Но тут мой взгляд привлекло движение у входа в их палатку. Коротко взглянув, я уже не смог оторваться, ведь там появилась она… Гермиона, да, чудный сон старого извращенца, я хохотнул. Мы теперь ровесники, по крайней мере, телами. Ей как минимум четырнадцать, и её стройное подтянутое тело, уже приятно округлившееся в нужных местах, притягивает взор.

Однако всё золотое трио собралось в полном составе. Она включилась в их разговор, жаль, из-за расстояния и окружающего раздражающего разноголосья, мне не слышный.

А потом я увидел, как бабка Невилла смотрит на неё, оценивающе и чуточку хищно, бросая периодически взгляд на своего внука, и еле справился с нестерпимым желанием прирезать её прямо здесь и сейчас.

Жаркая волна ненависти прокатилась по телу, эта старая карга уже записала Герми в невесты своему ненаглядному. Ничем иным эти её бесстыдные взгляды быть не могли. И да, Поттеру там тоже ничего не светит, Августа не даст, вспомнил я её имя. Вон как на шрамованного смотрит, со смесью снисхождения и превосходства, как на деревенского дурачка. Нет, гадом буду, не всё с Грейнджер просто. У Лонгботтомов род почти захиревший, Невилл единственный наследник, и выбор спутницы как никогда серьёзен, и понятно, что старуха самолично курирует этот вопрос. Но нет уж, хрена ей с маслом, а не мою Герми.

Я переступил с ноги на ногу, пытаясь унять вспыхнувшее раздражение. Ещё не хватало накручивать себе перед ответственным делом. Отвернувшись, протолкался сквозь толпу, усиленно работая плечами. Всё что было мне надо, я увидел, а об остальном можно будет задуматься после, когда сделаю то, что задумал.

С такими мыслями я и вернулся к себе. А затем мы пошли на стадион.

***

Саму игру описывать смысла не было. Крам все лестные эпитеты в его адрес заслужил однозначно. Виртуоз на метле, никак не меньше. Потому что мастерами были все остальные игроки, ведь это национальная сборная, других туда просто не берут, но они не дотягивали до Крама так же, как до их уровня не дотягивали, например, мои братья.

Лучший ловец своего времени. Заслуженно и без преувеличений.

Вейл я видел. Бьют по мозгам дай боже, но держаться можно, слюной я трибуну не закапал. С Малфоями пересеклись, сентенцию про министерскую ложу выслушали. Но сценка мне показалась какой-то, именно сценкой, что ли. Разыгранной для неискушённых зрителей в лице нас. Зачем? Не знаю. Но нацелено было на Артура. Нас, детей, Люциус не замечал.

Почему я так посчитал? Да по поведению младшенького Малфоя. Его язвительность должна была быть нацеленной именно на нас, что ему Артур. И он пытался создать видимость этого, но глаза, глаза его были полны скуки. Не было нужды ему дразнить «плебеев». Я всё же кое-что понимаю. Не то что унизить, просто поставить кого-то в сферу своих интересов — значит в чём-то приравнять к себе. Не будь особых обстоятельств, Малфои таких как Уизли просто бы не замечали, проходили бы как мимо пустого места. Но нет, он жертвует репутацией, пытаясь задеть обычного министерского клерка. Странно, в высшей степени.

Нет, я в курсе, что всё на благо Волдика и Пожирателей, но это стратегическая цель, а какова более близкая цель этого действа? Я пока этого не понимал, и это напрягало.

С такими мыслями я и вернулся в палатку.

Финал закончился, Ирландия победила, хоть Крам и взял снитч, всё, как в каноне. Лагерь отдался безудержной пьянке, а я стал готовиться, больше морально, чем физически, это да. Но настрой не менее важен, и самое главное исторгнуть из себя даже малейший намёк на неуверенность. Только цель, никаких раздумий и рефлексий. Только цель.

Пару раз подкатывал народ, пытаясь выяснить причину моей замкнутости. Отшил их пространными заявлениями о необходимости тактического разбора игры. Похихикал про себя, когда изменившиеся в лице братья свалили от меня, стоило мне попытаться и их вовлечь в это, несомненно, полезное занятие.

Но тут к нам ввалился, сразу после матча убежавший праздновать с министерскими, папаня. Я напрягся, похоже, началось. А он с тревожным лицом подбежал, что-то шепнул матери и зычным голосом начал созывать всех остальных:

— Дети, быстро, собираемся и уходим, на лагерь нападение!

— Кто? — я услышал удивлённый голос Джинни.

— Потом, всё потом! — Артур вихрем метался по палатке, хватая тёплые вещи и всовывая их в руки растерянным детям.

— Рон, — остановившись возле меня, он внимательно оглядел мой костюм: серые джинсы и чёрная толстовка с капюшоном, одобрительно кивнул и подтолкнул к выходу: — Быстрее.

На улице уже метались с криками какие-то паникёры, а вдалеке разгоралось зарево пожара.

Темнота, огонь, паника. Отличные условия для желающих половить рыбку в мутной воде. Мне не стоило большого труда отделиться от родни и, пропустив основную толпу, затаиться в тени скального выступа.

Я улыбался, глядя, как нестройная толпа приспешников Волдеморды, опьянённая ощущением собственной безнаказанности, крушит всё на своём пути. Жадная, глупая, не пуганная; десятки хладнокровных магов боевиков хватило бы, чтобы разметать её в секунды, зажав с двух сторон перекрёстным огнём. Только ещё большая некомпетентность сотрудников министерства да повальное обосранство магов лагеря позволили им чувствовать себя совершенно вольготно.

Но мне это было только на руку.

Всегда в такой толпе найдутся несколько, что захотят продлить удовольствие, пусть ненадолго, но потешить своё самолюбие ощущением всемогущества. Оторваться от остальных, погромить, может, помародёрствовать. Вот такой одиночка мне и был нужен. Но только он был нужен действительно один, свидетели мне были совершенно не нужны. Я собирался исполнить приватный "танец".

Поэтому группки по двое-трое, что с гоготом и пьяным ором проносились мимо меня, разбрасываясь заклятьями, я пропускал молча. Ждал, подсознательно чувствуя, что нужный мне обязательно попадётся.

И, наконец, когда шум начал стихать, появился мой клиент. Мужик в балахоне, чуть выше меня, он шарил по палаткам, поминутно чертыхаясь. Ничего полезного для себя не найдя, со злости пнул по валявшемуся на земле брошенному чемодану и, повернувшись ко мне спиной, запустил Бомбарду, окончательно разнося всё вокруг.

Это шанс, понял я. Нож в ладонь, я соскочил бесшумно с камня, срываясь почти в бег. До балахонщика было метров пятнадцать. Вот он начал поворачиваться ко мне. Я видел, как в замедленной съёмке, как палочка в его руке начинает поворачиваться в мою сторону, поднырнул в полупрыжке-полускольжении под руку, перехватывая левой, не давая опуститься. И тут же лёгкий укол под ребро. Он даже ещё ничего не понял, не понял, что произошло, его ещё пьянил адреналин, и тело не желало признавать, что, фактически, уже мертво. Я поймал удивлённый взгляд, и словно разряд проскочил, когда наши глаза соединились. И нанёс ещё один молниеносный удар в подмышку.

Он захрипел, пытаясь всё ещё развернуться, как-то отреагировать, сопротивляясь, и я не стал его останавливать, наоборот, помог, сильнее доворачивая его, ведя, словно в танце. А нож в моей руке метался, словно язык змеи, нанося удар за ударом. Я чувствовал, как что-то липкое стекает по моей руке. Разворот ещё сильнее, резкий взмах, и мне в лицо брызгает тёплая кровь из широкого разреза на горле. Он завалился на меня, а я сделал ещё несколько оборотов, почти волоча его потяжелевшую тушу на себе. Мне нужны были следы борьбы и необходимость запутать тех, кто попытается по следам определить, как всё произошло на самом деле.

Толкнув бездыханное тело от себя, залитый кровью по самую маковку, я прислушался, ища других залётных гостей, но всё было тихо. Сев «по-турецки» прямо в натёкшую тёмную лужу, я расслабился и, уперев взгляд в только что разделанную тушу, пять минут назад ещё бывшую человеком, и положив нож на скрещенные ноги, начал тихонько оглаживать липкое лезвие, впадая в полумедитативный транс. Замирая, словно изваяние, и вновь пробуждая в душе забытый холод.

Таким меня и нашли через три часа боевые группы аврората.