До ушей Октамиса донеслось треньканье спущенной тетивы, но он упал на землю еще за мгновение до этого. Стрела разочарованно просвистела, уносясь в ночь. Пригнувшись, Октамис кинулся в ту сторону, откуда она прилетела. Навстречу ему выдвинулась мужская фигура. Это был Корсак, который топил греческую статую вместе с остальными, но не возвратился в стойбище, а устроил засаду, зная, что Октамис остался у реки. Не имея возможности снова воспользоваться луком, Корсак отбросил его и тоже выхватил меч.

Некоторое время они расхаживали по кругу, зорко следя за каждым движением соперника, точно два задиристых петуха, готовых к драке за самку. Ночного света и отблесков далекого пожарища хватало, чтобы отчетливо видеть друг друга. Оба знали, что поблизости больше никого нет, так что вождь не узнает о поединке. И оба давно намеревались выяснить отношения.

Для Октамиса стало полной неожиданностью, когда враг атаковал его не только мечом, но и копьем, которое держал левой рукой под мышкой. Это делало их силы неравными. Обладая дополнительным оружием, Корсак удерживал Октамиса на расстоянии, а когда хотел, опускал наконечник и разил клинком. Лишенный языка, он бормотал что-то невнятное, и тон его был злораден и угрожающ.

Октамис понял, что долго ему не продержаться. В отличие от меча, сверкающего в лунном свете, копье было почти неразличимо во мраке. Пуская его в ход, Корсак уже дважды нанес довольно ощутимые удары в грудь Октамиса. Пока что юношу спасали бронзовые пластины, нашитые поверх рубахи, но и такие попадания были достаточно болезненными и сбивали дыхание. Октамис постепенно утрачивал силу и точность, без которых не одержать победы в поединке на мечах. Следя за копьем, он едва успевал отбиваться от меча, но, парируя выпады, каждое мгновение рисковал подставиться под коварное острие.

Ему представился вдруг Арес, который, конечно же, легко расправился бы с сотней таких Корсаков, будь они не только вооружены до зубов, но еще и прикрыты броней и щитами. «Отец мой, – взмолился Октамис. – Подскажи уловку, направь мой меч. Рано мне помирать. Я еще много должен совершить во имя твое, отец мой и повелитель».

Едва слова мысленной молитвы отзвучали в мозгу, как Корсак перешел в решительное наступление. Но на этот раз Октамис испытал не парализующий страх, а удивительное спокойствие и даже незнакомую ему прежде веселость. Если прежде он всегда горячился и терял голову в бою, то на этот раз почувствовал себя совершенно другим человеком. Корсак со своим копьем был для него все равно что безрассудный мальчишка, справиться с которым не составляло ни малейшего труда.

Рука Октамиса вытянулась вперед. Пальцы поймали древко, сжали, рванули на себя. Увлекаемый своим же копьем, Корсак сделал непроизвольный шаг вперед и напоролся животом на острие меча, выставленного ему навстречу. Открыв рот от боли, он попытался закричать, но оказался способен издавать лишь однообразные жалобные звуки. Октамис слушал их недолго. Он вытащил меч и вогнал его снова, чуть ниже, потом поднатужился и повернул клинок. Нельзя было допустить, чтобы Корсак выжил.

Всхлипы прекратились. Октамис за ногу оттащил тело к пасущемуся коню и вставил сапог в стремя, так чтобы Корсак волочился по степи, как будто свалился с седла, сраженный в конном бою. В его котомках могло найтись много полезных вещей, но Октамис на них не позарился. Присваивать чужое добро было противно его натуре, к тому же воровство в племени каралось и могло выдать Октамиса с головой. Он просто как следует огрел коня по крупу, заставив его убежать в темноту вместе с мертвым хозяином. Затем юноша сделал несколько шагов по направлению к стойбищу, но, спохватившись, повернул к реке.

Нельзя было уйти, даже не поблагодарив Ареса за то, что тот подсказал прием и направил руку.

– Если придашь мне сил, отец мой, я вытащу тебя из воды, – пообещал он, спускаясь по пологому берегу. – Негоже тебе, бог, в реке киснуть подобно коряге. Подсоби только немного.

Просьба оказалась напрасной. Сколько ни бродил Октамис по отмели, найти статую ему не удалось. Уже и небо посветлело, позволяя видеть собственные ноги, переступающие в теплой воде, а только ил и водоросли были под ними. Арес исчез. На всякий случай Октамис выбрался на берег и, отыскав следы копыт, удостоверился в том, что не ошибся местом. Тогда он повернулся к реке с новым священным трепетом, охватившим его при мысли о том, что он стал свидетелем самого настоящего чуда. Разве могло вялое течение унести столь тяжелый груз, увязший в иле? И не рыбы его съели. Нет на свете такой рыбы, чтобы проглотить Ареса.

Выбравшись на берег, Октамис сбросил с себя все и принялся бегать туда-сюда, стуча зубами и пытаясь согреться. Потом отжал одежду, натянул на себя и побежал в стойбище, шумно вдыхая и выдыхая прохладный утренний воздух. Когда он добрался до проплешин выгоревшей травы, пар валил от него, как от коня, проделавшего немалый путь.

Несколько раз ему пришлось переступать через растерзанные, полураздетые тела. Многие мертвецы были босые. Попадались безглазые и безносые – это развлекались воины, добивавшие раненых. Были и такие, при взгляде на которых воротило даже привычного ко всему Октамиса. Он старался не смотреть на убитых. Они больше не были людьми. Окровавленные туши, сохранявшие пока человеческий облик. Очень скоро все это сгниет и обратится в прах, годный лишь на то, чтобы удобрить и без того благодатную степную почву.

Среди перевернутых повозок и поваленных шатров было еще больше лежащих тел, но многие из них принадлежали сколотам, вполне живым и здоровым, правда, напившимся до бесчувствия. Пленники сидели посреди этого беспорядка молчаливой серой массой. Часовые, которые стерегли их, уже получили все, что хотели, и больше не проявляли к ним интереса. Большинство тупо дремали, не задумываясь о том, что их ждет дальше. Но проходивший мимо Октамис успел уловить в толпе блеск чьих-то глаз, взглянувших на него внимательно и настороженно, как будто он был зверем, крадущимся мимо тайника, где нашло себе укрытие какое-то животное. Он быстро повернул голову, но веки смотревшего уже опустились, и юноша не сумел определить, кто за ним наблюдал. Тогда Октамис решил схитрить. По непонятной причине ему казалось очень важным узнать, кто именно бодрствует в толпе пленников.

Отвернувшись, он лег прямо на землю, еще теплую от огня, и накрылся плащом, но в последнее мгновение быстро перевернулся и оказался в положении, позволяющем следить за происходящим снаружи сквозь щелку.

Ждать пришлось довольно долго. Потом среди поникших голов поднялась одна, прикрытая накидкой. Лицо было явно женским и молодым, но возраст определить не удавалось из-за предутренних сумерек и расстояния. Не удержавшись, Октамис приподнялся. Девушка моментально нырнула в гущу тел. Уже не таясь, он встал, приблизился к пленникам и заговорил, стараясь, чтобы в его голосе звучали успокаивающие, миролюбивые нотки. Он догадывался, что она не понимает слов, поэтому повторял на разные лады одну и ту же просьбу:

– Не бойся, не прячься, покажись, я не причиню тебе вреда.

Девушка оставалась сидеть с низко опущенной головой. Ее звали Яниной, она была дочерью того самого склавинского вождя Яра, к которому следовал ограбленный обоз. Жен и детей у него было предостаточно, поэтому Яниной он никогда особо не интересовался, тем более что мать ее давно умерла от лихорадки и не оставила ни малейшего следа в его судьбе. Дочь и дочь, мало ли их Яру женщины понарожали и еще родят!

В обоз Янина попала по той причине, что возглавлял его ее молодой муж, обезглавленное тело которого валялось сейчас неподалеку, готовое стать пищей для птиц и зверей. Она жалела его, хотя никогда не любила – не успела полюбить. Замуж ее выдал отец, искавший союза с южным соседом. Не получилось ни союза, ни брака. Судьба девушки драматически переменилась в течение одной ночи, и это было лишь начало. Попав в плен, она утратила все свои прежние права и привилегии. Накануне ей посчастливилось избежать изнасилования только потому, что сколоты, опьяненные победой и винами из амфор, были не слишком изобретательны в поисках воинских потех. Им хватило рабынь, которых они изловили. Янине повезло, но она понимала, что такое везение не может длиться вечно. Как только пленных начнут отбирать и связывать, чтобы гнать в рабство, с ней сделают все то, что делают победители с чужеземными женщинами.