Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Мария издала звук, похожий на фырканье лисы.

– И я боюсь: он открывал дверь туда, откуда ему не выйти. Я понял это вчера. Ему ведь совсем не жаль ту женщину. Ни капли. Он не понимает, что натворил.

– Да потому что это не его вина! Женщина умерла из-за неудавшегося обряда, вот и все. Это же часто происходит – кто-то умирает. Она жертвовала собой, знала, на что идет.

– Сон, Мария. Эта комета… Ты ведь слышала, что такие кометы значат? Ты слышала про Макабр?

– Макабр?

– Ходят всякие слухи про Смутное время, когда происходят разные сдвиги в истории. Макабр. Мне снился Теодор, открывающий дверь. Что за дверь? Почему он ее открывает? Это случилось или случится? И – самое главное – он сказал, что слышал свой голос. На уступе.

– Ему почудилось…

– Я слишком долго спасаю людей, чтобы не знать – слышать свой голос, видеть себя со стороны означает только одно. Ты знаешь что. А вдруг он станет… нелюдимцем.

Мать ахнула.

– Мария, если я ничего не сделаю, произойдет страшное. Мы его потеряем. Будущее Теодора на моей совести. Я его воспитывал как мог, но я не всесилен. Не сумел вложить хоть каплю своей любви к людям… Теодор еще на что-то надеется, но не понимает – ему место среди людей. Я должен его…

– Нет!

– …вернуть к людям.

– Не смей, Лазар! Не отнимай у меня сына, он – мой единственный ребенок! Он – наш ребенок. Для тебя это ничего не значит? Ты накрутил себе про нелюдимцев. Он такой хороший мальчик, у него золотое сердце! Помнишь, как он спас филиненка пару лет назад? Кормил его из рук, вставал трижды днем, чтобы он выжил? Неужто ты вправду считаешь Тео нелюдимцем?

– Филин – не человек.

– Но ты-то, ты, Лазар, сам…

– И я – не человек.

Было слышно, что мать всхлипывает, а отец тяжело ходит по комнате. Каждый шаг бил прямо в сердце Тео, и он не мог унять бешеной скачки в груди. Как больно и страшно. Теодор не хотел уходить. Он хотел остаться здесь, в старом, покосившемся домике, который когда-то обустроил отец. В этой комнате, где пахнет звериными шкурами, деревом и немного пылью, с птичьими перьями на балках. Он не сможет его покинуть. Никогда. Дом ему роднее чего-либо на свете, каждая досочка и выступ на стенах – он знает их наизусть с детства и может на ощупь обнаружить что угодно в груде хлама за дверью сарая.

Он знает ту семью мышей, которая таскает у него хлеб и другие припасы, – она живет под кроватью и пищит по ночам, а крохотные мышата порой играют в круге лунного света на полу, когда Тео просыпается по вечерам. Он запретил Северу ловить эту семейку. Сам не знал почему. Мышиная детвора, которая прыгает друг за дружкой, обнюхивая его сапоги, – он видел в них что-то особенное. Хотя это всего лишь животные, наблюдать за их семьей для него было тайной радостью.

Он их любил.

Любил здесь все. Каждую мелочь. Дом был дорог его сердцу, как ни один человек на свете. И если отец клялся шкурой, Теодор мог клясться своим родным домом, о котором он думал, будучи даже за десятки километров от него, высоко в Карпатах. Он всегда знал, что вернется сюда и встретит маму у калитки, увидит ее бледное доброе лицо. В своем сердце он улыбался ей. Но в жизни встречал сухим кивком и молчанием и теперь очень жалел об этом.

Теодор почувствовал, что к его горлу подступил комок. Глаза заслезились.

В дверь постучали, и Теодор отступил вглубь комнаты. Ручка повернулась, и на пороге показался одетый по-походному отец. Он выглядел ужасно: рыжие с сединой волосы спутались и мочалом повисли до плеч, а кожа не отличалась от кожи мертвеца – до того была устрашающе синей и местами даже черной. Потому отец и носит маску – люди пугаются его до смерти. Он выглядел как мертвец, и мать тоже. Но сейчас Тео увидел, как отец стар.

– Сын.

Теодор не произнес ни звука.

– Прости.

Губы отца почти не раскрывались, когда он говорил. Его голос, тихий, сиплый, словно от простуды, всегда успокаивал. Даже теперь.

– Мне нужно уйти. Береги маму.

Теодор не знал, куда девать руки, кисти казались огромными, как лопаты.

– Она тебя любит.

Теодор промолчал.

– Что-нибудь хочешь сказать?

Лазар выждал несколько секунд, потом склонил голову и перекинул сумку на другое плечо.

– Это тебе.

Он нагнулся и поставил на пол сапоги. Теодор знал их. Они были сделаны из кожи столетнего кабана-убийцы, который мучил окружающие деревни. Отец убил кабана, стачал пару сапог и носил их не снимая.

У Теодора вообще было мало одежды. Родители получали деньги только от редких посетителей, и ребенком он донашивал рубашки отца, свисающие до колен. Когда-то даже носил блузку матери, но выкинул, когда дети заметили рюшки и стали смеяться над ним. Иногда он рыскал на мусорной куче возле города, где оставляли одежду для бездомных, – стоптанные ботинки, поношенные куртки, ремни… Там Теодор нашел свой кожаный плащ. Чудная одежда – тут такую никто не носит. Наверное, потому и выкинули. Но ему оказалась даже по размеру.

Теодор просил себе «кабаньи сапоги», но тогда они были настолько велики, что просто спадали с его маленьких ног. Эти сапоги – самое загадочное, что он видел в жизни. Они пленили его чем-то особенным с первого взгляда. Казалось, в старой коже по-прежнему жил дух древнего монстра. Им не было цены. И сноса тоже не было. Они выдерживали даже огонь.

Лазар тихо закрыл дверь, немного постоял по ту сторону. Теодор слушал затихающие шаги и, когда раздался далекий скрип калитки, бросился вслед, но увидел только огненно-рыжую точку, которая исчезла высоко на холме.

Глава 8. О том, где рождается пожар

Теодор проснулся от крика. За стеной кто-то выл, да так тоскливо, что Тео передернуло. Он кое-как натянул штаны и распахнул дверь в соседнюю спальню. Кричала мама, ее глаза были закрыты, – по-видимому, она крепко спала. Теодор подошел к ней и легонько потряс за плечо:

– Мам, проснись. Ма-а-ам…

Мать вздрогнула. Она открыла глаза и рывком села, меховая накидка свалилась с ее плеча. Родители никогда не снимали шкур, даже в кровати.

– Теодор… Что ты здесь делаешь?

– Ты кричала во сне. Наверное, приснилось что-то плохое.

Мария округлила глаза.

– Приснилось? Ох, мне снился сон!

Она подскочила от неожиданности, пораженная до глубины души.

– Сон! Настоящий. Так, значит, Лазар…

Мария несколько минут походила по комнате, заламывая руки, отодвинула занавеску – был еще день, но солнце уже клонилось к закату.

Затем они сидели за крохотным столом. Завтракал тут только Теодор – родители добывали ему еду, мама готовила, но сама не ела. Они питались в обличье лис, их пища была бесплатна. Не нужно покупать соль, сахар, пить чай. Теодор знал, что отец скучает по людской еде, – догадался по тому, как раздувались ноздри Лазара, случись ему проходить у стола. Но отец поскорей исчезал, чтоб не слышать запаха. Убегал лисом на склоны и там утолял голод сырым мясом.

Мама явно хотела что-то сказать. Ее пальцы перебирали рыжий мех накидки.

– Мам, вы с отцом правда не видите снов?

– Правда.

– Почему так?

Она покачала головой и отвернулась к окну, делая вид, что любуется курганами. Потом спросила:

– А почему ты их видишь?

Теодор пожал плечами: он, конечно, не мог объяснить.

– Перекидыши не видят снов. Мы много еще чего не можем… Тео, не злись на папу. Он хочет добра. Когда-то он сделал нехороший поступок. Может, не один. Папа жалеет об этом. Он подарил жизнь многим людям. И тебе. Запомни это. – Мама поглядела на него с особой нежностью и печалью. – Он подарил тебе жизнь. Это и значит быть отцом. Ведь так?

Теодор понятия не имел, что сказать. Оленина потеряла вкус.

– Когда-то у меня был другой муж. Потом второй – хуже, чем первый. Он сделал со мной кое-что настолько плохое, что я не стану этого говорить. Когда я думала, что жизнь закончилась, встретила твоего папу. Он меня никогда не обижал. И тебя тоже. Он всех любит. Тебя, меня, других. Он такой. Мы ему обязаны.

13
{"b":"724691","o":1}