Ей пришло в голову, что если бы он предложил, то она, пожалуй, согласилась бы бежать вместе с ним из племени. В последнее время Амизак повадился брать Янину в постель вместе с одной или двумя другими женами, и это было отвратительно. То, что происходило по ночам в кибитке вождя, ее терзало и мучило по утрам. Она не хотела принадлежать этому грубому, сладострастному человеку, и знаки, подаваемые Октамисом, зарождали в ней робкую надежду, что в скором времени все может измениться.

Почему нет? В этом мире не существует ничего, что нельзя изменить. Вопрос лишь в том, какими именно окажутся перемены – к добру или к несчастью? Но ответ, увы, знают только боги, а людям остается лишь слепо подчиняться их воле.

Пиршество продолжалось три дня. Никогда еще Янина не видела людей, дошедших до такого скотского состояния. Обожравшиеся и перепившиеся, они утратили всякий стыд и ленились уползать в бурьяны, чтобы справлять там нужду. Многие блевали. В дополнение к хмельным напиткам пошли какие-то колдовские травы, которые курились у костров, пропитывая своим приторным запахом все вокруг. Надышавшись ядовитым дымом, сколоты сначала кашляли, смеялись, а потом затевали дикие пляски и, обрядившись в звериные шкуры, вытворяли такое, что Янина зажмуривалась и для верности еще и зажимала глаза ладонями.

Как ни упрашивала она Амизака освободить ее от необходимости восседать с ним за пиршественным столом ночи и дни напролет, он был непреклонен, поэтому ей приходилось созерцать все бесчинства, творившиеся вокруг. Но, как вскоре выяснилось, не это было самым страшным. По-настоящему ужаснулась девушка, когда Амизак, глядя на нее осоловевшими глазами, заявил, что сегодня она ночует в кибитке его брата.

– Но как это возможно? – воскликнула Янина. – Я замужняя женщина!

– По нашим законам, – произнес Амизак медленно, – жены родных братьев являются общими… Когда они соглашаются с этим, – добавил он, совладав с непослушным языком, – или когда один из них умирает. Не волнуйся так, – самодовольно захохотал он, – я не навсегда тебя отдаю. Только на одну ночь. Нам с Мадагаем пришло в голову попробовать женщин друг друга. Вы ведь такие разные, ха-ха! И мне хочется узнать, чей вкус лучше.

Перед тем как выйти из своей кибитки, Янина спросила у одной из жен Амизака, случалось ли им прежде заниматься этим.

– Конечно, – последовал невозмутимый ответ. – Правда, не с Мадагаем. Но у нашего супруга есть и другие братья. И, случается, он принимает у себя гостей.

– Гостей? Он и гостям вас отдает?

– Таково правило гостеприимства, – пояснила другая жена. – И, честно говоря, оно нам нравится.

– А потом? Как после этого Амизак относится к вам?

– Плохо, – признались женщины, качая головами. – Но длится это недолго. Муж отходчив. Поколотит, а потом сам же и пожалеет. Ты радуйся, когда Амизак бьет. Это значит, что подарками одарит.

Радоваться у Янины не получалось. Она легко выучила язык сколотов, но никак не могла привыкнуть к их обычаям. И необходимость отдаться незнакомому мужчине была для нее столь тягостной, что женщинам пришлось раздевать ее силой. Потом они держали Янину за руки, чтобы не вырвалась, пока Мадагай с нею спаривался. К счастью, он оказался слишком пьян, чтобы предаваться забавам долго.

Той ночью, уставившись в темноту и сжавшись в комок, как в детстве, Янина приняла решение, что уйдет из стойбища. Пусть голой и босой, без еды и надежды выжить, но уйдет. Перед рассветом, когда мрак сгустился, она выскользнула из кибитки, пробралась среди тел пьяных сколотов и приготовилась бежать куда глаза глядят, как вдруг была остановлена всадником.

– Стой! – велел он, и она узнала голос Октамиса.

В отличие от большинства сколотов, он пил умеренно и оказался одним из немногих, кто был в состоянии охранять покой соплеменников, спящих мертвецким сном.

Янина попыталась спастись бегством и затеряться в темноте, но Октамис легко нагнал ее и остановил коня, преграждая путь.

– Куда ты собралась? – спросил он, строго и вместе с тем участливо.

В ответ она расплакалась. Он спрыгнул на землю, взял ее обеими руками за плечи и принялся успокаивать.

– Я не могу здесь больше оставаться! – выкрикнула Янина. – Я его ненавижу! Я всех ненавижу!

Для начала Октамис приложил палец к губам, призывая ее к сдержанности. Потом несколько обиженно осведомился:

– И меня? Меня тоже ненавидишь?

Янина быстро посмотрела на него и потупилась. Это получилось красноречивее любого ответа. Октамис отпустил ее плечи и взял за руку.

– Янина… – тихо произнес он.

– Нас увидят, – пролепетала она. – Будет плохо.

– Не увидят. Все спят. Но осторожность не помешает. Возвращайся к себе. Ни о чем не беспокойся. Я сделаю так, что Амизак тебя больше не обидит.

– Но как? – вырвалось у нее.

– Это мое дело, – твердо произнес Октамис. – Жди. Немного осталось.

– А потом? – спросила Янина.

Спросила почти беззвучно, одними губами, которые отчего-то онемели.

– Со мной будешь. Хочешь? Ты и я. Детей родим. Заживем душа в душу, – он впился взглядом в ее лицо и настойчиво повторил вопрос: – Хочешь?

У нее язык не повернулся, чтобы произнести короткое «да». Она ограничилась тем, что быстро кивнула. Этого было достаточно. Он тоже кивнул и показал глазами на стойбище, которое она собиралась покинуть. Не споря, Янина повернулась и пошла обратно. Сердце у нее впервые за долгое время пело. Ей было хорошо. Жил рядом человек, которому она была дорога. Уже одна мысль об этом согревала ей душу. Янина забралась под полог, счастливо улыбнулась и уснула. Снилось ей что-то очень хорошее.

В тот же день распухший, потемневший лицом Амизак вышел к племени и под страхом смерти запретил употреблять хмельные напитки и прочее зелье. Был отдан приказ готовиться к большому переходу. Стойбище охватила суматоха. Янина следила за сборами в предвкушении больших перемен в своей жизни. Она верила, что Октамис сдержит слово: было в нем нечто, внушающее доверие. Оставалось потерпеть немного. Янина была готова терпеть и ждать.

Оба племени, собравшись в одно, снова двинулись в путь. Дозорные скакали во все концы и возвращались с донесениями, выслушав которые, Амизак и Мадагай подолгу совещались, окружив себя советниками и военачальниками. Октамиса на эти советы не звали, и он испытывал уколы уязвленного самолюбия. Но он ничем не выдавал своих чувств и даже не огрызался, когда соплеменники поддевали его, напоминая, как переменилось к нему отношение вождя.

Октамис дожидался своего часа. Он даже был рад тому обстоятельству, что Амизак забыл о его существовании. Не было больше нужды притворяться простаком и глупо таращить глаза. Вождь считает его недостойным своего внимания? Пусть остается при своем мнении. Тем легче будет осуществить задуманное.

Пока что Октамис не придумал, как именно убьет вождя. Больше всего шансов у него было во время охоты и сражения. Подобраться к Амизаку вплотную вряд ли удастся из-за стражи. Всадить вождю нож в сердце при всех было равносильно самоубийству. Нет, умирать Октамис не собирался. Слишком великие свершения ожидали его, чтобы закончить так бездарно. Не пристало любимцу Ареса совершать опрометчивые поступки. Искусство войны состоит не только в умении сражаться, но и в способности подготовиться к битве, выбрать удобный момент и правильно распределить силы.

Амизак и его брат тоже помнили эту истину. Когда наконец разведчики принесли весть о том, что подходящее селение найдено, они отвели людей подальше и начали готовиться к решающей битве. Лазутчики незаметно подкрадывались к поселению, запоминая все изгибы реки, расположение холмов, состояние ограды и пытаясь сосчитать количество воинов. По возвращении они уединялись с вождями, чертили что-то на земле, раскладывали камешки и щепки и отвечали на вопросы. Наконец Амизак и Мадагай решили, что пора начинать.

Сколоты снялись с места и приблизились к стойбищу на расстояние видимости. Мадагай с двумя телохранителями поехал на переговоры. Он рассказал правителю склавинов о своих миролюбивых намерениях и попросил разрешения остаться в здешних краях. Пастбищ и лесов на всех хватит, рассуждал он, а рыбы в реке – тем более. Почему бы народам не зажить вместе, как добрым соседям? От такой близости обеим сторонам только польза будет, разве нет?