Я открыла дверь третьей комнаты, и… о боже, это просто великолепно! Она была в пастельно-лиловых и серых тонах. Очень красиво и просто идеально сочетается. Все, решено – я остаюсь здесь, эта комната просто создана для меня!

Я поспешила вниз, чтобы забрать свои сумки, и по пути столкнулась с Генри.

– Ну что, выбрала комнату? – спросил он.

– О да, мне понравилась третья, я в ней буду жить, спасибо тебе большое, Генри!

– Пожалуйста, – беззаботно ответил он. – Только ты теперь мне должна! – прокричал мне вслед братец.

– Что? Ты серьезно? – остановилась я.

– А ты как думала? Я что, просто так тебе уступил?

– Ладно, ладно, позже поговорим об это, хорошо?

– Без проблем, сестричка, – засмеялся он.

Я внесла в свою комнату три очень тяжелые сумки и один чемодан, в котором была вся моя одежда. Решила, что первым делом распакую сумки, а чемодан – потом. Из мебели тут были небольшой шкаф жемчужно-серого цвета, рабочий стол белого цвета (о да, белого!), полка над ним, кровать, застеленная нежно-серым одеялом, и белоснежная тумбочка. Все отлично сочеталось между собой.

В первой сумке лежали книги – детективы, ужастики и фэнтези. Я их все поставила на полку, но, к сожалению, поместились только пятнадцать книг, а у меня их тридцать три. Ну и что мне делать? Книги мне дороже всего, они должны быть всегда на виду, ведь, когда я смотрю на них, мое воображение включается. Ладно, пусть пока полежат на рабочем столе и тумбочке, потом попрошу родителей повесить еще одну полку.

Во второй сумке у меня были краски, карандаши для скетчей, цветные профессиональные фломастеры, уголь, сангина, пастель (сухая и масляная), пять больших альбомов (три из них заполнены) и маленький мольберт (еле влез). Все это я разместила в ящиках стола.

О боже, а где же мои кисти? Надеюсь, я их не забыла! Я быстро осмотрела сумку. О нет… ну почему я такая забывчивая? Неужели я не взяла их? Надо посмотреть, может, они в чемодане?

Быстро обыскиваю чемодан, в котором лежали одежда и часть книги, но кистей не нашла, и моя паника усилилась.

«Так, все будет хорошо, они где-то здесь, – внушила я себе. – Ты же еще не посмотрела третью сумку».

Точно, вспомнила! Кисти я положила в сумку с ноутбуком! Расстегнула молнию, вытащила всю свою электронику и во внутреннем кармане нашла кисти. Уф… Быстро сосчитала их – да, ровно двадцать пять – и положила в ящик.

Вытащив одежду из чемодана и положив ее в пепельный шкаф, я перевела дух и решила пойти изучать серый дом.

В коридоре висели три миниатюрные картины, на одной были изображены розы желтого и красного цвета, перед комнатой Генри висела картина с пионами, а перед комнатой Айви – с тюльпанами. Прикоснувшись к картине с розами, я убедилась, что они были нарисованы масляными красками, а внизу было написано «В. Жаккар». Очень даже неплохо, подумала я и перешла к другой картине. Пионы нарисовал некто С. Кератри. По мастерству картина немного уступала первой, но цвета были очень нежные. Автор третьей картины, с тюльпанами, был М. Ариас. Интересно, а сколько лет этим картинам? Я сняла картину с гвоздя и перевернула ее. На обороте было написано: «5 июня 1933 года». Значит, она была написана восемьдесят пять лет назад…

Повесив картину на гвоздь, я спустилась вниз, повернула налево и оказалась в гостиной. Обои были с узором, напоминающим засохшие ветки деревьев. Диван и кресла – темно-коричневые, из кожи. Мебель выбирали родители, все остальное было серым, но кресла с диваном как-то уж очень сильно выделялись.

Кстати о родителях. А где они? Что-то дома очень тихо…

Я вышла из гостиной и направилась прямиком на кухню:

– Ма-а-ам, па-а-ап, вы тут?!

В кухне их не было, однако на столе лежала записка:

Ясно… а меня с собой даже не позвали. Ну и ладно, зато теперь я могу побыть одна.

Я всегда любила оставаться одна дома, с самого детства, и мне ничуть не было страшно. Когда я одна, я могу фантазировать сколько угодно, чего никогда не делаю при людях, а тем более при своей семье. Невозможно предугадать реакцию людей, а ведь нам, к сожалению, очень важно, что о нас подумают. Меня никогда никто не понимал, и мне иногда кажется, что все считают, будто я сошла с ума. Но это конечно же не так, и в моих фантазиях нет ничего такого. Фантазировать можно в любом возрасте, а не только маленьким детям. Тем более что в детстве кое-кто не очень-то много имел друзей.

Весь мой внутренний мир – это мой внутренний мир. Он не имеет ничего общего с реальностью, но я хочу быть только там. Для меня это источник творчества. Я не та, кто будет следовать нормам. Мне нравится быть такой, какая я есть, но, увы, мне приходится быть скрытной, потому что я не хочу, чтобы меня судили, я очень сильно этого боюсь. Люди не должны никого осуждать, ведь это так низко и неблагородно. Слово «судить» имеет одно значение, но из-за того что все мы разные, мы вкладываем в него разный смысл, по-разному используем. Лично для себя я сделала вывод, что никогда никого не буду судить!

Я хотела пойти наверх и посмотреть остальные комнаты, но мне было лень снова подниматься по лестнице. Вместо этого решила пройтись вокруг дома.

На улице было довольно прохладно, похоже, только что закончился дождь. Дом окружали засохшие деревья, чуть дальше был темный лес; когда я на него посмотрела, у меня аж мурашки по коже пробежали. Местечко мне нравилось все меньше и меньше, атмосфера до ужаса мрачная. В Кенте все говорили, что Лондон – прекрасный город с прекрасными домами, но я пока ничего «прекрасного» не видела. Нет, серьезно, зачем было уезжать из нашего старого дома? Терпеть не могу перемены, это невыносимо для меня. Да еще вдобавок ко всему у меня теперь будет новая школа, к которой придется привыкать.

С другой стороны дома было повеселее – очень много кустов и живых деревьев. Неужели здесь есть деревья, которые могут цвести? Невероятно! В центре сада был маленький фонтан с фигурой красивого белоснежного лебедя. В основании фонтана я заметила золотую надпись:

По-моему, это на французском языке. Я изучала французский в своей бывшей школе, но знаю его совсем плохо Ma — значит «мой», bonne, кажется, «счастье» или «счастливый»… да «счастливый». Получается «Мой счастливый…» А annee 1928 – это, наверное, тысяча девятьсот восьмой год. «Мой счастливый 1928 год». Интересно, что же в нем было такого счастливого?

Потихоньку начинало темнеть, а я толком ничего не рассмотрела. Повернулась лицом к дому и заметила балкон на втором этаже. Витраж на дверях был выдержан в мрачных серых оттенках. Пастельно-серый, темно-серый, холодный серый и почти белый. Да, мрачно, но зато красиво и аккуратно сделано.

Ну вот, опять я отвлекаюсь… Мама мне всегда говорит, что я ни одного дела не могу сделать нормально, не переключая внимание на какую-то мелочь. Что правда, то правда, а вот к сожалению или нет, я не знаю.

Я вошла в дом и обнаружила, что все уже вернулись.

– Мама! Кэти пришла! – закричала Айви.

– Ну сколько раз тебе говорить, чтобы ты не называла меня так, это раздражает! – одернула я сестру.

Когда меня называют «Кэти», меня не просто бесит – я начинаю испытывать ненависть к этому человеку. Исключение – мой отец, ведь это он дал мне такое прозвище.

– Катрин, где ты была? – спрашивает мама.

– Я просто прогу…

– И почему ты так разговариваешь со своей сестрой, а? Что она тебе сделала? Ей всего пять лет! – перебила мама.

– Мама, хватит, пожалуйста!

– Вот именно, Катрин. Хватит уже так себя вести!

– Ой, все, мам, оставь меня в покое, пожалуйста!

С этими словами я побежала в свою комнату и заперла дверь. В последнее время мы с мамой часто ругаемся, а сегодня, кажется, побили предыдущий рекорд: скандал всего за полминуты. И вот что удивительно: когда хоть кто-то из членов нашей семьи рядом, мы ссоримся, а когда мы с мамой наедине, у нас почему-то все хорошо. Вот не понимаю, как такое может быть.