Якорь-цепь топором не перерубишь. Толщина звена - 34 миллиметра. Правда, на 30-м и 50-м метрах якорь-цепи есть разрывные звенья, но и они ушли в воду. Обе цепи вытравились на 70 метров. Цепной ящик тоже затопило. В него можно было бы залезть и отдать жвака-галсы - концевые быстроразъемные звенья, тогда бы обе якорь-цепи соскользнули бы в воду. Да ведь и туда уже не доберешься: палуба бака ушла в воду на 38 метров.

Сунулся я вниз, а там на первой же палубе - вода. Тут вот какая история получилась. Итальянцы построили корабль так, что все трубопроводы, коридоры, проходы прокладывались выше ватерлинии. Поэтому вода топила линкор не снизу, а по верхним палубам, выше ватерлинии. Когда ее набежало достаточно, получилось так: низ - пустой, легкий; верх - затопленный, тяжелый. А тут еще буксир дернул с левого сорта. Вода перелилась влево, и пошел он, родимый, валиться...

Я стоял у второй башни, держался за стойку. Народ посыпался, я держусь. Вишу. Вода подо мной от людей кипит. Потом оторвался и тоже плюх! - в живое море...

Инженер-капитан 1-го ранга С.Г. Бабенко:

- После доклада мы с Ивановым, начальником техупра флота, снова направились в пост энергетики. Положение корабля к этому времени уже заметно ухудшилось: крен на левый борт приближался к опасной величине. По кораблю передали команду: "Личному составу, прибывшему с других кораблей, построиться на юте! Остальным быть на своих боевых постах! Левый борт в опасности!" Когда крен корабля увеличился до 12 градусов, нарушилась телефонная связь, доклады в пост энергетики перестали поступать, а от старших начальников никаких распоряжений не было. Иванов приказал мне лично выяснить обстановку.

Я вышел из поста энергетики и спустился в первое машинное отделение. Там находился инженер-лейтенант Писарев с матросами. Они укрепляли носовую переборку, так как получили доклад, что помещение носовых турбогенераторов начинает затапливать. Писарев доложил мне, что у них мало аварийного леса. Я велел ему послать людей на правый шкафут, так как видел, что там выгружали брусья с какого-то корабля. Вышел из машинного отделения и по поперечному коридору направился в 18-й кубрик. Кубрик уже был затоплен примерно на полметра... У носовой переборки матросы под руководством старшины заделывали отверстие от монорельса для транспортировки снарядов. Я спросил:

- Откуда топит?

- Через бортовую продольную переборку! - ответил старшина.

- Не может быть!..

Я прошел в кормовую часть кубрика и вначале услышал по звуку, затем и увидел, что вода поступает через щели люка из верхнего кубрика. Тогда я понял, что верхний - 8-й - кубрик уже затоплен!

В обход - через 17-й и 7-й кубрики - выбежал на верхнюю палубу правого шкафута. Крен корабля продолжал расти. У лееров стояли матросы. Двоим из них я велел закрыть люк 8-го кубрика, через который лилась вниз вода. Матрос доложил мне, что люк уже находится в воде и верхняя палуба левого борта затоплена. Понял, что левый борт уже полностью в воде, и быстро направился на ют, чтобы доложить об опасном положении корабля. Но успел добежать только до камбуза. Опрокидывание застало меня между третьей башней среднего калибра и 100-миллиметровой зенитной пушкой. Тут все загрохотало, палуба выскользнула из-под ног, я получил сильный удар по голове и потерял сознание.

В 4 часа 15 минут линкор перевернулся вверх килем. Уже позже я определил это время по своим часам, которые остановились в воде.

Я быстро пришел в себя и стал изо всех сил выгребать вверх, но, ударившись головой, с ужасом понял, что где-то под кораблем. Ориентировки никакой, абсолютная темнота. Я беспорядочно метался в разные стороны, почти теряя надежду выбраться из этой ловушки...

"Мы доплывем!"

Море победило. Оно отняло у людей корабль, но оно не смогло лишить их мужества. Они стояли до последнего... Они не бежали с поля боя. Они покидали его вплавь.

В холодной ночной воде, пережив ужас опрокидывания, моряки не превратились в обезумевшее стадо. Они плыли к берегу, помогая друг другу. К берегу плыли остатки экипажа, а не толпа утопающих. Доплыли не все. Подобрали не всех. То были последние жертвы полуночного взрыва...

Вице-адмирал В.А. Пархоменко:

- Я очутился под кораблем на глубине 11-12 метров. Попробовал всплыть - тут же ударился о палубу. Ощупал ее и понял, куда надо плыть. Догадка спасла жизнь: я выплыл. У поверхности начал уже глотать забортную воду. Но плавал хорошо с детства, поэтому без труда освободился от тянувших вниз брюк и кителя. Дальше все как во сне... До берега не доплыл. Подошла шлюпка, мне помогли перелезть через борт. Я приказал грести к Графской пристани. Как был в мокром исподнем, так и направился в штаб. Часовой не узнал, не хотел пускать...

Я еще не мог свыкнуться с мыслью, что все уже кончено. Впрочем, в корпусе линкора оставались люди, и надо было действовать. Я снял телефонную трубку...

Старшина команды минеров мичман Н.С. Дунько:

- Самое страшное из того, что я видел в ту ночь, - это как на моих глазах вывалилась при крене из своего гнезда 60-тонная противоминная орудийная башня и ухнула прямо на баркас с людьми. А там была аварийная партия с крейсера "Фрунзе". Погибли все в мгновение ока... Они сели в баркас, когда левый борт уже касался воды...

Спасибо Сербулову, помощнику командира, вовремя крикнул:

"Покинуть корабль!" На то, на что не решился адмирал, отважился капитан 2-го ранга. Ему многие жизнью обязаны.

А адмирала, кстати, я спас. Плавал-то я - дай бог, чемпион флота как-никак... Чувствую, в воде кто-то сзади вцепился в голову. Я и не вижу кто. Кричу только: "Голову отпусти, а то потонем!" Он отпустил, за плечи держится. Так к шлюпке и подплыли.

Его втаскивают, а я смотрю - мать честная, да ведь это Пархоменко!..

Капитан-лейтенант В.И. Ходов:

- Я прыгнул в воду в сторону крена - солдатиком. Вынырнул, чуть отплыл, и тут за моей спиной раздался мощный всплеск - линкор перевернулся. От удара о воду пошла воздушная волна.

В воде паники не было. Люди сбивались в группки и плыли на огни берега. Метрах в десяти от меня покачивалась фуражка комфлота. Потом увидел, как матросы окружили Пархоменко, готовые в любую минуту прийти к нему на помощь. Неподалеку плыл вице-адмирал Кулаков. Он крикнул матросам: "Ребята, вы сами держитесь! Мы доплывем..."

Баркасы и катера подбирали плывущих. Некоторые матросы кричали: "Нас не надо! Мы доплывем! Других спасайте!" На днище, на киле перевернувшегося линкора сидели вскарабкавшиеся туда моряки. Они тоже кричали: "У нас нормально! Подбирайте тех, кто тонет".

Меня втащили на катер с крейсера "Фрунзе". И вовремя. Выбился из сил, так как китель не сбросил: в нем были партбилеты и членские взносы. Всех спасенных катер высадил на крейсер "Фрунзе". У трапа нас встретил корабельный врач.

- Как себя чувствуете?

- Нормально.

Я прошел в каюту секретаря партбюро. Офицеры набились.

- Расскажи, как там?

- Дайте переодеться...

Партбилеты высохли. Чуть покоробились. Но менять их не пришлось...

Утром начальник политотдела спросил меня, сколько погибло.

- Человек пятьсот.

- Не может быть! Преувеличиваешь!

Увы, я и не знал, что преуменьшаю. В госпитале мне приказали отвести всех ходячих спасенных в Учебный отряд. Там я пробыл двое суток. Успел только позвонить жене на работу.

- А Веры нет. Побежала в госпиталь.

- Если появится, передайте, что я жив.

Потом еще сутки писал похоронки и наградные листы. При расследовании председатель комиссии Малышев сказал мне: "Экипаж вел себя геройски. Паники не было. Парторганизация правильно строила свою работу". Рядом стоял Главнокомандующий Военно-Морским Флотом Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов. Малышев заметил ему:

- Николай Герасимович, всех отличившихся надо бы представить к наградам.

Но подписать наградные листы Кузнецов не успел. Его освободили от должности.