Иван Тихомиров снова займет определенное место в жизни всех Веремеевых. Может быть теперь не ненавистного мужа любимой дочки, но презираемого отца внука точно…
— Хорошо, дочь… Держись от него подальше… Скоро все это закончится… И мы тебя любим!
— И я вас…
Ксюша скинула, положила телефон на стол, задержалась взглядом на постепенно тухнущем экране.
А ведь они действительно любят. Сильной, подчас удушливой любовью. Вероятно, свойственной всем родителям, но…
Теперь она видела столько ошибок, которые допустили мать с отцом. Видела эгоизм этой любви. Видела, к чему может привести недоверие к детям…
И для своего ребенка… Со своим… Хотела бы постараться избежать этих ошибок. А начинать избегать предстояло очень скоро…
Телефон снова ожил. На экране — контакт врача.
И пусть на сей раз Ксюша не сомневалась ни секунды, все равно с дрожью опять взяла аппарат в руки, прокашлялась…
— Алло, Ксения Игоревна…
— Да, слушаю вас…
— У меня есть результаты анализа на ХГЧ… На сей раз я с радостью могу вас поздравить, но очень прошу не спешить. Впереди у нас очень ответственный путь.
— С-спасибо, — самый долгожданный в жизни Принцессы и Бродяги ответственный путь…
Глава 32
Настоящее…
Бродяга в третий раз перечитывал одну и ту же строку, пытаясь вникнуть в смысл текста.
На часах было около десяти, сегодня он приехал в офис в восемь — не спалось, легче было переключиться на работу, чем мучиться мыслями о реальном и вероятном трэше, который происходит вокруг.
Надеялся, что загоняет себя в офисе так, что вечером попадет в квартиру… Пустую… Ненавистную… Холодную… И моментально вырубится. А утром снова проснется и насладится первой минутой после пробуждения, пока все дерьмо разом вновь не выльется на голову осознанием — Ксюша по-прежнему не собирается с ним говорить, Данилов по-прежнему ничем не радует, он сам по-прежнему себя ненавидит.
Ваня скользил взглядом по строкам на экране, то и дело сбиваясь на посторонние мысли.
О том, что бледная сегодня. О том, что с подругой этой своей наверняка продолжает «корешиться». О том, что до нового заседания с каждым днем все меньше времени… А явных сдвигов нет.
Она холодная и отстраненная. А теперь у нее еще и глаза горят… И почему-то одновременно это так трогает… И так пугает.
От одной только мысли, что из-за кого-то еще у нее может так взгляд загораться, становится страшно. По-настоящему. Это ведь смерть для Бродяги. Не то, что дышать перестанет и чувствовать собственное сердцебиение, а то, что она его разлюбит. Встретит кого-то… Не Кира, который мог только надеяться. А кого-то незнакомого… Кого-то лучшего… Кого-то, из которого сколько дух ни вытряхивай, он выйдет победителем, потому что трофей — ее любовь — кулаками не заслужишь…
Ваня выдохнул шумно, откинулся на спинку кресла, стал глаза тереть… Нужно было переключиться. Срочно переключиться, потому что закончиться эти его размышления могли только какой-то идиотской выходкой, которая еще дальше отбросила бы его от Ксюши.
Надо было вспомнить о том, в чем он за десять лет ни разу не усомнился — она может любить только его. Так же, как он может любить ее одну. Это их общий «баг» в прошивке. Лучший в мире «баг».
Тихомиров не знал, есть ли еще кто-то в офисе, это его не особо-то интересовало. Задачи нарезались в онлайн режиме, а рабочее время для нормальных людей давно закончилось.
Поэтому, когда в кабинет не постучались даже — будто поскреблись — застыл на мгновение, растерялся…
— Можно? — еще больше, когда увидел, что зашла Ксюша.
Красивая до невозможности. В узком платье, с пышным гладким пучком на голове, на каблуках…
И сложно заставить себя ей в лицо смотреть, когда хочется путешествовать взглядом по всему телу. И не взглядом тоже…
— Что-то случилось? Почему ты до сих пор в офисе?
Ваня кивнул, дождался, пока она ближе к столу подойдет. Глянул на кресло, надеясь, что присядет, но она головой мотнула. Смотрела по сторонам, пару раз по его лицу взглядом скользнула… Ване показалось, что она пытается улыбку сдержать… Странно это было. Странно и непонятно. А оттого — немного пугало.
— Не только у тебя работы много, Тихомиров, — она вроде бы огрызнулась, но беззлобно как-то… Ласково даже.
— Ты снова о разводе хочешь поговорить, Ксюш?
Она на мгновение дольше обычного на его лице задержалась, потом опустила взгляд… И, черт возьми, точно улыбку прячет. Точно ее…
— Нет. Сегодня не о разводе. И вообще… Я не очень говорить хочу, просто…
Сделала шаг к его столу, положила что-то рядом с ноутбуком…
— Ты сначала сам осознай, хорошо? Не иди за мной… И давай обсудим это позже… Но просто осознай… — запнулась, а на глазах слезы выступили будто… — И поговорим…
Резко развернулась, снова к двери подошла, затормозила на секунду, оглянулась…
Тихомиров неотрывно на свой стол смотрел. На стол с четвертым уже тестом. И снова две — безумно уверенные — полоски.
— Это наш тест, Ксюш? — а потом на нее взгляд поднял. Растерянный до ужаса. Испуганный. Впервые у ее Бродяги взгляд испуганный…
— Наш…
Ответила, вышла, оставила его одного в надежде на то, что просьбу он исполнит.
* * *
Ксюша возненавидела себя за эту дурацкую идею почти сразу, потому что… Бродяга послушался.
Не пошел следом. Не начал названивать.
Позволил спокойно смыться из офиса, добраться домой, закрыться на все замки, принять душ, забраться в домашний костюм и в нем трястись… Не из-за страха или отчаянья, а из-за какого-то лютого предвкушения. Ксюша знала мужа, как свои пять пальцев. Она всегда так считала, но сегодня… Совершенно не понимала, чего от него ожидать.
И ожидать ли?
Неужели он настолько изменился за эти проведенные врозь месяцы, что будет чинно терпеть, пока она сама вновь не придет с разговором, пока не надиктует свои правила и… Что дальше?
У нее ведь нет правил. У нее ведь только страх и счастье.
Ксюша не находила себе места. Курсировала по квартире, наматывая круг за кругом, умоляя мысли успокоиться, но мыслям было все равно…
Они метались от паники до абсолютного спокойствия. От отчаянья до пофигизма, а потом…
В дверь позвонили… И сердце ухнуло в пятки… И кровь отхлынула от лица…
Ксюша даже не дышала, кажется, когда шла открывать… Надо бы посмотреть на экран домофона, но она забыла… Отщелкивала замок за замком, толком не понимая, это реальность или сон…
Сон, в котором Ваня жив — стоит за дверью. А она ждет их ребенка…
Тихомирова сначала на щелочку дверь открыла…
Иван стоял немного на расстоянии, руки в карманах, взгляд убийственно спокойный… Или просто убийственный… Не потому, что злой, просто… Невероятно сконцентрированный…
— Привет. Пустишь? — и видно, что слова приходится выдавливать из себя. А Ксюша и выдавить не смогла. Кивнула просто, дверь шире открыла, отступила в квартиру, сделала три пятящихся шага назад…
С замиранием сердца следила, как он входит, как за спиной дверь закрывает, как застывает, глядя на нее… Долго молчит, смотрит в глаза, лицо будто бы без единой эмоции…
— С первого раза, Ксюш… — потом же улыбается… Легко так… По-мальчишески немного… — С первого раза… — и возвращает жене ее слова.
После чего забывает, что можно и дальше разрешения спрашивать, что хорошо бы разуться, пальто снять, не «морозить» ее зимним воздухом, который с собой в квартиру занес. Хватает за руку, дергает, в себя впечатывает, чувствует, что она дрожит вся, что всхлипывать стала, утыкается в макушку и шипит…
Шипит, потому что бродяги не плачут, даже когда большего счастья в их жизни еще не случалось.
* * *
Ксюша не знала, сколько времени прошло, за задернутыми шторами еще вечер, уже ночь или светает, она лежала на кровати, уткнувшись лбом в грудь Бродяги, держала глаза закрытыми, размерено дышала, чувствовала, как по спине бродят пальцы, что они иногда берутся волосы перебирать, слегка дергая, но… Пусть перебирают. И дергают тоже пусть, потому что… В последний раз так хорошо было миллион лет назад.
