Тютчеву

Над землёй сгустились тучи,

Небо словно из камней,

Ты был прав, товарищ Тютчев,

Осознанием ко мне

Те твои четыре строчки

Зачастили, хоть кричи,

Разорвать бы на кусочки,

Разобрать на кирпичи.

Непонятки в непонятном,

Но таком родном краю,

Где удобно и приятно

Без одежды королю,

Где Раневскую и Плятта

Погружают в тишину,

Где гремит Олимпиада,

Работяга бьёт жену,

Где в безденежье и горе

Притаилось «дежавю»

И застряла комом в горле

Фраза «Я не доживу

До времён других», непруха

Проливается в бокал,

И отсюда кверху брюхом

Уплывают облака…

Грибник

Он с детства был приучен к лесу.

С отцом и дедом по грибы

Ходил не ради антистресса,

Блуждал не тропами судьбы.

А так, играя и мечтая,

Интуитивно мог понять

Где гриб какой, тропа какая,

Куда не стоит наступать.

В лучах восхода и заката,

Сбежав от суетных страстей,

Грибы он видел, как редактор

Ошибки видит на листе.

Но жизнь не объяснишь словами:

Уже, лет десять как, грибник

Пьёт водку на скамейке с нами,

От внучки получая втык,

Но каждый выпивоха знает,

Что лучше всех (скрывать к чему?)

Грибник бутылки собирает.

И мы завидуем ему.

По Невскому бродят карманники,

Чертяги петляют в толпе,

А я беззаботно, как маленький,

По собственной узкой тропе

Иду в направленьи Восстания,

Хотя я совсем не бунтарь.

Изящные, стройные здания,

Аптека, Фонтанка, фонарь,

Фонтаны Петровского детища

В известном всем Летнем саду,

Скажите, скажите мне – где ещё

Я так навариться смогу?

Обшарив карманы и сумочки,

Туристов, беспечных зевак,

Нырну со знакомой мне улочки

Во двор, в переулок, в кабак,

Залягу на тихое днище я

И богу всех прежних богов

Взмолюсь, чтобы дряхлая нищая

Со мной разделила улов.

Я супа налью ей горячего

И тысячу суну в карман.

– Силёнок немало потрачено,

Ну что ты не кушаешь, мам?

Деревянная медаль

Последний выстрел, цель близка,

Но дёрнулся, осталась чёрной

Поверхность чёртова глазка,

И это крах борьбы упорной.

Ты этим жил, ты жилы рвал,

В поту подскакивая ночью,

Но упустил ты свой металл,

Причём навек – не лишь отсрочил.

Фатальным сделался прокол,

Фатальным, Дева Пресвятая:

Четвёртым к финишу пришёл,

А кто четвёртых вспоминает…

Мы не забудем, и навек

Для нас четвёртый станет лучшим,

Не выигравший человек,

Зато запавший прямо в душу.

Объяснение в любви или Провинциальный роман

«…Ты замаячила землёй на горизонте,

Обетованным берегом блаженным,

Прекрасной гаванью в Эвксинском Понте,

Открытою великим переменам.

Быть может, Данте, встретив Беатриче,

Примерно то же испытал – не знаю,

Но знаю то, что блеск твой безграничен,

Как и твоя изящность внеземная.

Небес посланницу впервые вижу,

Хотя объездил полземли. Столь яркой

Красавицы я не встречал в Париже,

В Венеции, гуляя по Сан-Марко,

Не встретил и, скитаясь с караваном,

В Аравии и знойной Палестине:

Явилась ты оазисом желанным.

Звездой богов среди мирской пустыни.

Роскошней ты влюблённой Суламифи,

Милее Афродиты, эталона

Красы, запечатлённой в древних мифах…

Судьба ко мне, скитальцу, благосклонна,

С тобой, нежнейшей, встречу подарила

И бархатом мне выстелила тропы…

В Урюпинске увидел я светило,

Случайно проезжая автостопом…», –

Так, выйдя из дешёвого кафе,

Обтёсанный по кудрям грозной фомкой,

Я, находясь немного подшофе,

Кадрил с пристрастьем незнакомку.

Как дома оказался, я не помню,

Зато что я теперь звезда «ютуба»,

Ведь со столбом я флиртовал нескромно

И целовал фонарный в губы.

Выпускники 41-го

До выпускного оставались сутки,

Приготовленья все проведены,

Цвели галактикой душистой незабудки,

Цвели все девушки и юноши страны –

Цвели, на жизнь смотрели беззаботно

И, вспоминая лучшие деньки,

Шумели весело, дышалось им вольготно,

Их видя, улыбались старики.

Из репродукторов лились рекою песни,

Знамёна красные, кружась от ветерка,

Зарёю алою смотрелись, и прелестно

Фрегаты туч неслись издалека.

Играли в скверах пышные оркестры,

Манила блеском вод своих река,

И не было тогда ещё известно,

Как катастрофа гибельно близка.

Да, мало кто в веселии всеобщем

Вниманье обратил, что в небесах

Кружили вороны, гонцы кромешной ночи,

И стрелки замирали на часах…

А завтра – выступленье комиссара,

От Молотова узнаёт страна

О нанесеньи страшного удара,

О том, что ночью началась война…

До августа уже была в руины

Превращена застройка городка,

А юноши во рвах рвались на минах,

Горели в танках, также коротка

Жизнь оказалась и у одноклассниц,

Душой медсёстры проросли в поля,

И горький плач над небосклоном ясным

Раскачивал колосья ковыля,

В себя вобравшего мучения, потери

Несостоявшегося торжества –

Артиллерист в упор врагом расстрелян,

Связистка, одноклассница, мертва…

Какую доблесть проявили дети,

Которым рано повзрослеть судьба

Судила, чтоб и после верной смерти

Продолжилась великая борьба…

Их кровь окрасила Победы нашей знамя,

Ведь до Берлина армию вели

Погибшие, будя в живущих пламя,

Связь знаменуя неба и земли…

Архангелы, преставленные классы

Сломили грозного, как Ганнибал, врага,

И выживших, в семнадцать седовласых,

Роль тоже несказанно велика,

Роль в сохранении всего честного света,

Окутывал который едкий дым –

Как некогда великолепно спето:

«Поклонимся и мёртвым, и живым!»

Посвящение моей прабабушке, бабуле Ире

Бабуля Ира – героиня,

Достойная романов громких,

Душа ясней небесной сини,

Идей и мыслей – не котомка,

А караван до звёздной выси,

В делах насущных – непрестанно,

И в каждом деятельно смыслит,

В уме – с намётками генплана.

И дщерь достойнейшего рода,

И, право, гордость Оренбуржья,

В крови – Самарская порода,

И с житницей, Кубанью, дружит.

Да что перечислять… Россия

Нашла в бабуле воплощенье,

Мелодика Аве Мария,

Но в православном исполненьи.

Пройдя сквозь голод и лишенья

Поры военной и подъёма

Послевоенного – раченьем

Полна о ближних и о доме.

Характер с детства закалённый,

Смышлёней Фурцевой, но мягче,

Лицом – Сикстинская Мадонна,

Детей и внуков с чувством нянчит.

Во всём читается забота

И, вместе с этим, крепость духа,

Новатор большая, чем Джотто,