ходили в наряды: по КПП, автопарку, штабу, роте, в караул и в подразделение антитеррора, на полигоне же были наряды по: КПП, столовой и ночные кочегары, которые следили за печкой в палатке по ночам). В столовую мы приходили со своими котелками, ложками и кружками (всё это нам выдали перед отправкой на полигон). Блюда были проще, чем в части, но зато порции были больше. Нам, так же как и в части, утром выдавали по яйцу и пачке молока, днём коробочку сока, а вечером запечатанную в целлофан булочку.

После приёма пищи солдаты направлялись в соседний ангар. Там мы под холодной водой в длиннющих желобах мыли наши котелки, крышки котелков (в них тоже накладывали пищу), кружки и ложки. После помывки посуды взвод строился перед ангаром и умаршировывал к палатке.

По утрам проводилась зарядка. Бегать на полигоне было куда как приятнее из-за свежего воздуха, красивых видов и перепада высот. Последнее доставляло и некоторые трудности, но служба в армии и так сама по себе одна большая трудность.

Маршировали на плацу мы не так много, как в части, но тем не менее нас каждый день гоняли по строевой подготовке.

Перед сном и утром мы посещали умывальник, где чистили зубы, брились, омывали стопы.

Про туалет стоит написать отдельно. С виду это была большая с двумя дверными проёмами бетонная коробка (окна и дополнительные источники освещения отсутствовали), располагающаяся в лесу недалеко от штаба. В любое время суток в туалете царил полумрак, скрывающий ужасный беспорядок, творящийся внутри. Пол был земляным, весь изгаженным, весь в мусоре, клочках туалетной бумаги и прочей бякости. В центре на один метр возвышалась стеночка – с одной её стороны было шесть отверстий в полу и с другой стороны шесть. Между собой «лунки» никак не разграничивались (наверное, это имело своей целью сплотить коллектив). Запах был невыносимым уже на подступах к туалету, а внутри приходилось задерживать дыхание. Закончить словесный портрет туалета можно, упомянув о полчищах мух, которые, судя по всему, обитали в нём безвылетно.

На первый или второй день пребывания на полигоне нам организовали грандиозный инструктаж, в ходе которого мы изучали технику безопасности. Нас водили по лагерю, заводя то в один, то в другой учебный класс. В аудиториях мы рассаживались на стулья, а офицеры проводили инструктажи. На самом деле было очень приятно слышать именно взрослых, вполне умных людей (всё-таки высшее образование, имеющееся у офицеров, облагораживает личность), а не оголтелых, нахальных сержантов, которым на всё было до лампочки.

Так как мы были одним из первых подразделений, приехавшим на полигон, то нашему взводу то и дело подкидывали задачи по благоустройству территории и обустройству учебных классов. Однажды нам поручили донести парты и стулья из штаба до классов, расположенных непосредственно в полях. Парты были деревянными и крайне тяжелыми. Вообще, у нас был выбор: либо вдвоём нести одну парту и два стула на ней, или в одиночку нести одну парту (я выбрал второй вариант, так как работа в паре – это не моё).

Жаркий августовский полдень, мы тащим мебель в неизвестность – туда, куда нас ведёт тропа, указанная сержантами. Я то и дело останавливаюсь, перехватываюсь, меняю руки, позы, фазы и всё что только можно, пытаясь найти оптимальный способ транспортировки этой ужасной парты. Она была очень старой и очень добротной. Из таких парт получились бы отличнейшие баррикады (ни влезть, ни сдвинуть, ни прострелить).

Мы вышли за пределы лагеря и двигались уже по дикой природе. Нас никто особо не контролировал, и наша команда растянулись на сотни метров по тропе. Иногда я обгонял кого-то, иногда обгоняли меня. Я прошел озёра (тропа пролегала между двух озёр или по мосту над одним озером – точно не помню). Если бы не парта, я бы с восторгом любовался всеми открывающимися передо мной видами, но поклажа жутко давила на плечи, превращая меня в горбуна, видящего лишь землю под своими ногами.

После озёр началось самое классное – отвесный подъём в гору. Туда и налегке забраться было довольно проблематично (требовалась достойная физическая подготовка), но с партой подъём превратился во что-то невразумительное. Каждый метр – полтора я останавливался, чтобы перевести дух (парту же приходилось прижимать к склону, придерживая её всем телом). Солнце палило нещадно, с меня ручьями лился пот. Пить хотелось просто невыносимо.

Когда я наконец-то выволок парту наверх, солнце уже приближалось к горизонту, окрашивая всё в чарующий оранжевый цвет. Моему взору открылась равнина, поросшая кустарником, и какие-то строения вдали. Уточнив у других «грузчиков», что мебель мы несём именно к этим строениям, я потащил поклажу напрямик через кусты (тропа делала небольшой крюк, но на него у меня уже не было сил).

Учебный класс был открыт. Внутри уже стояли несколько ребят, а кто-то отдыхал от этого «марш-броска», лежав на траве поблизости. Я тоже плюхнулся на какую-то солому и стал понемногу приходить в себя.

Один солдат нашёл в строении неподалеку бочку с водой и выпил оттуда (потом, правда, выяснилось, что там налита какая-то старая техническая жидкость, лишь внешним видом напоминающая воду).

Помню, я о чём-то говорил с Каратистом и с тем смельчаком-гидрологом (кроме него так никто и не решился выпить из бочки). Когда все прибыли со своими грузами, мы вместе поплелись обратно в лагерь.

В последующие дни вопрос с водой был решён. Оказалось, неподалёку от озёр есть питьевая скважина, куда мы всегда «заруливали», чтобы наполнить фляги.

Однажды я и несколько моих сослуживцев под руководством Обывателя занимались тем, что вырывали растительность с одного холма. От частых наклонов у меня разболелась поясница, и я обратился к сержанту с просьбой сменить деятельность на другую. Обыватель, как ни странно, пошёл мне в этом навстречу, но вечером сказал Чёрному, что я «гашусь» (отлыниваю от работы). Они вдвоём стали в грубых выражениях обсуждать моё поведение. Мне же приходилось терпеть и ждать…

В свободное время мы тренировались. Забегали на склон (45 градусов) и сбегали (иногда мы передвигались гуськом, иногда «крокодилом»).

После одной из тренировок Чёрный стал выяснять есть ли среди нас «шпион» командира взвода. Один солдат «сознался», что ему во время того самого блиц-знакомства в учебном классе старлей предложил докладывать обо всём, творящемся во взводе. Однако, салабон, если верить его словам, отказался. Также солдат добавил, что он из детдома… В этот момент я обратил внимание на его особенно потерянный и особенно испуганный вид. Мы выглядели тоже не абы как, но он и впрямь был особенным.