— Объявляем во всеуслышание: ты наш самый крутой брат и мы клянёмся тебя больше никогда не дразнить и над тобой не подшучивать!

Но всю эпохальность момента разрушил следующий комментарий, сказанный доверительным полушепотом остальным:

— А то жить ещё охота-а.

— Мальчики, что вы такое говорите!? — возмутилась маман. А два придурка весело заржали. Сели по обе стороны от меня, приобняли за плечи, и Фред заметил, выхватывая у меня из тарелки кусок и принявшись смачно его пережёвывать:

— А ты знаешь, Рончик, что на аврора надо сдать зельеварение на отлично?

— Знаю, — наблюдая, как моя тарелка стремительно пустеет, со странным чувством удовлетворения, ответил я.

— И тебя это не пугает? — нарочито чавкая, поинтересовался уже Джордж.

— Нисколько. Пойду к Снейпу и попрошу готовить меня по отдельной программе, — вилкой пригвоздив к тарелке последний, самый большой кусок, я пресёк окончательное разграбление.

— Ну, мы же говорили, что наш брат самый крутой! — снова хором заявили два углумка.

— Ладно, я к себе, — зажевав остатки сохранённого обеда, я поднялся из-за стола, стряхнув с себя руки братьев, и, повернувшись, снова наткнулся на странный и чуточку испуганный взгляд Джинни, которая, замерев, стояла в проходе, слушая наш разговор.

Опустив глаза, она, молча, прошла мимо меня, садясь за стол. Стараясь на меня больше не смотреть, уткнулась в тарелку, а я, пожав плечами, пошёл на лестницу. Поведение сестры меня немного беспокоило, пусть и самую чуточку. Вряд ли она, когда-нибудь, могла стать мне помехой в чём-то. Но оставлять ситуацию на самотек не хотелось. Побасенку про гвоздь и подкову из-за которых была проиграна битва, я помнил.

А Хогвартс уже замаячил на горизонте. А, значит, турнир Трёх Волшебников и Крауч-младший в личине Грюма. И рад бы раскрыть его, но я хотел пока повременить. Были у меня свои планы, да, были, но до их реализации было ещё далеко. Сейчас стоило настраиваться на другое, на усиленное подтягивание себя в знании магических дисциплин. Нет, я не считал, что за месяц чтения по вечерам учебников, обгоню всё и всех, процесс явно займёт пару лет, но вот именно боёвку отработать мне нужно было быстро, выбрать десяток убойных заклятий и наработать до автоматизма. Этому я и собирался посвятить в том числе и остаток времени до Хога.

И да: Аве, Цезар, моритури тэ салутант!

Большие часы на вокзале Кингс-Кросс показывали без пятнадцати восемь, когда мы всем семейством выгрузились из батиного авто и, нагруженные вещами, направились к платформе девять и три четверти.

Ну как, нагруженные, в основном, увешанные скарбом были близнецы, я же, первым делом, с полученных денег, разжился аккуратным саквояжем с чарами расширения внутреннего пространства. Он-то сейчас приятно и оттягивал мою левую руку. Всё необходимое лежало в нём, в том числе и старые учебники за первый и второй курсы. За третий были у Джинни, но грабить сестру я не стал, мне бы с тем что есть разобраться.

Она тоже шла рядом, одетая в лёгкое платьице и ажурную вязанную кофточку. На сгибе локтя висела достаточно объёмистая сумочка с такими же, как у меня, чарами. С новой причёской и совсем незаметным макияжем на лице, она уже не производила впечатления замарашки, нет, это была молодая девушка, пускай ещё только вступающая в пору созревания, но обещающая стать очень и очень привлекательной дамой.

Увидев мой взгляд, она несмело улыбнулась, смутившись и опустив глаза. Я улыбнулся в ответ. Ещё раз мысленно похвалил себя, что не пожалел для младшенькой обновок и сумочки. Что-то сломалось между нами, какая-то стена отчуждения, я больше не вызывал у неё недоверия и страха.

А поход к нормальному визажисту-стилисту вообще вызвал у неё румянец и восторженный блеск глаз, и она одарила меня жарким сестринским поцелуем в щёку.

Хорошо быть богатым и щедрым, правда, к концу нашего променада по Косой Аллее, кошелёк мой показал дно. Ну да, легко пришло, легко ушло, я, признаться, и на это-то не рассчитывал.

Позаботился и о собственном обновлённом имидже. Во-первых, долой эти длинные патлы, сейчас я был подстрижен коротко и по-молодёжному. Мешковатый свитер и бесформенные брюки заменили классическая серебристо-серая рубашка, чёрные брюки со стрелочками и лёгкая кожаная куртка. Дополняли образ большие зеркальные очки.

Братья, конечно, дружно обзавидовались, но просить денежку не стали, чай, не сёстры. У них свой бизнес и финансы, с моими не пересекающиеся, да и гордость просить не позволила бы.

На платформе близнецы почти тотчас испарились с тележками, умотав куда-то к началу поезда. А я, не удержавшись, полной грудью вдохнул неуловимый аромат начинающегося волшебства. Глупая улыбка вылезла на лицо, пришлось срочно отворачиваться, пока её никто не заметил.

Лет после двадцати, может чуть раньше, я понял, что люди делятся на две категории. Большая часть практичные, деловые, приземленные и безумно скучные люди, для которых за углом всего лишь булочная, парикмахерская и аптека. И меньшая часть к которой я относил и себя, это те кто даже после тридцати, а то и до самой смерти, подспудно ожидают чуда. Когда, то - детское ощущение, что стоит повернуть за угол и мир вдруг изменится и там будет не такая же улица, а что-то совсем, совсем иное, неизведанное и волнующе-интересное, не отпускает, поневоле заставляя чаще биться сердце перед каждым поворотом.

Истребить его не смогли ни армия, ни быт, ни каждодневная рутина. Может, поэтому от меня и ушла жена. Мы были слишком разными. Я не мог, не хотел загоняться в прокрустово ложе скучных серых будней. А она не понимала и не принимала моих увлечений.

С детьми как-то тоже не сложилось. Сначала было все некогда, хотелось пожить для себя, а затем как-то уже и незачем.

Вот и был я в свои чуть за тридцать гол как сокол. Пока не оказался тут.

— Рон, ты со мной? — дёрнула меня за рукав Джинни, заставляя вынырнуть из грустных воспоминаний.

— Конечно, — я кивнул. Обнял напоследок Артура и Молли, тактично отступил, давая им облобызать сестру.

Донёсся один гудок, затем второй. Народ заторопился, запрыгивая в вагоны, закидывая в тамбур чемоданы и клетки с совами.

Подхватив мелкую под локоток, приметив в какой вагон ломилось меньше всего, быстро перёсек перрон и галантно подтолкнув Джинни под нижние «девяносто», заскочил следом.

От вагонов, как и самого поезда, веяло старой доброй викторианской эпохой. Я коснулся стенки вагона, почувствовав под пальцами тёплое дерево. Подмигнул Джинни и зычным голосом обратился к, устроившим толчею на выходе из тамбура, ученикам:

— Господа, не соблаговолите-ка нас пропустить.

Господа, среди которых не было ни одного старшекурсника, посмотрели сначала на меня, затем на мои зеркальные очки, а потом на эспандер, который я достал из кармана куртки и небрежно разминал в правой руке.

Молча сдвинувшись в угол тамбура, они посторонились, пинками отодвигая свои чемоданы с нашего пути.

Под это же молчание мы и зашли в вагон, провожаемые нечитаемыми взглядами. Джинни, гордо задрав подбородок, а я, зверски выпятив челюсть.

— Ты сильно изменился, — подумав, сообщила мне она, когда мы, закинув наши сумки на полку, вытянули ноги, вольготно разлёгшись в пустом купе. Вернее, вытянул я, разлёгшись поперёк сиденья, а мелкая, как пай-девочка, чинно сложила руки на колени.

— Тут ты права, — я наблюдал сквозь полуприкрытые веки, как мимо нашего купе мелькают какие-то силуэты. Заходить они не пробовали, а смотреть кто это там, мне было откровенно лень. — Не то слово, — губа зло дёрнулась, когда я снова вспомнил тот день. — Изменился, так изменился. Я, сестрёнка, эту лужу крови, в которой сижу, почти каждую ночь вижу.

— Прости, я не хотела, — она виновато и, с какой-то даже жалостью, посмотрела на меня.

А я покачал головой:

— Не надо меня жалеть. Я после этого всего словно лет на пять повзрослел. Многое переосмыслил и кое-что понял. Понял, что нельзя надеяться на кого-то, можно надеяться лишь на самого себя. И готовым надо быть ко всему, даже к самому худшему.