Среди моих знакомых не было и нет ни одного наркомана. О том, что опасная эпидемия наркомании все больше и больше распространяется в нашей стране, я знал из СМИ.
– Костика нет в школе? Вы в этом уверены? – недоверчиво переспросил я. – Прогуливает уроки? Вечером, когда он придет домой, я с ним серьезно поговорю, но уверяю вас…
– Я не все вам сказал! – прервал меня следователь. – За время, пока вы ехали сюда, поступила новая информация. Недалеко от школы, в подвале дома было обнаружено повешенное тело школьника. Рядом с ним находился школьный рюкзачок, в нем тетради, подписанные вашим сыном.
«Что за бред следак несет? Он хоть понимает, что сейчас мне говорит?!» Мое воображение сразу нарисовало этого следователя в виде боксерской груши. У меня невольно сжались кулаки, так мне захотелось врезать этому молодцу за его слова.
«И где прогуливает уроки Костик? Надо с ним серьезно, по-мужски поговорить, а то Аня ему во всем потакает! Распространитель наркотиков?! Это чушь!»
– Вы меня услышали? – следователь умерил тон, налил из графина воды в стакан и протянул мне. – Нам надо проехать на Оранжерейную, в городской морг, для опознания. Это возле Лукьяновского кладбища. У меня нет служебного транспорта, это отсюда два с небольшим километра. Можно пройти пешком дворами или проехать на троллейбусе. По времени почти одинаково.
Я грубо оттолкнул его руку со стаканом и зло посмотрел на него.
«Это ошибка! Такая же, как и распространение наркотиков! Грубейшие ошибки, которыми славится наша милиция! Надо быстрее это доказать! Костик жив, а его рюкзак случайно оказался в подвале!»
– Возьму такси! Хочу, чтобы быстрее выяснилось, что это ошибка!
Следователь дипломатично промолчал, взял папку со стола, и мы вышли из кабинета.
Я шел на автомате, в голове билась одна мысль: «Это ошибка! Не может быть не ошибкой!» О том, как рюкзак Костика мог оказаться у другого школьника, я не хотел думать. Не помню, как мы остановили «частника», как ехали, сколько я платил за проезд.
Тяжелый запах формалина, облицованные белой плиткой холодные изнутри стены, еще нестарая санитарка с трясущимися руками, курящая одну сигарету за другой, молодой врач с черной бородкой, ироничный до неприличия, литровая банка с пюре и торчащей ногой курицы – чей-то обед между рамами окна в кабинете врача. Баночки с частями человеческих внутренностей на поцарапанном коричневом столе вперемешку с бумагами. Длинные, не запоминающиеся переходы, в прозекторской ждущие своей очереди четыре медицинские каталки, накрытые несвежими простынями. Раскромсанное, окровавленное человеческое тело на мраморном столе со снятой черепной коробкой, открывающей обозрению обнаженный, беловатый с кровавыми прожилками мозг, и я почти обрадовался, потому что это было чужое тело.
– Пройдите сюда! – позвал бородатый врач, направляясь к каталке у стены, где лежало что-то прикрытое простыней.
Иду за ним на ватных ногах, с трудом делая каждый шаг. Врач откидывает простыню, и…
У меня все плывет перед глазами, двоится, троится. Не слышу, что говорит следователь. Лучше ослепнуть, чтобы не видеть слипшиеся волосы, подростковые угри, которых уже никогда не вывести, застывшие льдинками васильковые глаза Костика. В этот миг я наполовину умер!
1.3
Нервный следователь райотдела милиции, когда я по собственной инициативе пришел к нему, чтобы выяснить обстоятельства смерти сына, от меня отмахнулся и чуть было не послал куда подальше. Потом спохватился и извинился. Я, с трудом сдержавшись, поинтересовался:
– Что, все следователи такие нервные? – и мысленно уточнил: «Психованные».
Он криво усмехнулся:
– На моей шее куча дел. Если посчитать, то в среднем на каждое дело должно уходить максимум полдня, и это если работать без выходных. Это в кино следователи сидят в кафе-ресторанах, ночуют с красавицами, долго и нудно распутывают одно дело. Сверху требуют процент раскрываемости, как тут не станешь нервным? – Он непроизвольно дернул плечом. Да, на киношного героя он совсем не походил.
После смерти Костика, опознания в морге я словно впал в транс, сомнамбулическое состояние. Мне все время казалось, что я сплю и, когда проснусь, все станет на свои места, и, самое главное, Костик будет жив.
Выходя из морга, я столкнулся с Аней. Ей позвонили в школу и сразу сообщили о смерти Костика. Вместе с ней я вернулся в прозекторскую. Когда она увидела тело нашего сына, то не билась в истерике, не кричала, а только тихо плакала.
Когда мы вышли из морга, я попытался взять ее под руку, поддержать, но она резко отстранилась и обожгла меня ненавидящим взглядом.
– Это все ты виноват, все твои похождения с бабами, упустил Костика, и он пропал! – и тут она снова заплакала.
Я вызвал такси, и мы поехали домой.
С этого момента моя жизнь превратилась в кошмар. Все время до похорон я находился как будто во сне, автоматически оформлял необходимые документы, занимаясь организационными хлопотами, автоматически отвечал на соболезнования по поводу утраты сына.
Костика разрешили подзахоронить в могилу Аниного деда на кладбище Берковцы. Нам выдали тело Костика из морга на третий день после его смерти. Заключение судмедэкспертизы совпало с результатами расследования – самоубийство.
В морге служительница Харона, забрав одежду Костика – его выходной костюм, новую рубашку и туфли, – удалилась, оставив после себя запах дорогих сигарет, спиртного и тревоги.
Когда я увидел моего Костика в гробу, такого чистенького, свежего, с аккуратной прической, отдыхающего от всех треволнений его коротенькой жизни, я громко зарыдал, задыхаясь от сердечной боли. Внезапно перед глазами закружились белые мухи, все поплыло и я потерял сознание, сполз на пол.
Костик в коротких штанишках и рубашечке в клеточку, мягкие шелковистые волосы очень красиво подстрижены, он капризничает, не хочет сам спать в темной комнате. Обнимаю его, прижимаю маленькое теплое тельце к себе, и он засыпает в объятиях. Он знает, что я защищу его от темноты. Завтра ему в садик, он должен выспаться, чтобы утром не капризничать.
Видение из прошлого ушло. Теперь я ничем не могу ему помочь, он ушел в вечную тьму одиночества! Резкий запах нашатыря – и я вернулся оттуда, а Костик там остался. Один!
В автобусе мы с женой сидим возле темного гроба, в котором покоится Костик. Жена все время что-то поправляет на нем, словно пытаясь его разбудить от вечного сна теплом своего участия. Действительность переместилась в страшный нереальный мир, схожий со сном. Хочется проснуться, и тогда жизнь пойдет по-другому, все ошибки останутся в прошлом. Но ничего нельзя вернуть. Жизнь – это не шахматная партия, закончив которую можно начать новую.
До сих пор мне не верится, что я лишился сына. Но Костика больше нет. Я готов пожертвовать своей жизнью, отдать все, что есть у меня, лишь бы вернуть жизнь ему. Готов перетерпеть все мыслимые и немыслимые муки ради этого, но чуда не случится.
Вот и наш дом, пятиэтажная хрущоба. Духовой оркестр, ахающе-охающие соседи, жильцы близстоящих домов, прохожие и просто любопытные. В квартиру Костика поднимать не стали из-за сложностей подъема на пятый этаж по узкой лестничной клетке. Да и зачем? Чтобы он снова оказался в той жалкой, нищенской обстановке, где прошла вся его жизнь?
Зал скорби и прощания кладбища Берковцов. На черном мраморном столе гроб с телом моего сына. В углу, на подставках, стоят венки. Я плохо понимаю, о чем говорит нанятая жалобщица. Она произносит закругленные, сглаженные фразы, которые подходят для всех и ни для кого конкретно. Индивидуальность Костика утонула в этих словах. Он не был ангелом, но и демоном не был. Обычный подросток, которому ничто человеческое не было чуждо.
Прощальная панихида подходит к концу. Не могу отвести взгляд от лица сына. Он часть меня, и неужели теперь он уйдет безвозвратно? Неужели это последние мгновения, после которых его образ останется только в памяти и на фотографиях?
