Ближе к вечеру нас опять построили. Помню, на плацу стояли две колонны из призывников: наша команда и какая-то другая. Полковник со своей VIP-ложи громко объявил, что вторая колонна отправляется в Читу, а моя – в Нижний Новгород.

Чита – это столица Забайкальского края, печально известного и сейчас, и тогда ужасающими случаями дедовщины и неуставных взаимоотношений в войсковых частях. Нижний Новгород же, будучи расположенным в Западной части России, сулил более спокойные условия службы.

Один призывник из моей команды стал смеяться над «читинцами», выкрикивая фразы: «Не повезло вам ребята!», «Как я вам не завидую!» и тому подобные. Тон был достаточно издевательским, особенно учитывая потухшие лица ребят из «читинской» команды (новость о месте службы повергла их в уныние).

Спустя минуту по громкой связи выкрикнули чью-то фамилию (этому призывнику надлежало срочно зайти в штаб). Шутник (оказалось, что вызвали именно его) взял пакет (в пакетах мы носили гражданскую одежду и обувь, в которую были одеты до получения формы) и направился в сторону штаба. Уже кто-то другой (из нашей же колонны) озвучил во всеуслышание свою догадку – шутника собираются перевести в читинскую команду (кстати, это было вполне себе возможно). Пришло время смеяться «читинцам». Впрочем, «новгородцы» смеялись не меньше.

Через несколько минут шутник вернулся и снова встал в мою колонну. Мгновенной кармы не случилось…

Моей команде сообщили, что этой ночью мы отправимся в войска. Получается, мне повезло – я провел в ожидании всего два дня. Некоторым же Папанка стала родным домом на неделю и больше (время пребывания на сборном пункте не засчитывается в службу, хотя человек ограничен в своей свободе).

Время после ужина мы проводили на втором этаже в зале. Там стоял телевизор (показывали какой-то фильм) и довольно большое количество стульев. Свет на этаже был выключен, а окна представляли собой чёрные квадраты (уже стемнело). Свет излучал лишь экран телевизора и дисплеи телефонов. Где-то сбоку стояла парта, а за ней сидел местный солдат-срочник, дежуривший, очевидно, в эту ночь. На парте лежал удлинитель, в который было воткнуто штук десять тройников, а уже к ним подключены телефонные зарядные устройства (дежурный советовал нам зарядить телефоны здесь и сейчас, так как «в поезде будете заряжать только за деньги»).

Когда время стало приближаться к полуночи, многие уселись, а некоторые даже улеглись на пол. Я тоже прилёг, подложив под голову бушлат (он в свёрнутом виде является отличной заменой подушке).

Сквозь дремоту я услышал диалог:

– Есть мелочь? – спросил дежурный у сидящего рядом призывника.

– Есть, – ответил призывник.

– Дай!

– Возьми!

Солдат подошёл к «меценату» и взял из его рук монеты почти незаметным, едва уловимым движением (зачем нужна была эта скрытность, я так и не понял).

Спустя час нас разбудили. Мы спустились на первый этаж и погрузились в автобус.

Автобус был хорошим – такие используются для междугородних переездов (вчера до призывного пункта мы добирались на ПАЗике с чёрными военными номерами). Ехали до вокзала мы минут пять.

Каждый призывник нес вещмешок, в котором помимо личных вещей был и бушлат, занимающий бОльшую часть объёма. Некоторые дополнительно несли коробки с сухими пайками и упаковки с минеральной водой (всё это предназначалось для нашего питания и питья в дороге).

Непосредственно на перроне я встретился с отцом и сестрой. Я отдал им пакет с вещами и попрощался (помимо моих родных была ещё огроменная толпа других провожающих, поэтому погрузка в вагон прошла несколько сумбурно).

На перроне я увидел и нашего сопровождающего – им оказался офицер в звании капитана. Он был стройным, смуглым, с тёмными волосами. В нём читались кавказские корни, поэтому в повествовании я буду называть его Черкесом.

Как только мы расселись по своим местам (ехали мы в плацкартном вагоне), сложили вещмешки, воду и коробки с пайками в ниши под койками, поезд тронулся. Последние взгляды в окна, прощальные взмахи руками…

Утром поезд прибыл в Новосибирск, где нам предстояло сделать пересадку. Нашу «банду» капитан отвёл на второй этаж вокзала, где мы и проторчали всё утро и весь день (это время мы потратили на знакомство друг с другом). Кто-то пытался расспрашивать капитана о части и условиях службы в ней. Капитан отвечал скудно, причем не ясно было: шутит он или говорит серьезно. Мне запомнился один мини-диалог:

– А у вас в части есть кинологи? Я так люблю собак! – спрашивал маленький смуглый призывник.

– У меня есть кошка, – спустя секунду ответил капитан – будешь кошкологом!

Мне, как думаю и всем, ответ показался достаточно остроумным. В целом, капитан вызывал своим видом и уверенным голосом уважение и к себе, и к части, в которую мы едем, к инженерным войскам и ко всей армии в целом.

На этаже на глаза нам попались два дембеля (они были одетых в так называемую «дембельку»). Солдаты были расспрошены на предмет места и условий их службы. Когда речь зашла о питании, один из дембелей (они оба были невысокими крепышами) заявил, что до службы был скелетом, а сейчас он выглядит как выглядит. Этот ответ, по крайней мере мне, очень понравился, так как я всегда переживал из-за недостатка веса и мечтал его набрать. Однако, эти двое выглядели какими-то то ли уставшими, то ли очень сдержанными. Я не заметил ни радости, ни блеска в их глазах. Правда, в тот момент я не придал этому большого значения…

Потом я позвонил маме – рассказал, где мы находимся и чем заняты. По голосу матери я понял, что она плачет… У меня не очень эмоциональная мама, она боится показывать чувства. Это был первый раз в жизни, когда она плакала (плакала, очевидно, из-за меня). В тот момент я понял, что ей не всё равно. Понял, что она переживает за меня, и что, наверное, ей тяжело дастся годовая разлука. Осознание всего этого всколыхнуло и мои чувства – у меня потекли слёзы…

Когда я вернулся к ребятам (для звонка я отходил в сторону), то объяснил, что произошло и почему у меня слёзы на глазах. Вообще, я держался двух (или трёх) человек. Они отличались от остальных своим, скажем так, более благородным видом, иной манерой речи и держались по-иному. Основная масса призывников была из районов края, из больших и малых поселений. Многие только что окончили школу, кто-то училища (а кто-то и не окончил, будучи отчисленным). Мои же новые друзья были выпускниками барнаульских вузов (Алтайский государственный аграрный университет и Алтайский государственный институт культуры).

Я уже не помню, о чём мы беседовали, но в определенный момент на этаж поднялся небольшой оркестр и заиграл марш 1912 года «Прощание Славянки». Репертуар, очевидно, был обусловлен наличием на этаже большого числа будущих и бывших солдат. Меня это крайне растрогало, и, спустя секундную паузу после окончания музыки, я громко зааплодировал. Через мгновение к моим аплодисментам добавились ещё одни, где-то в другом конце зала. Затем ещё и ещё – как это всегда и бывает на концертах.

Кто-то, заметивший что хлопать в ладоши я стал первым, задал мне вопрос: «Ты так сильно музыку любишь?». Я разъяснил, что музыканты играли именно для нас, и не поблагодарить их аплодисментами было бы невежливо

В любом случае кто-то должен был начать первым. Проявить, так сказать, инициативу – я ещё не знал, что в скором времени окажусь в месте, где инициатива наказуема (точнее, где «инициатива ебёт инициатора»). Здесь и далее в тексте будут встречаться грубые, некультурные, неприличные, непечатные выражения, и я прошу прощения у читателей за это. Я в своей устной и письменной речи никогда не употребляю мат (и не употреблял, даже находясь в армии). Однако, тема книги и её специфика не позволяют обходиться исключительно литературным языком.

Итак, кто-то сидел, а кто-то бродил по вокзалу. Вообще, помимо нашей команды, было множество и других военнослужащих. Кто-то уже отслужил, а кто-то, как и мы, только собирался отдать тот самый пресловутый «долг Родине».