И без того слабые ноги стали совсем бессильными палочками. Чтобы не грохнуться от переизбытка чувств, Ксюша на пол опустилась, прислонилась головой к холодному кафелю, глаза закрыла…
Она ведь почти десять лет об этом моменте мечтала, да только… совсем не так его себе представляла. И обстоятельства должны были быть другими, но… Вероятно, вселенная так посмеивается, намекая, что ей лучше знать, когда чему случаться…
Что они с Бродягой могут хоть двадцать лет упорствовать, бороться с ней, пытаться сделать по-своему, а она… Как истинная дама… Дарит — когда хочет. Забирает — когда посчитает нужным. Шлет награду, будто испытание… Да только… Для Ксюши это все равно награда была. Высшая. Неоценимая. Невероятная…
Она трясущимися руками живота коснулась. Плоского пока, конечно же. Никто и не догадался бы, но она-то знала. Она-то теперь знала…
Улыбнулась, чувствуя, как слезы на ресницах собираются, встала снова, тесты сгребла, обратно в спальню, здесь разложила их на покрывале, сама устроилась с ногами, начала заново разглядывать и таять из-за того, какими уверенными ей казались эти полоски… Щеки пылали, пальцы холодели, уши горели, а Ксюша не знала, куда деть себя… Что делать, с чего начинать, куда бежать, как Бродяге сказать…
Здесь сомнений не было. Он должен знать. Он тоже ведь мечтал. И пусть ей по-прежнему сложно даже при мысли, что нужно в глаза ему смотреть, говорить что-то, улыбка только шире становится, когда Ксюша представляла, как он отреагирует.
— С первого раза, Тихомиров… С первого раза… — своим же словам улыбнулась, аккуратно опустилась на подушку, на которой он спал в тот самый раз, свернулась клубочком… Улыбающимся трепетным клубочком и снова позволила себе чуть поплакать. От счастья ведь можно…
* * *
О беременности Ксюша узнала в воскресенье, понедельник же начала с того, что снова посетила клинику со звучным названием…
Антон Владимирович был более чем удивлен ее визиту, но выслушал, назначил анализ крови, проконсультировал, аккуратно попросил не спешить, ведь даже три положительных экспресс-теста не гарантируют наступление беременности, а о прошлой реакции Тихомировой знал и он. Поэтому раньше времени не обнадеживал, но отправил до невозможности счастливую подозреваемо беременную провести день в спокойствии. Отвлечься, развлечься, обдумать все… И ждать результатов. Снова ждать результатов.
Ксюша выслушала его, пытаясь сдерживать улыбку, дрожь в голосе и пальцах, но… Иногда все же прорывалось…
Она и сама от себя не ожидала такой реакции, такой эйфории, такой уверенности… Ведь сейчас совсем не то время. И обстоятельства не те. И быть такой счастливой тоже рано, но справиться с собой Тихомирова не могла.
Она действительно была самой счастливой…
Еще до поездки в «Путь аиста» еле сдержалась, чтобы на дежурное Ванино: «Доброе утро», не ответить: «Доброе утро… почти папа».
Ее распирало… От новых знаний, от новых ощущений (скорей всего пока придуманных), от того, как вдруг ясно стало на горизонте… Не потому, что все их с Иваном проблемы решились, а потому, что они разом уменьшились в размере. Стали маленькими, еле заметными, совершенно неважными…
Вполне возможно, это все зефир, который должен был заменить мозг постепенно, избавляя беременную от страхов ближе к сроку родов, но в случае с Ксюшей «зефир» наступил куда раньше.
После клиники она поехала не на работу, а в парк. Сидела с молчаливым сопровождающим ее охранником на лавке, пыталась завести разговор, но он отвечал односложно и не слишком заинтересованно.
Думала, кому бы позвонить, кому сказать… Поняла, что в мире есть один человек, для которого эта новость будет настолько же важной, как для нее. Но Бродяге звонить не хотелось. Ему сказать предстояло иначе.
Ждала звонка от Антона Владимировича весь день, телефон из рук не выпускала…
— Ксюш, с тобой все хорошо? — и Тихомиров это заметил…
Когда они вдруг вдвоем оказались на кухне офиса. Только они… И жужжащая кофемашина, готовившая Бродяге его любимый эспрессо.
Ксюша стояла у вазы с конфетами, улыбалась рассеяно, все никак не могла выбрать, какую взять к ромашковому чаю, Иван эту улыбку заметил, застыл сначала, потом почему-то испытал тревогу…
Нельзя сказать, что ему нравилось, когда Ксюша выглядит чернее тучи, когда напрягается, стоит ему на горизонте показаться, но… В тех реакциях он видел логику, как бы печально это ни звучало, а у вот такой загадочной расслабленности — нет…
— А? — она даже вопрос не услышала. Да и его, кажется, не заметила бы, не окликни муж ее.
— Спрашиваю, с тобой все хорошо? Ты бледная какая-то…
И она действительно была чуть бледной, зато глаза… Горели так… Ваня уже сто лет этого взгляда не видел. Только в самом начале отношений, когда они ходили до одури друг в друга влюбленные. И только, когда находили друг друга глазами…
— Все хорошо, спасибо…
Не огрызнулась, не проигнорировала, улыбнулась еще раз, потом покраснела отчего-то, определилась с конфетой, чашку схватила, вышла…
Оставив мужа в полном замешательстве. И себя тоже.
Потому что в голове-то разом воображаемая сцена, в которой она его прямо там — на кухне — огорошивает. Незамысловато пусть, но разом в самое сердце…
Вот только рано еще. Прежде нужно было получить результаты анализа, а уж потом…
* * *
— Алло, дочь, как дела? — у Нины всегда имелась невероятной силы интуиция. Особенно, когда дело касалось Ксюши.
Вот и сегодня, пусть никаких особых поводов звонить дочери не было, она набрала. Вопрос задала аккуратным тоном, чувствовалось, что почву прощупывает. Ощущает, что что-то произошло или должно произойти, и опасается…
— Привет. Дела… Все хорошо, мам. А у вас с папой как? — колебалась Ксюша не больше секунды. Промелькнула шальная мысль признаться во всем матери, но ее довольно быстро удалось отбросить. Реакция у Нины будет ожидаемо острой. И сейчас Ксюше она была абсолютно не нужна.
— Тоже хорошо… Только скучаем. Ты давно не заезжала…
Ксюша улыбнулась почти незаметно, глянула на родительский портрет на столе… Даже заезжай она дважды в день, Нина все равно начинала бы разговор с этих слов.
— Может, на выходных?
— Может… Ксюш… — Нина не выдержала почти сразу. Голос из настороженного стал полноценно тревожным. Самой Ксюше же отчего-то улыбнуться захотелось. Это стало будто еще одним подтверждением того, что в ее жизни грядут перемены. Мама ведь что-то чувствует… Отчего-то тревожится… — У тебя точно все хорошо? Мне просто такой сон снился…
— Какой сон, мам?
— Будто у тебя в руках яйцо… И лопается скорлупа, а там птенец…
— Разве это плохой сон, ма? К добру скорей всего… — и пусть своим ласковым тоном Ксюша только усиливала тревогу матери, улыбка сама расцвела на губах.
— Все равно будь осторожной, Ксюш. Ты же знаешь, мы с папой всегда за тебя переживаем.
— Я очень осторожна, — «а теперь буду еще осторожней». Вторая часть предложения осталась не произнесенной.
— А что там твой муж? Не пытается вернуть?
— Мам… Мы же вроде бы договаривались. Тему Ивана мы не трогаем.
Нина фыркнула. Тему Ивана не трогать ей было сложно… Хотелось трогать. Постоянно трогать, чтобы раз за разом втаптывать зятя в грязь. Теперь это можно было делать официально. Испытывая особое удовольствие от того, что оказалась на его счет права… И совсем скоро он пропадет из жизни семейства Веремеевых.
— Я просто не хочу, чтобы он доставлял тебе еще больше неприятностей… Пока ведь так и не разобрались, кто совершал на него покушения? Очень боюсь, что это до сих пор может коснуться тебя…
Ксюша тоже боялась. Вот только немного другого — что это по-прежнему… в любую секунду… может снова коснуться его.
— Мы не общаемся, мам. И не бываем вместе. Я вне опасности…
Нине же она сказала то, что мать хотела услышать. Пусть хотя бы сегодня ей будет спокойно, ведь скоро…
