– Ка-акой у тебя хвост лохматый-то! И-и!! То ли дело мой! Гладкий! Блестящий! Плоский!
Много зверей не любило его за то, что этот выскочка скалил в их строну свои оранжевые острые зубы. Давал он всем прозвища, а ему никто придумать не мог. Ни у кого не получалось!
Шёл однажды насмешник через лес и увидел в луже Кабана, который избавлялся в грязи от паразитов, грызущих его день ото дня.
– Ну и грязный же ты!! Толи дело я – в воде сижу, из воды выхожу. Всегда красив. Шерсть блестит. Глаза горят…
Но не окончил ехидный зверь свою речь, как поскользнулся на жидкой глине, и, перебирая перепончатыми лапами, плюхнулся в бурую жижу.
– Так тебе и надо!! – хрюкнул Кабан. – Вот и оставайся БУБР`ОМ. Коричневым, как эта глина. Чтоб неповадно было над другими смеяться.
Сказал так Кабан, вылез из лужи и пошёл на поляну греть толстые бока.
Вылез и знаменитый насмешник над всем лесом. Увидели его белки, закричали:
– Бу-рый! Бурыыый!!! Шерсть – то твоя бу-ра-я!!! Бобё-ёр ты теперь!!! Бо-бё-ёр!
Испугался Бобёр. Подбежал к плотине – и вправду шерсть стала коричневой. БУРОЙ!!! Стал он отмываться от грязи. Мылся – мылся. Мылся – мылся… да не выходит ничего – шерсть блестит, а цвет так и остался коричневым.
Решил тогда Бобёр дом в воде строить. Чтобы можно было нырнуть – домой чистым прийти. Вынырнуть – не грех и на глаза другим зверям показаться.
***
С тех пор и зовут его Бобром, потому, что он цвета бурого, коричневого.
Но сколько бы ни жили потомки того насмешливого зверя в близи воды, так и остались они тёмного цвета. Наверное, уже и не помнят, почему так сложилось. А Мать-Природа никогда не забывает. Ни о чём…
Этюд в коричневых тонах
Размышлять было практически не о чем… Но в то же время в голове, наседая одна на другую, копошились тёмно-коричневые мысли, похожие на… на то, что издревле известно своей непривлекательностью.
На ушах красивым узором расположилась навешанная кем-то лапша, сияя своей новизной. Старая и засохшая же, под тяжестью собственного груза давно свалилась вниз, как и полагается в таких случаях, благодаря закону тяготения.
Интересно, если бы в жизни нашей планеты была невесомость, неужели бы всё великолепии лжи и коварства летало б вот так – рядом, а не втаптывалось другими эмоциями в грязь и соль Земли?
Человек хмыкнул. Задумался. Мысли стали приобретать более светлые оттенки. Появилось желание включить телевизор. Рука сама потянулась к пульту и замерла на полпути. “Не на-а-адо! – сказал сам себе человек, – Сегодня содержание горшка и телевизора примерно одинаково. Только в последнем видимость лучше. Быть может, из-за отсутствия запаха”. Разглядывать одно и то же, но под разным углом не хотелось.
Из окна виднелись старые липы, на ветвях которых бесстыже расселась весна, обнажившись и подкупая зелёной натурой сонных прохожих. “Совсем как энти вон!” – пробурчал человек, мрачно глядя на диван. Кот, уловив его взгляд, спрятался тут же за шторой. “Хозяин, тебе нельзя нервничать!”, – бегущей строкой читалось в глазах запаниковавшего животного.
Да, собственно, что происходит в этом мире? Из-под серого, видавшего виды грязного свитера вылезла такого же цвета мышь и нагло принялась за недоеденный обед. Кот ещё сильнее вжался в батарею, дрожа за шторой и тем самым обнаруживая своё присутствие. Ловить мышей было в его компетенции, но брезгливость к обитателям помойки у кота-дворянина не прошла ещё с тех самых пор, пока он жил во дворе котёнком и питался тем же, что и они.
Однако благодетель-хозяин, подобравший лохматого на помойке, не считал своего приёмыша чистюлей, от чего и бесился. Но сейчас всё было по-другому: мышь бесстыже доедала на столе засохший бутерброд, оставленный, видимо, “на чёрный день”, то есть ночь, и делала это совершенно безнаказанно.
Сегодня хозяина бутерброда, телевизора и кота занимали известные “глобальные вопросы”. Не то, чтобы очень, но … он всегда интересовался чёрным юмором. Хотя бы потому, что предлагали его настырно и бесплатно.
Тонны красивой, но, увы, невкусной лапши, качались на ушах, вызывая смех: мужик боялся щекотки.
Горячий чай (быль)
Эта история имела реальное время и место, только объяснения не нашёл ей никто по сей день. Возможно, кто-то сталкивался с подобными вещами сам, а может, даже знает, как разгадать непонятное. Впрочем, помимо нерешённой загадки, она обладает мягкими уютными воспоминаниями, которые мне всегда напоминают о зиме…
Случилось это перед Рождеством, как раз в то время, когда обезумевшие пушистые тучи в порыве радости и дикого неземного веселья выбрасывали тонны мягкого снега, больше похожего на гусиный пух, высыпавшийся из порванных подушек. Именно в такое время приятно навещать старых друзей, чтобы в приятной компании вспомнить пережитое вместе и весело посмеяться.
Борис сидел дома и снова пытался загрызть карандаш и, в то же время, – нарисовать праздничный плакат, дабы привлечь радость и счастье в год Собаки домой. Наверное, дверной звонок отвлёк от этого важного мероприятия как раз во время: у моего друга торчал в зубах уже маленький огрызок карандаша, а значительная «источенная» часть валялась мелкой крошкой на пушистом зелёном ковре.
На улице было довольно холодно, и я, пока добралась до уютного двухэтажного дома, успела порядком замерзнуть…но, стоя на пороге, я не могла не улыбнуться, глядя, как Бор перекидывает остаток карандаша во рту, словно заправский курильщик «бычок» сигареты.
– Айс!? – хитро улыбнулся Борис, закрывая за мной дверь. В его голосе была теплота и забота, не дающая обидеться на фразу из затёртого рекламного ролика. – Я сейчас сгоняю за чайником!
Мой друг метнулся в свой кабинет, который был и залом, и спальней и гостиной и мастерской по совместительству, ухитрившись сбить по дороге подставку для зонтов. К слову сказать, в ней зонтов-то ни разу не наблюдалось, зато подставка служила хранилищем разного рода чертежей, которые Борис, по прозвищу Майор, коллекционировал чуть ли не с детства.
Торжественно доставив чайник, хозяин дома попытался его включить. Не тут то было – свет отключили. Видимо, снова где-то порвались от снега провода. Других источников тепла в доме не наблюдалось…
– Холодный ай после прогулки на холоде, – Майор скептически осмотрел неработающий агрегат.
Я улыбнулась:
– Но не от нас всё зависит. Давай лучше растворимый чай насыплем!
Борис извлёк из буфета чашки, разлил по ним холодную воду, продолжая мрачно коситься на забастовавший чайник. Если б тот мог, наверняка покраснел бы под суровым взглядом Майора (не зря его так прозвали). Но либо у чайника была спокойная совесть, либо он искренне винил во всём сеть… так или иначе, всё было спокойно до того момента, когда Борис решил проверить уже растворившийся чай «на сахар», мощно отхлебнув из чашки. Он выпучил глаза, открыл рот, закашлялся и замотал головой. Чашка выпала у него из рук. Кинувшись на выручку, я не заметила, как падающая посудина коснулась моих ладоней. Настал мой черёд взвизгнуть от боли и удивиться: из чашки ШЁЛ ПАР!!! Остатки чая были горячими, словно их только что заварили кипятком (которого и в помине не было).
– Т-ты… Видела?… Я. Н-н-ничего. Не делал, – проговорил Борис, всё ещё упираясь ладонями в пол, а взглядом – в упавшую чашку.
– Я-а т-тоже… – видимо, мои глаза были размеров с тарелку.
* * *
Мы долгое время обследовали всю кухню, проверяя все возможные версии, придумывая и отрабатывая множество вариантов, но так и не выяснили, отчего вода стала такой горячей. Никакие приборы на тот момент не могли это сделать: в кухне был один лишь чайник. Ни один из нас не стал бы разыгрывать другого таким сомнительным образом. Я такими вещами не шутила и не собираюсь шутить никогда: розыгрыши должны быть только безобидными. Не стал бы и Борис – потому, что мистификация не его любимая тема для сюрпризов. Стоило взглянуть на нас обоих, чтобы убедиться в нашем общем и искреннем удивлении, к которому подмешивалось едкое чувство холодного страха.