– Ну разумеется, нет. Разумеется, не существует. Ни разу, никто, никогда не видывал Смерти и не слыхивал о таком. Никто с ней не встречался. Ты спрашиваешь, существует ли Смерть? Если не веришь в нее, мальчик, ты вообще уверен, что существуешь сам? – Кобзарь расхохотался.

Теодор не видел ничего смешного.

– Нет ничего реальнее, чем Смерть. Кстати, ведь ты ее видел. Я все знаю, юноша, потому что я знаю Истину, – хмыкнул Кобзарь. – Ты уже с ней встречался. Было как-то раз…

Теодор вздрогнул. Кобзарь смотрел на него пристально, и в разноцветных глазах, казалось, отражался весь мир. Тео уставился в зрачки странного собеседника, но ему почудилось, будто он смотрит в глаза себе – перепуганному, лежащему у забора за штабелем досок – и смотрит… смотрит… снова на самого себя?

Он понял, что приближается к такому же, как он, Теодору, сделал шаг, другой – и внезапно вокруг посыпались осколки стекла. Он моргнул, и видение исчезло. Глаза Кобзаря снова были двумя разноцветными звездами, один – зеленый, другой – голубой.

Теодор вспомнил тот момент. Он лежал у забора, когда отец лечил девочку в доме, а потом увидел жуткую собаку, которая глядела в темное окно, словно чего-то ждала. Отец выпрыгнул, а собака исчезла. Значит, то была сама…

– …Смерть, – кивнул Кобзарь, поняв, что Теодор вспомнил. – О да! Смерть не выбирает игроков просто так, мальчик. Ничего просто так не происходит. На ее игроках есть особое… – Кобзарь задумался, подбирая слово, а потом завершил: – Клеймо.

Музыкант скользнул взглядом по шраму Теодора. Тео заметил это, тряхнул головой – и волосы упали на щеку. Он не хотел, чтобы хоть кто-то глазел на крест.

– Клеймо?

– Именно. – Кобзарь почесал затылок, звеня бубенчиками. – Клеймо. В Макабре участвуют те, кто потерял все… Разве нет? Кто еще не побоится глянуть ей в глаза? Нет, лишь потерявший все поборется с самой Смертью, поставив на кон единственное, что осталось, просто потому, что терять больше нечего. Тебе есть что терять?

Тео задумался. Он уставился на кабаньи сапоги, к которым пристали соломинки. Накануне он прокрался на сеновал крестьянина и за ночь перетаскал к себе на чердак четверть кучи. Солома согревала, но Теодор все равно замерзал, особенно под утро, да и чердак не стал уютней. Был ли у него дом? Нет. Деньги? Нет. Семья? Теодор не мог дать утвердительный ответ. Он лишился всего.

Кобзарь понимающе улыбнулся:

– А есть что-то, что ты хочешь получить?

Теодору даже не пришлось притворяться, музыкант все равно прочел ответ по глазам.

– Только тот, для кого выигрыш важнее жизни, поставит на кон… Впрочем, я говорю слишком много. Смерть лишает человека всего. Так она выбирает игрока в Макабр.

– Я – игрок?

Кобзарь пожал плечами.

– Для кого выигрыш важнее жизни… – повторил Теодор, и его озарила догадка: – Жизнь! Это и есть ставка. Я разгадал часть вашей загадки!

Кобзарь довольно расхохотался:

– Надо же, ты первый! Видишь – вот и ответ на твой вопрос.

– Что же, я могу потерять жизнь, участвуя в Макабре?

Музыкант развел руками.

– Ну, или в следующую секунду, когда тебе на голову свалится кирпич. Не забывай о Смерти, мальчик, но и не жди. Просто живи.

– Мой отец говорил иначе: «Если не встретишь Смерть как друга, она встретит тебя как палач».

– Он был мудрым человеком, – согласился Кобзарь. – Люди играют со Смертью в жизнь, – впрочем, они никогда не выходят победителями. Обыграть ее можно только в Макабр. Смерть обожает игры. Но она так редко веселится! И у нее бывает день рождения – подумать только – раз в сто лет! А то и реже. Представь, именно тебе повезло, что на твой – прости, если оскорблю, – крохотный век выпал тот момент, когда прилетела комета и Смерть устроила Макабр! Надо же, какой ты счастливчик! Многие бы тебе позавидовали, но, к сожалению, не могут: они умерли, не дождавшись Макабра. Именно ты – везунчик, который, если захочет, сможет сыграть с ней…

– По ее правилам?

– Вот еще! По своим, – хохотнул Волшебный Кобзарь («дзиньк-бреньк-бумц!»). – Может, у меня нет сердца, но я точно свободен, мальчик! Как сказал мой старинный друг, известный философ Мишель Монтень: «Кто научился умирать, тот разучился быть рабом»! И спасибо за ужин. Впервые за множество лет кто-то дал мне нечто, ничего не потребовав взамен. Разве не это зовется дружбой? Я отплачу тем же. Смерть наложила на меня обет молчания о Макабре. Но я ведь свободен – и могу поведать тебе то, что поймешь лишь только ты…

Музыкант подхватил инструмент, бережно завернутый в ткань, и взобрался на холм. На вершине он оглянулся.

– Я ничего не могу изменить. Потому что меня никто не слышит, кроме тех, которым не помочь. Очень грустно оставаться немым, когда есть голос. Очень. Живи, мальчик, пока у тебя есть время. Еще Эпикур говаривал: «Не бойся смерти: пока ты жив – ее нет, когда она придет, тебя не будет».

Кобзарь скинул ткань с инструмента, и от кобзы словно повеял ветер, странная энергия всколыхнула воздух окрест. Едва Кобзарь дотронулся рукой до дерева, оно тихо зазвучало, как нечаянно задетая струна. Едва слышно оно издавало звук, похожий на тихое сердцебиение.

Кобзарь помрачнел. Он решительно поднял руку и, сомкнув веки, заиграл. Струны выдавали такую мелодию, что у Теодора шевелились волосы на голове. Музыка пробирала до глубины души. Он никогда не слыхал ничего подобного. Природа вокруг замерла, свет померк. Все, что осталось, – бесконечное, глубокое чувство. Оно захлестнуло темной волной и застыло. Теодор будто очутился на дне моря. Вокруг воцарились тьма, холод и пустота.

И в этой безумной игре он услышал – или ему почудилось? – хруст снега под лисьими лапами. Кто-то бежал по насту, спускаясь с холма ближе и ближе, как вдруг – грохот грома и треск горящих сучьев. Он услышал вскрик, и порыв ветра закружил его с немыслимой скоростью, а после стих. В пугающей тишине раздался едва различимый стук по стволу дерева. А где-то далеко со скрипом прикрыли незримую дверь…

Когда Теодор открыл глаза, Кобзарь уже исчез. Но Теодор понял, о чем хотел поведать музыкант. Так же ясно, как и то, что выбора не осталось, что другого пути нет: для того чтобы открыть Дверь и вернуть из того мира семью, Тео должен сыграть в смертельную игру, проходящую раз в вечность. Должен сыграть в Макабр.

Тео проснулся от звуков кобзы. По кладбищу шествовал Глашатай Смерти и будил всех, кто посапывал под могильными камнями.

– Вставайте скорей! Посмотрите на небо! Час Макабра настал.

Тео выглянул с чердака, растирая поясницу. Ну и больно же спать на гвоздях! Он посмотрел на звезды и нахмурился. Комета явно приблизилась. Теодор спустился вниз, нежители выползали один за другим, как весенние мухи после спячки.

– Кто разбудил в такую рань?

Кобзарь прыгнул на пригорок и заявил:

– Итак, дорогие нежители! Начинается отбор на Игру! С сегодняшнего дня все желающие будут искать то, с помощью чего можно играть. «Кости игральные – это потери»! Когда все игральные кости окажутся разобраны, у кометы появится второй хвост – это сигнал к первому туру Макабра. Ваша задача: обнаружить нужное место, разгадать загадку… ну и, конечно же, найти саму кость.

Нежители разом загудели, а Шныряла выкрикнула:

– Эй, а где ее искать?

– Уважаемая, – терпеливо улыбнулся Кобзарь, – неужто вы не слышали мое стихотворение? Быть может, у вас проблема с памятью? Тогда вам и вовсе тут не место. У вас есть вся нужная информация.

– Мда, ну и стишок… Стихоплетство, ей-богу, – проворчала Шныряла. – Какой дурень его сочинил?

По красным щекам и яростному взгляду, который Кобзарь метнул в Шнырялу, Теодор понял, кто автор.

Музыкант поклонился, качнув пестрой шляпой, и над кладбищем раздался лихой звон. Кобзарь громко хлопнул в ладоши и крикнул:

– Да начнется Макабр!

Тео шел по холму и повторял строки Кобзаря: «Кости игральные – это потери. Ставка – что вы потерять не хотели б. Противник – стихия, что в каждом из вас, его отгадай в обозначенный час!» Часть отгадки он уже знал: ставка в игре – жизнь. Оставалось узнать, где добыть игральные кости. Ну а о противнике он даже думать не хотел. Ему предстоит с кем-то сразиться? Тео представил морды кровожадных монстров. Нет, об этом думать не стоит. А вот первую строку он, кажется, тоже разгадал. «Кости игральные – это потери». Его главная потеря произошла там, где исчезли родители, так что стоило начать поиск игральной кости с обугленного боярышника.