Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Впрочем, если вернулась, значит, тоже обыграла Смерть, подумал Теодор.

Из синей двери, в ореоле брызг и со шлейфом морского аромата, выступил Вангели. Море за ним было спокойно, словно перед мэром Китилы не смела поднять ни одной волны даже вода. Вид он имел холодный, но довольный. Едва он вышел, первым делом глянул на Теодора, причем так странно и пристально, что у Тео в животе похолодело, будто он снова посмотрел в глаза своей Смерти.

Следом за Вангели выпрыгнула Санда, перепуганная настолько, что на ее голове теперь топорщился не один вихор, а добрый десяток. Она прислонилась к косяку со вздохом облегчения, как будто удачно избежала погони. И сразу же огляделась:

– Раду!

Кобзарь удивленно поднял брови:

– Э-э, простите, у нас никакой Раду не значится.

Он развернул список и, чтобы убедиться, просмотрел его еще раз:

– Теодор Ливиану, Петру Цепеняг, Титу Константин, Виктор, Шныряла, Александру Вангели, Санда Стан, Ворона… Нет, Ворона вычеркнуто.

– В смысле? – Санда вытаращила глаза.

Кобзарь развел руками в извиняющемся жесте:

– Ворона вычеркнуто. Хотите, сами глядите.

Санда кинулась к свитку и впилась в бумагу глазами.

– Что это значит? – отшвырнув список, она уставилась на Кобзаря. – Он что?..

– Он проиграл.

– Нет!

– Выбыл. Исчез. Провалился. Не добился нужного результата. Продул, – объяснил Кобзарь, – и проиграл свою ставку. Очень жаль, милая, но поделать ничего уже нельзя… Когда я глядел на их стол последний раз, Ворона пытался ответить на шестой вопрос, и в верхней части часов оставалась всего одна песчинка…

– Он не успел?

Кобзарь покачал головой.

– Нет, дорогая, и вряд ли бы кто-нибудь сумел. Шесть вопросов подряд не отгадывал никто. Даже Гефестион. Когда Александр Македонский, выйдя из огненной двери, узнал, что его друг проиграл, он так рыдал, что я… Боже, как это было ужасно! Право, я даже порадовался, что у меня нет сердца. Иначе в ту же секунду оно разорвалось бы от боли.

Кобзарь смотрел на Санду так, что даже Теодору почему-то стало не по себе. На ее глазах выступили слезы, и она держалась из последних сил, чтобы не расплакаться. Девушка стиснула кулаки и закусила губу чуть ли не до крови.

Взгляд Кобзаря был непреклонен.

– Мне жаль, милая девочка… Мне очень жаль.

Кобзарь отвернулся. Добыв себе стул из вихря, он медленно сел и снял шляпу. Головной убор с грустным звоном упал на колени, и Теодор увидел, что волосы на макушке Кобзаря не настоящие. Пряди были разного цвета: золотисто-рыжие, каштановые, русые, иссиня-черные, а кое-где даже розовые. Кобзарь выхватил из ветра ножницы и, взглянув на черную дверь, щелкнул по воздуху. В тот же миг ему на ладонь упал белоснежный локон. Музыкант обвязал прядь ниткой и подвесил к парику.

– Я буду хранить память о нем, – проговорил Кобзарь.

Шляпа, словно подтверждая слова, начала позвякивать. Сначала чуть-чуть. Пара бубенцов столкнулись и издали мелодичный звон, потом бренькнули другие, а там еще несколько, и, наконец, шляпа стала наигрывать тихую, печальную мелодию, затем чуть громче, и еще… Теодор и остальные внимали скорбному плачу, который разлетался меж остатков стен башни, по холмам и полям, дальше и дальше, уносясь к городу, где меркли огоньки. Наконец серебряный звон взлетел и утих где-то за оградой кладбища, словно упал и растворился в земле у Окаянного омута, где рос проклятый Ольшаник…

Все молчали. Над живыми и мертвыми медленно кружились одинокие снежинки. Царила печальная тишина, лишь ветер гудел где-то в немыслимой высоте – там, где начиналось бескрайнее небо.

– Он был храбрецом, – сказал Кобзарь. – И вероятно, лучшим другом, о котором можно мечтать, раз он не забыл о дружбе по ту сторону гробовой доски. Даже мне бы хотелось иметь такого друга. Теперь он ничего не сможет сказать. Значит, он познал Истину.

Санда зажала рот рукой, чтобы не расплакаться, но Теодор успел заметить на долю секунды, как дрожат ее губы. Какое-то время девушка молчала, с трудом вдыхая ночной воздух, и смотрела на Кобзаря. Наконец опустила руку и робко прошелестела:

– Но… Если я попаду за ту Дверь… Если выиграю Макабр? Смогу я забрать оттуда Раду?

Кобзарь радостно вскрикнул:

– Конечно! Ведь там можно взять любую вещь, Санда! Какая вы молодец, что догадались! Вот это отвага! Вот это я и люблю в людях: их самоотверженность, желание помочь и спасти, рывок наперекор смерти – и победа. Да! Это и значит быть настоящим человеком, с горящим сердцем в груди! Как я вам завидую! Конечно, ты сможешь взять за Дверью любую вещь, милая. Разумеется.

– Или человека?

– Да!

– И вывести оттуда?

– Да!

– И он будет жив?

– Ну, разумеется!

– Значит, я могу найти Ворону и отца и вернуть их назад?

– Ну разумеется, само собой, без всяких вопросов, в том или ином случае, нет.

– Что?! В смысле, почему?

– Дорогая, вы же читали договор, знаете условия. Пункт седьмой гласит, что можно «унести с собой один предмет или увести одного человека». То есть входит один объект, выходят – два. Один туда, два назад. Что непонятно?

Санда горестно вздохнула, а Теодор вспомнил родителей. Ведь их тоже двое. Правда, он получил только одну игральную кость, хотя на месте исчезновения отца и матери должно было быть две. Восемь участников – восемь пропаж. Одна лишняя?

Что-то тут не сходится…

Так или иначе – Смерть забрала родителей. И дала ему возможность отыграться в Макабре. Чтобы посмотреть, как он будет мучиться, и посмеяться над ним. Такое, значит, у нее развлечение – играть с человеческими жизнями при помощи смертей, раз уж ничего другого ей не подвластно.

Двое родителей – а выигрыш один.

Это значит, что ему придется сделать выбор – вернуть одного или…

«…входит один объект, выходят – два».

Теодор замер, судорожно соображая. Один туда, два назад. Он понял, что должен открыть Дверь, и, когда окажется по ту сторону… Он выведет обоих родителей. Он должен постараться, даже если Смерть будет против. Найдет способ убедить.

Потому что сам…

Теодору показалось, он сейчас упадет. Ноги превратились в соломинки и совсем не держали его, он зашатался под весом огромной, непосильно тяжелой мысли.

Мог бы он отказаться? Отступиться, бросить родителей, спасти себя? Но… что теперь его жизнь стоит, если он потерял все.

Он не мог так поступить. Придется делать выбор. Или ты, или они. Теодор выбрал: они.

И знал, что этот выбор – правильный. Не мог объяснить почему. Чувствовал.

Кобзарь в это время что-то щебетал, но Теодор совсем не понимал его. Едва он передохнул после тура, едва кровь отлила от сердца, он снова ощутил гул в ушах, и боль сжала грудь. Тео с большим трудом заставил себя слушать, что говорит Глашатай.

– Итак, игроки! – вскричал Кобзарь. – Добро пожаловать во второй тур! Тот, кто раздобудет ключ, сможет открыть некую дверь, милостиво предоставленную Госпожой. Дверь у каждого своя, и ключ у каждого свой. Когда комета получит третий хвост и разрастется на все небо, я призову вас в финал! Что ж, вот ваше задание:

Он страж зверей или цветов,
Чтоб ключ хранить, на все готов.
Но знанье истинных имен
Того, кем каждый заклеймен,
Позволит страх преодолеть
И двери Смерти отпереть.

Запомнили?

Кобзарь повторил стихи еще раз, но Теодор его почти не слушал. Он думал о родителях.

– А теперь – за дело! Время пошло!

Комета замерцала в высоте, как безумная лампочка, и ветер закружился по площадке. В нем заплясали огоньки. Теодор увидел возле дверных проемов, окон и брешей в стенах тени. Они держали в руках свечи и наблюдали за Макабром. Воины, когда-то отдавшие жизни, защищая город, остались охранять подступ к нему. Тени – вечные стражи несуществующей войны.

39
{"b":"724691","o":1}