Из шумевшего изумрудного леса вышел высокий худой человек. Устало осмотрелся и, блаженно улыбнувшись, присел на старый потрескавшийся валун.

Тёмный дорожный плащ незнакомца порядком истрепался, а широкополая шляпа непонятного цвета была покрыта нездешней серой пылью.

Откуда пришёл неизвестный, оставалось загадкой; только его теплые светлые глаза говорили о том, что он совсем не против обо всём этом кому-нибудь рассказать. Нашёлся б благодарный слушатель.

Возраст путника скрывался в его таинственных добрых чертах лица, словно человек оказался ВНЕ ВРЕМЕНИ. Но ему было не больше пятидесяти лет. Это смело мог бы утверждать каждый, кто припомнил бы встречу с пришедшим.

На груди его висел странный предмет, не похожий ни на один из отличительных знаков, которые носили волхвы или знахари. Неведомый знак. Недосягаемый. Но загляните в свою душу, вспомните, что рассказывали вам в детстве. И тогда вы непременно увидите ЕГО – Сказителя. Эти добрые спокойные глаза, мудрую улыбку, дорожный плащ, запылившейся от долгих странствий…. Попросите его РАССКАЗАТЬ. Он о многом поведает вам, сидя на тёмном сером камне, глядя куда-то вдаль, словно там играет и переливается звуками понятная только ему музыка. Отпустите своё сознание – и вы тоже её услышите. Потому, что этот незнакомец – Сказитель, загадочный странник, согревающий усталую душу ласковым теплом.

Не бойтесь быть самими собой. Не бойтесь быть НАСТОЯЩИМИ, ибо только мы сами закрываем дорогу ТУДА, где мечты превращаются в реальность – дорогу в детство, в мир, куда можно вернуться. Всегда. Благодаря Памяти. Дайте Сказителю руку, и ОН проведёт вас, убаюкивая спокойствием и миром того времени, когда мы были ещё детьми.

День плавно перетекал в вечер, сглаживая палящие лучи солнца благодатным дыханием ветра, вплетавшимся в Валеркины волосы.

Сам Валерка уже с минуту сидел неподвижно на своём байке, щуря пронзительно голубые глаза на закатное солнце. Впервые на нём не было солнечных очков, скрывающих благородные черты лица и оттенки настроения.

Вид моего друга был до того умиротворённым, что руки сами потянулись… к фотоаппарату! – не каждый раз можно «поймать» отличный “живой” кадр, когда человек не позирует перед объективом, а просто думает о своём.

Сам Валерка даже не пошевелился (обычно, это ему не свойственно….)

– К чему останавливать время? – голос был слегка сонным, но его обладатель сегодня спать и не собирался. Наоборот – гонять всю ночь на запредельной скорости было в его планах. Недаром же байк сияет, словно Валерий перебрал и начистил до блеска все мельчайшие детали….

– Закат, – голос стал мечтательным, что вполне соответствовало выражению глаз и лица гонщика.

На заправке не было никаких клиентов, кроме нас, и поэтому можно наслаждаться тишиной, предвкушая поездку, мечтать о чём-то своём….

Косуха, надетая по случаю такого вечера, отбрасывала заклёпками стальные отблески на асфальт. Неизменные кожаные штаны, сидящие как влитые, визуально слились в одно целое с чёрными полуботинками, на которых искусно изображённое пламя лизало обувь от “носов” до самой пятки.

Впрочем, одеты мы были с Валеркой почти одинаково, и, если кто-то захотел найти между нами отличия… не обнаружил бы более десяти.

Но, прежде всего на сегодня я была ПАССАЖИРОМ, что мне не всегда нравится. Нестись в безоглядную даль сквозь коридор стройных деревьев, шурша и щекоча шинами серый асфальт и получать «трёпку ветром», как сказал мой друг, лучше всего сидя за рулём.

И вот, впервые клубы дыма достанутся НЕ МНЕ!

Валерка, наверное, уловил мой взгляд, потому что хитро и в то же время обезоруживающе улыбнулся.

Щёлкнула кнопка. Блеснула ярко и погасла искра-вспышка в цифровом фотоаппарате.

Я улыбнулась в ответ – это был самый удачный кадр за сегодняшний день!

Была зима… До того белоснежная и вьюжная, что хотелось как можно чаще разжигать камин, сидеть и смотреть как яркие тёплые огненные руки, жарко обнимают поленья, стискивая их до треска и хруста. Сидеть, не оборачиваясь на мутное из-за снежной крупы окно.

Наверное, за этим окном было красиво и ветрено. Белые замёрзшие капельки танцевали в вихре метели, на что-то надеясь. Быть может, на то, что не упадут на землю, не превратятся в утрамбованный сапогами и шипами безжизненный слой, посыпанный солью, галькой и ещё Бог знает чем, только бы не было гололёда.

Человек не разжигал старый камин. Именно потому, что ему это очень хотелось сделать. Он глядел на то, как беснуются снежинки в затуманенном зимнем вечере. Сидел и думал.

Перед глазами на уровне потолка опять замерцала розоватая горошина света, больше похожая на искру, чем на маленького светлячка. ЧТО это было, выяснять не хотелось. Но ОНО теперь появлялось всегда в одно и, то, же время и мерцало до утра.

Может, раньше бы человек удивился, испугался и даже, наверное, обратился к врачу-офтальмологу…Но сейчас мерцающая розовая искра под потолком выглядела настолько буднично, что даже не хотелось обращать на неё никакого внимания. Просто сидеть и смотреть, как бьются об стекло снежинки, как воет за окном одинокий ветер, безумно веселящийся при каждом смахивании снежного пуха с крыш и ветвей. Просто сидеть. И смотреть. Не ожидая ничего. Не прося ни о чём. В Новогоднюю волшебную ночь.

Это случилось во времена, когда Солнце подолгу говорило с Луной, а люди понимали язык зверей и птиц.

Вороны тогда были белы, как не тающий снег на горных вершинах и красивые их голоса звучали в зелёных лесах.

Всё это было. Всё это правда, как то, что я вижу тебя, а ты видишь меня.

В ту далёкую пору сидел у огня человек, мешая горячую кашу в глиняном горшке. У очага летала ворона со своим сыном. Эти птицы испокон веков жили с людьми, давая советы и питаясь остатками с человеческого стола.

Разговорился хозяин с птицей. Поведал ей о многих своих делах. Но не сошлись во мнениях представители птичьего рода и людского: кто же лучше из них поёт. Заспорили.

Долго пытались доказать друг другу, кто прав. А воронёнок подлетал всё ближе и ближе к очагу.

Решив узнать, что в горшке, птенец подпорхнул слишком близко. Но не успел понять он, что случилось, как мгновенно обгорели его перья. И с криком отчаянья воронёнок упал в огонь.

Очнулись от своего спора человек и ворона. Да только нет никого. Горько заплакали они и стали, причитая, молиться богам.

Грянул гром. Свирепо сверкнула молния и голос пророкотал:

– Твой сын БУДЕТ жить на этой Земле, но отныне весь ваш род птичий чёрного станет цвета – в знак траура, и того, что ОБОЖЖЁН был птенец в пламени. Отныне цвет обгоревших перьев, неповинного ни в чём птенца, которого не смогли вы спасти, будете носить все вы до самой смерти. А ты, человек, разучишься понимать язык зверей и птиц. Дабы не спорить с ними ни о чём. Не навлекать на их семьи новые беды.

Зарыдала ворона во весь голос, обнимая возвращённого сына, да так и охрипла. Не смогла больше она петь, радуя остальных птиц и зверей сладкозвучными трелями. Запомнила из человеческой речи только одно слово: “Как?!”

Горестно повторяют его потомки той птицы в наши дни, завидуя другим пернатым, которые могут похвастаться и голосом, и оперением.

Иногда, в назидание, появляются на свет вороны белого цвета. Но от зависти и скорби по утраченному, этих птиц не могут принять сородичи в свою стаю – гонят прочь альбиносов, крича им вслед: «Как?! Ка-арк?!»

Не любит человек воронье карканье, гневится. А отчего – сам не знает.

Но всё это было. Давно было…

Это правда, как и то, что я вижу тебя, а ты видишь меня. Спи. И помни главное – ГОРДЫНЯ наша погибель.

Жил на свете зверь, который любил над всеми смеяться. Увидит Белку – смеётся: